Целую ручки - Наталья Нестерова

Алина заскучала с Антоном через две недели. Заявила ему после бурной любовной сцены:

— Белуга, ты — пузырек с членом.

— Как это? — хохотнул Антон, не поняв.

Слово «член» Алина перевела на матерный и сказала, что сия мужская принадлежность Антона находится не внутри пузырька, а снаружи. Пузырек, в свою очередь, не склянка, а маленький мыльный пузырь — пшик, воздух, пустота.

— Да… ты… ты сама… — заикался Антон от возмущения.

Она не дождалась, пока он ее как-нибудь обзовет, встала и голая направилась в ванную, позвякивая браслетами. Наколотые на ягодицах ящерки издевательски перекатывались.

Бросив любовника, Алина не выказывала ему презрения. Точно так же она относилась ко всем бывшим партнерам — как к милым, но уже неинтересным парнишам. А они сходили с ума и были готовы на любые жертвы ради благосклонности этой пигалицы. Антон тоже не находил себе места, преследовал Алину, но ничего не добился.

— Пузырек, не надо песен о любви, — сказала Алина. — При твоей мании величия любить другого невозможно. В тебе говорят злость и обида. Рассосется.

Надо отдать должное Алине, она называла его Пузырьком только наедине. Другие отставники тоже имели придуманные ею прозвища. Как Алина окрестила того или другого, выведывали с большим спортивным азартом, но расшифровать тайный смысл не удавалось, его знал только носитель клички. Почему Вася — Одуванчик, Коля — Графит, а Егор — Ползунок? Только им известно.

Антон страдал почти месяц, что было для него рекордом, так как долго страдать Антон не умел. Мечтая о славе, Антон забывал, что труд писателя келеен, непубличен, известность не имеет ничего общего с фото на обложках журналов и бесчисленными интервью внутри модных изданий. Антон же почему-то представлял людскую массу, восхищенную его талантом, вроде беснующихся поклонников рок-музыканта у сцены: море мотающихся из стороны в сторону голов, безумные глаза, распахнутые в крике рты. В этой толпе имелось только одно конкретное прорисованное лицо — Алины, которая застыла с выражением глубокого раскаяния или, напротив, не застыла, а рвет в отчаянии на себе розовые волосы — гения проморгала.

Он столкнулся с Алиной на выходе из редакции. В одиночестве Алина курила на лестничной площадке. Окурки бросали в трехлитровую банку, стоящую на подоконнике. Как-то Алина сфотографировала эту банку. Снимок получился завораживающим и отвратительным одновременно. Бьющее из окна солнце подсвечивало емкость, напоминающую часть человеческого тела без головы, рук и ног — только грудь, набитая бычками. Фото взяли для антитабачной рекламы.

— Привет, Пузырек! — улыбнулась Алина. — Как делишки?

— Отлично. Книгу заканчиваю, — неожиданно признался Антон.

— Классно.

— Хочешь почитать?

— Не-а, — помотала головой Алина. — В издательствах, говорят, трудно пробиться.

— Для меня не проблема. Это заказная вещь, но художественная, — уточнил Антон.

— Классно, — повторила Алина.

Она бросила окурок в банку, махнула рукой на прощанье и стала подниматься по лестнице. Антон смотрел на ее щуплый зад и спрашивал себя, почему мужики, и он в том числе, сходят с ума по Алине. И тут же нашел ответ: Алина — женщина-загадка. Оригинальное уравнение в обличье панкующей тинейджерши. Разгрызть твердый орешек, о который другие сломали зубы, — что может быть азартнее для мужика? Даже Олег Павлович, по натуре моралист и педант, относился к Алине с симпатией и называл ее романтической барышней в современном исполнении. Мол, ее принц на белом коне — благородный атлет с компьютером вместо головы, восседающий на «харлее». Где такого найдешь? Благородный, атлетичный и умный — три составляющих, из которых, по мнению Палыча, одна обязательно будет отсутствовать. Это в лучшем случае. А в типичном — не будет вообще ни одной. При этом начальник выразительно смотрел на Антона. Старый зануда!

Встреча с Алиной дала новый импульс вдохновению. Придя домой, Антон сел за компьютер и забарабанил по клавиатуре. О жизни Игната и Юли в Москве имелись скудные данные, поэтому на помощь снова пришла фантазия. Постепенно Юля становилась все больше похожа на Алину, музу писателя. Жена Игната бренчала браслетами, украшала себя татуировками, дымила как паровоз и красила волосы в химически яркие цвета. Если бы супруга номенклатурного работника вела себя подобным образом на самом деле, ее давно бы упрятали в сумасшедший дом. Тихая собачница Юля превратилась в главу мафиозной сети по выращиванию и сбыту дорогущих элитных щенков.

Однажды Антон писал репортаж с выставки собак. Один из заводчиков, чьи питомцы не получили наград, разоткровенничался, поведал о подставных рекордсменах, о договорных чемпионах, рассказал о суммах, которые крутятся в кинологическом бизнесе. Палыч вымарал из материала всю шокирующую информацию, потому-де, что у Антона нет на руках юридических доказательств. Но теперь эти сведения пригодились, и в художественной интерпретации шокирующий аспект был значительно усилен. Гиперболы Антон обожал.

Юля заправляла собачьими выставками — от областных до всесоюзных, ворочала огромными суммами, без ее благословения ни один породистый щенок на территории СССР не мог обрести хозяина. В обрисовке Антона жена Игната превратилась в демоническую фигуру с экстравагантной внешностью, циничным взглядом на жизнь и миллионным состоянием в виде купюр, набитых в мешки из-под собачьего корма и закопанных на даче в саду. Юля подмяла мужа, лишила его воли, угрожая расправой бандитов, с которыми водила дружбу. Бедный Игнат, скромный чиновник, переживал постоянный душевный разлад, хирел год от года, день ото дня. По замыслу Антона, встреча с Полиной, третьей женой, должна была возродить Игната, вернуть ему радость бытия, освободить из плена мафиозной собачницы. Поскольку Юля обладала некоторыми чертами Алины, то Игнату автор, естественно, приписывал собственные характеристики. Партийный функционер Игнат был диссидентом-революционером, люто ненавидящим советскую власть. На пяти страницах Антон с наслаждением клеймил советский социализм. Это был своего рода отпор Палычу, который превозносил застойное прошлое.

По книге муж миллионерши и номенклатурный работник, а по жизни нахлебник Юдиных родителей, Игнат почему-то давился в очередях за тухлой колбасой, за билетами на поезд или самолет, не мог попасть в театр или на премьеру фильма, купить книги любимых писателей. Словом, страдал и мучился. Но не сидел сложа руки. Антон писал: «Игнат был тайным агентом диссидентов в верховном логове партийных вождей. Как моряк в бурю, прилипший к палубе (автор спутал мачту с палубой), Игнат раскачивал вместе со штормом, дующим с Запада, гнилое корыто советской действительности». Как именно Игнат раскачивал советский строй в столь неудобной позе, Антон уточнять не стал.

Чтобы герой был ближе к прототипу, ему требовалось обладать талантом и заветной мечтой, прямо связанной с этим талантом. Но делать из Игната гениального писателя Антону не хотелось. Свою будущую славу он не стал делить даже с литературным героем. Какую специальность Игнат получил в вузе, Антон понятия не имел. Но помнил, что читателя надо постоянно удивлять, поражать нестандартными поворотами, не выпускать из тисков сюжета. Поэтому Игнату необходимо было какое-то оригинальное, неожиданное дарование. Так Игнат стал… картофелеводом.

Снова пришел на помощь журналистский опыт. Однажды Антон писал статью про фанатичного картофелевода. Дядька выращивал на своем участке картошку в старых капроновых чулках и гольфах жены. Оригинально! Клубень в чулке сажается в лунку и присыпается землей так, чтобы кончик чулка торчал наружу. Осенью копать не надо, дернул за чулок и вытащил чистенький, без земли, урожай. Мало того! По всему саду под заборами у дядьки стояли полиэтиленовые мешки с землей. Из прорезей в этих мешках торчали нежные картофельные побеги. Места грядка-мешок не занимает, уход минимальный. Сбор урожая осилит и ребенок — вытряхнуть мешок и собрать отборный картофель. Вершиной изобретательства огородника-любителя были железные бочки без дна. В них насыпался небольшой слой перегноя, укладывались пять пророщенных клубней. По мере того как ботва поднималась, перегной подсыпался, и так — до верха. Картофельное дерево в бочке, по словам дядьки, давало больше двухсот килограмм картофеля. Собирать опять-таки просто — бочку опрокинул, и вся недолга. Статья Антона была опубликована весной, а осенью случился обвал гневных откликов. Люди, поверившие публикации, лишились урожая. По слухам, дядька-картофелевод спасался бегством, потому что его грозили прибить. Но для Антона это были мелочи. Как и статья агронома, призванная утихомирить страсти. Специалист описал правильную агротехнику и объяснил, что пять клубней картофеля ни при каких условиях не могут дать урожай в два центнера, потому что отдают только то, что заложено природой и селекцией.