Рысюхин, налейте для храбрости! (СИ) - Котус

— Ты не спорь, положено — значит, положено. А вот суточных, на гостиницу, не дам — потому как поездка однодневная, стало быть — не положено, — я подмигнул смутившемуся парню и вернулся к работе.

Одно плохо — пока разговаривал то с бароном, то с работниками — матрица «поплыла», теперь требовалось решить, что лучше: развеять её и начать всё заново, или попытаться поправить? Я вздохнул и развеял работу. Прав дед — упустишь где-то какую-то мелочь, так потом замучаешься пытаясь разобраться почему всё не работает так, как надо. Несмотря на этот незапланированный сбой я всё же закончил работу с ректификатором, пусть и позже запланированного времени почти на час. В обед даже сделал наброски вариантов обустройства кухни, хоть и черновые. Вот сейчас поужинаю — и буду дорисовывать в ожидании Маши, которая полчаса назад сказала, что собирается «на минуточку заскочить на изнанку». Если с дочкой Силантьева не решит познакомиться поближе и поболтать — скоро приедет и двинемся домой, в Смолевичи.

Почти так и получилось — супруга приехала минут через сорок, но при этом заявила, что устала, замоталась, измучилась — а я тут сижу, отдыхаю, так что до дома фургон веду я. Ну, я — так я, благо, что и на самом деле успел перевести дух.

В Смолевичах Беляковы нас напоили чаем, а потом меня начали подвергать бесчеловечным пыткам — не давали пойти спать, пока я четвёртый раз не расскажу, как именно хочу установить на кухне кран на мойку. Кончилось тем, что я после по-настоящему душераздирающего зевка, который едва успел закрыть ладонью, пошёл спать, а Маша, которая при выезде из Курганов была такой уставшей, осталась очень бодро обсуждать с Беляковой завтрашний налёт на Смолевичские лавки и конторы отделочников. В спальню она пришла, по моим смутным ощущениям, уже глубоко ночью.

Утром я опасался, что до вокзала придётся добираться своим ходом, но нет — Маша вскочила вместе со мной, бодра и весела в предвкушении «интересного дня». Я бы этот день назвал кошмарным, но у каждого своего представления о развлечениях.

В Минске заявок накопилось масса, еле-еле вырвался к последнему поезду, и то при условии, что через два дня приеду ещё раз, закончить оформление бумаг и сделать срочные заявки, если таковые появятся. Маша меня встретила на вокзале, и уже в дороге попыталась завалить подробностями большого забега по магазинам. У меня же после целого дня занятия бюрократией, казалось, все извилины слиплись, и хотелось только тишины и покоя, так что я если и выражал интерес, то явно невпопад, а при входе в дом просто взмолился в голос, с просьбой отложить это всё назавтра, и, желательно — в сокращённом виде, одни только выводы, без подробностей о том, кто как на кого посмотрел в магазине. В ответ Маша обиделась, что мне, видите ли, не интересны её интересы и заботы, а она старается для нас обоих, и что что-то там ещё — я так задолбался, простите за выражение, что даже не до конца воспринял все обиды. Хорошо хоть хватило ума не просить составить список и также предъявить его завтра.

Странно, что я настолько вымотался, вроде как работы было не так уж намного больше, чем в Могилёве. Может, дело в том, что я уже привык к тамошним правилам, а здесь они ненамного, но отличались, и требовалось всё время помнить об этих отличиях? А стоило забыть — и нужно было переделывать когда лист, а когда и несколько. Или в отсутствии уже привычной моральной поддержки от коллектива? Так или иначе, я лёг и уснул даже без ужина.

Утром Маша, отводя глаза и косясь на Варвару Матвеевну, извинилась за вчерашнюю несдержанность, я, в свою очередь, извинился за невнимательность. После нескольких минут лёгкой скованности разговор за столом потёк своим чередом, а потом, когда речь зашла о вчерашнем рейде… В общем, только напоминание о том, что в Курганах меня ждёт разобранный ректификатор заставило женщин приостановить атаку, которую моя супруга продолжила уже в фургоне. Жуткая куча мелких деталей, ненужных подробностей и отвлечённых рассуждений, из которых я так и не понял главное: что и где она будет заказывать, и будет ли делать это в принципе. Вечером спрошу, в компании с Беляковой, а пока — пора на завод, делать ремонт и модернизацию второй ректификационной колонны из трёх. А ещё есть большой перегонный куб, промышленный, большой экспериментальный, на пять вёдер браги, и малый, на ведро. По планам сегодня и завтра — две колонны, потом опять поездка в Минск и ещё день на все кубы. Это планы, причём не учитывающие работ по дому, затеянных Муркой, и обязательного визита на изнанку. На этот раз я хочу побыть там подольше и ознакомиться с ситуацией как можно подробнее.

На входе на завод меня ждал возбуждённый и измотанный Алесь Кудрин, рядом с которым стоял незнакомый мне дядька, примерно того же роста, но в возрасте лет пятидесяти и с лысиной на три четверти головы. Думаю, это его отец-пасечник. Так и оказалось. Поздоровавшись, пригласил обоих в контору при заводе — не в цеху же разговаривать, в самом-то деле.

Первым делом запросил карточку с данными проверки у оракула. Ну, с одной стороны — ничего выдающегося, с другой — у нас в роду примерно такие же показатели считались хорошими. Уровень ноль и ноль шесть при потенциале одна целая восемьдесят три сотых. Ходит слух, что при первом входе на изнанку сразу после пробуждения можно поднять потенциал, если боги будут благосклонны, и можно будет поставить такой эксперимент — если договоримся об остальном. Стихия — Твердь, направление камень. То есть, первичная, но с ограничением, будь потенциал выше — могла быть просто твердь без оговорок.

— Неплохие показатели. Ничего выдающегося, конечно, но вполне на уровне большинства представителей мелкой шляхты. Доступно большинство магических училищ и много специальностей. Если бы потенциал был выше, где-то два с половиной — ограничений на училища вообще бы почти не было.

— У нас нет денег на учёбу.

Это в разговор вступил старший.

— А вы, простите?

— Отец его, Леонид Кудрин.

— Я уже говорил вашему сыну — при условии его трудоустройства на одно из моих предприятий я оплачу учёбу и все связанные с этим расходы, то есть, жильё, питание в столовой и небольшую стипендию на прочие расходы.

— С чего бы это такая щедрость?

— Обычная практика. Искать готового специалиста можно дольше, чем ждать, пока выучится свой. При этом можно контролировать учёбу и знать, что тебе не подсунут криворукого лентяя под видом настоящего профессионала.

— И ради этого переплачивать⁈

— Отработка. Такие специалисты по договору обязаны проработать определённое количество лет на того, кто оплачивал обучение.

— Лет тридцать? На хлебе и воде?

Отец парня был явно настроен против учёбы сына, неизвестно, почему, и даже не пытался скрывать это. Но как-то он перешёл черту и забыл о субординации.

— А вы сможете предложить шестому ребёнку в семье вдоволь того же хлеба? Или предлагаете ему всю жизнь провести на подсобных работах, существуя из милости старших братьев, которых вы, в отличие от него, хотя бы обучаете семейному делу? Молчите! — я выставил вперёд руку с перстнем. — Вы уже наговорили достаточно. Договор на отработку — единый для всей Империи, на три, пять или десять лет, в зависимости от стоимости учёбы. И нельзя брать в возмещение расходов больше трети оплаты, равно как и устанавливать размер оплаты существенно ниже, чем другим специалистам той же квалификации. Сразу после училища выпускник, если учился нормально, может претендовать на жалование от ста пятидесяти до двухсот рублей, при этом он будет получать на руки никак не меньше, чем от ста до ста сорока — это в первые месяцы после выпуска из училища. Вы сможете через два года обеспечить своему самому младшему доход не менее ста пятидесяти рублей в месяц? С возможностью через несколько лет получать на руки уже двести пятьдесят? И быть при этом уважаемым специалистом, а не вечным мальчиком на побегушках до самой старости.

Я перевёл дух, и, глядя на явно задумавшегося Алеся, продолжил: