Очарованный (СИ) - Дарлинг Джиана

Так что, если бы Эшкрофт охотился за мной, мне пришлось бы его остановить.

Козима

Тот, кто говорит, что жизнь модели гламурна, явно никогда не просыпался на рассвете, а затем часами стоял на ногах под ледяным ветром середины осени в Центральном парке в мини-платье с леопардовым принтом, два фунта макияжа на лице, и столько лака для волос, что я боялась, что затяну спутники на свою орбиту. Я вернулась в город менее двенадцати часов назад и уже была на работе.

— Вот и все, дорогая, — пропел мне Бо Бэйли, когда я выгнула спину и прижалась грудью к дереву. — Позволь мне увидеть эти изгибы. Я хочу напряжения! Дай мне напряжение.

Я держала каждый мускул своего тела в напряжении и сосредоточилась на том, чтобы лицо было расслабленным, глаза были полузакрыты, а рот слегка приоткрыт в распускающемся цветке только что открывшейся розы.

Завтра у меня будет болеть позвоночник, уже болели ноги, а голова болела от тяжести сложно уложенных волос, но мне это нравилось. Мне нравилось использовать свою внешность лучше, чем просто быть красивым лицом какого-нибудь мужчины или наемным рабом какого-то Господина.

Деньги, которые я зарабатывала модельным бизнесом, обеспечивали еду на столе моей семьи. Они отправили Жизель в самую престижную художественную школу Франции, Елену — на юридический факультет Нью-Йоркского университета, а маме купили дом и бизнес.

То, что принесло мне столько страданий, когда я росла в Неаполе, и что в конечном итоге привело меня к сексуальному рабству, стало моим спасением. Потребовались годы терапии, чтобы понять, что орудием, которое все так долго использовали против меня, можно воспользоваться и в моих собственных руках.

Так что мне это нравилось, бесконечная скука и сильное физическое изнурение от работы моделью.

Стоять перед камерой или ходить по подиуму не было большой моей страстью, но того, что мне это позволяло делать — путешествия и богатство — было достаточно, чтобы это казалось лучшей работой в мире.

Кроме того, утомительная модельная работа давала мне более чем достаточно времени, чтобы одержимо задуматься о своем прошлом или, как сегодня, об угрозе Эшкрофта выставить миру мое секс-видео.

У меня не было времени никому рассказать, и я не была уверена, смогу ли.

Данте или Сальваторе были очевидным выбором, но первого я не видела почти месяц, а второй должен был быть мертв, поэтому мне не хотелось вытаскивать его из уединения по какой-то старой причине.

Я полагала, что если и существовала веская причина, так это Эшкрофт.

— Хорошо, давайте прервемся на минутку, — крикнул Бо, и сразу же полдюжины помощников окружили позирующих моделей, чтобы принести нам воду и толстые шерстяные пальто, чтобы защититься от холода.

— Как она поживает? — спросил Бо, подходя ко мне, пока его первый помощник менял объектив фотоаппарата и устанавливал другой штатив.

Бо был лучшим другом моей сестры Елены с тех пор, как я впервые познакомила их на мероприятии Prada через два месяца после переезда в город. Он был ярким, общительным и глубоко харизматичным. Моя сестра была жесткой, формальной и безошибочно консервативной. Они были странным дуэтом, но неразлучным.

— Ты знаешь лучше меня, — сказала я ему, закутавшись в большое мужское пальто и вытянув копну вьющихся волос из-за лацкана. — Она не говорила со мной об усыновлении уже несколько недель.

Бо напряг свою пухлую нижнюю губу, когда люди текли вокруг нас, как река по скале.

— Между нами, я сомневаюсь, что сердце Синклера по-настоящему это одобряет.

Я вздохнула, потому что это случалось со мной много раз за последние три с половиной года.

Синклер был одним из моих лучших друзей. Человек, который изменил мою жизнь так же бесповоротно, как Шеймус или Александр, но во всех отношениях хорош там, где был плох. Он дал мне место, где я могла бы остаться в городе, пока я встану на ноги, частную отсрочку вдали от пристального внимания мамы и Елены, чтобы я могла снова прийти в себя. Он был единственным мужчиной в моей жизни, который никогда ничего от меня не хотел, и любовь, которую я питала к нему из-за этого, была почти неистовее, чем к любому другому.

Я желала ему только лучшего, когда наконец познакомила его с моей великолепной, целеустремленной старшей сестрой. Они оба были красивыми, успешными и безумно амбициозными. Когда они начали встречаться, это казалось неизбежным.

Но трещины проявились рано. Синклер не был человеком, который много улыбался, и моя сестра тоже. Я очень надеялась, что они найдут юмор и счастье друг в друге, но забыла концепцию инь и янь. Они были слишком похожи, и эти сходства нивелировали правильное и подчеркивали неправильное.

За те годы, что они были вместе, они стали только более профессионально ориентированными, более эмоционально отстраненными.

Но Елена была слишком поглощена своим желанием иметь ребенка, чтобы понять, что Синклер ей не подходит, а мой самый дорогой друг был слишком погружен в обыденность своей жизни, чтобы понять, что он на самом деле не живет.

Конечно, сердце Синклера на самом деле не собиралось усыновлять ребенка. Его сердце не дрогнуло с тех пор, как мы встретились так давно в Милане.

— Думаешь, Елена верит в то же самое? — Я спросил его.

Он продолжал жевать нижнюю губу.

— Я думаю, ее сбивает с толку… все. Син, скорее, ушел с работы, и ты знаешь, как она относится к Жизель. Теперь, когда она вернулась, я думаю, она немного волнуется, что он предпочтет ей Жизель.

Я закатила глаза. Соперничество между моими сестрами началось с такого раннего возраста, что я, честно говоря, не могла вспомнить время, когда его не существовало.

Жизель была мечтательной и чувственно красивой, с преувеличенными формами, как у нашей матери, и темно-рыжими волосами нашего отца. Она была наивна и чиста, нежна и причудлива. Хотя она была старше нас с Себастьяном, мы всегда брали на себя задачу защитить ее от более ужасных аспектов нашей нищей жизни в Неаполе.

Елену возмущала наша защита. Она была свирепой душой, которую не раз ломали и которая позволила своему разбитому сердцу затвердеть, чтобы защитить себя от дальнейшего вреда. Она ненавидела задумчивость Жизель, ее непрактичный артистизм и ее богемное очарование, потому что сама Елена не была ни одним из этих качеств, и где-то глубоко в тайных уголках своего разума она хотела бы, чтобы она была больше такой.

Потом, конечно, был Кристофер.

Мужчина, который был одержим Жизель, но остановился на Елене и израсходовал ее, как хлипкий материал, прежде чем отбросить в сторону.

Как бы мне ни хотелось, чтобы их отношения были другими, потому что я любила их обоих неизгладимо, и это было бременем для остальных членов семьи, я знала, что ничего никогда не изменится.

Там было слишком много истории.

— Она ведет себя нелепо, — сказала я наконец. — Меня не оскорбит ее беспокойство, но и поощрять его я тоже не буду. Я была рядом с ней, несмотря ни на что — через насилие со стороны Кристофера, через юридическую школу, через Синклера и через ее выкидыш — и это никогда не изменится.

— Ты позволяешь ей жить с тобой, — заметил он.

Я глубоко вздохнула, когда мое раздражение усилилось, и попыталась напомнить себе, что он просто присматривает за Еленой. У нее было так мало друзей, и она настолько отдалилась от остальных членов семьи, что я была рада, что у нее, по крайней мере, был Бо в качестве поддержки.

— Жизель нужно было место, где она могла бы остановиться, пока она обосновалась. Она жила в Париже одна, без семьи вот уже четыре года, а я и так редко бываю дома. Это было очевидное решение, и я не буду чувствовать себя виноватой, приняв ее. Ты знаешь, я люблю их обеих.

Бо вздохнул и поправил идеально стилизованный локон, свисавший со лба.

— Я знаю. Я думаю, она просто желает, чтобы хоть раз кто-нибудь предпочел ее чувства чувствам Жизель. Ты всегда ставила ее на первое место. — Под моим взглядом он исправился. — Все вы ставили.