Кодекс Ведьмы - Юлия Галанина

Если же будет продолжаться эта игра в "ничего не было, а я продолжаю вести вас к счастью", я выйду из игры точно так же, как в нее вошла.

Если ведьма спрашивает, лучше честно ответить.

Мы должны были уехать на неделю из Зимнего Города проведать родственников.

Это было достаточное время для того, чтобы наставник определился, хочет он видеть меня на своих занятиях или не хочет.

Мы замечательно отдохнули у моего брата.

Несмотря на снег с дождем. Зима не хотела сдаваться перед весной.

Нам такие погоды не страшны. Мы — крепкий народ.

Я люблю своего брата еще и за то, что он, стиснув зубы, смог выбраться из тяжелой доли, куда попал после смерти матери, моей тети. Что вывез жену в лучшее место, что построил для своей семьи надежное жилище. Руки его крепки, а табуны обширны. Он умеет управлять людьми.

Все время, пока гостили, мы пели у его очага.

Мы возвратились в Зимний Город, и странная боль ожила вновь.

Барабаны моего сердца выстукивали тревожные сигналы.

Надежда все еще теплилась под серой золой: может быть, мне померещилось, может быть, я себе все насочиняла?

Оказалось, нет.

Наставник продолжал держаться выбранной тропы.

Один он теперь не приходил. Перед занятиями устраивалось представление семейного счастья. Избранница сердца наставника получила разрешение открыть рот: раньше ей этого не дозволялось, она должна была быть как можно незаметнее, чтобы не создавать лишних осложнений в работе наставника. Теперь же, не помня себя от счастья, что любимый мужчина прилюдно начал оказывать ей полагающиеся знаки внимания, девушка щебетала о том, что хочет, чтобы после смерти ее тело сожгли, а не закопали. Чтобы душа улетела на небо.

Ведьма знает: когда тебе назойливо показывают подобные вещи, нужно спокойно покинуть ряды зрителей и отправиться по своим делам. И тогда показушное счастье удушит своего владельца, лишившись жертвы. Ведьма неревнива.

Я не мешала будить во мне ведьму. Потому что мне нужно было сделать несколько очень важных дел.

Так удачно получилось, что сильные переживания тут же отражаются на моем облике, хочу я этого или нет. Сейчас это было на руку как никогда.

Я сидела на коврике, съежившись, как обгоревшая веточка, не поднимая глаз. Цветы на моих одеждах подернулись пеплом. Мне было очень плохо. Если мне нужно было выйти во время занятия, девушку наставника я обходила, как зачумленную.

Наставник видел это — и клянусь! — наслаждался.

От него волнами шло какое-то удивительно нечистое, пряно-острое, осязаемое удовольствие, он был похож на изголодавшегося падальщика, почувствовавшего издыхающую жертву. Он был доволен, о, как он был доволен, — он просто впитывал мою боль и лучился от счастья, заставляя женщину в одеждах, на которых цвели весенние цветы, корчится от муки.

Мне было плохо как никогда в жизни. Это была чистая правда. Меня всю корежило, выворачивало наизнанку.

Потому что этот человек в черных одеждах грязно и бессмысленно растоптал мое доверие, искренне доверие: я же поверила ему, поверила, что за ним действительно что-то стоит, какие-то силы, какие-то знания.

Я поверила, что это наставник. Я приняла пустышку за настоящее! Дворняжку без роду, без племени — за матерого волка.

Он был глупцом. Тщеславным и недалеким. Зная все про меня, имея на руках все мои верительные грамоты, он видел перед собой оскорбленную до глубины души женщину, слабую женщину, ничего кроме этого. Вид жертвы распалял его так, что в воздух звенел от возбуждения и с трудом сдерживаемого вожделения.

Он, безумец, осмелился плюнуть в лицо ведьме.

А я ему не мешала, обугливаясь от боли на тоненьком коврике.

Он делал за меня то, что я сама сделать не могу.

Ведьма — это стрежень. То, что скрыто. То, что в глубине.

Ведьму сложно определить по внешнему облику: среди людей она может выделяться, а может не выделяться — как ей нужно. Ведьма может добровольно принять правила игры, и может прекратить игру.

С первого взгляда ведьма похожа на давно потухший вулкан, где в кратере застыло спокойное горное озеро.

Но под толщей воды бушует подземное пламя.

И только человек без головы будет расшатывать, выламывать стенки этого кратера, чтобы посмотреть, как хлынут воды в долину, как плачут потухшие вулканы.

Своими же руками он уничтожит то, что защищало его от огня, усмирить который мало кому под силу.

Упивающийся моей болью наставник и не подозревал, что срывает с ведьмы стягивающие ее путы, своими собственными руками освобождая неведомые ему силы от запретов и ограничений.

За время моего отсутствия в Зимнем Городе он так и не сообразил, что ведьма не задает вопросов просто так. И отсутствие прямых ответов — это лучший способ привести ведьму в ярость.

В холодную ярость, когда каждый шаг её продумывается и рассчитывается. Головой, не задницей. Не услышав четких объяснений по правилам предложенной игры, ведьма начинает играть по собственным правилам.

Доводить ведьму до холодной ярости неразумно.

Потому что ведьма владеет одним из самых страшных оружий нашего мира.

Мастерски владеет.

Как никто другой.

И если она им редко пользуется, это не значит, что она не умеет им пользоваться.

У этого оружия нет преград.

От него нет спасения.

Раны от него не заживают.

Лекарства не помогают.

У него нет срока годности, оно разрушает человека годами, беспощадно и неотвратимо.

Оно выжигает изнутри.

Именно поэтому в ведьму вбито тяжелое знание: нельзя обижать людей!

Потому что ведьма может нечаянно убить. И ведьма изо всех сил старается быть осторожной и бережной, белой и пушистой, нежной и трепетной.

Но любое ограничение, любой запрет может быть снят.

Когда вопрос идет о жизни и смерти, рука ложится на рукоять самого отточенного меча.

Когда ведьма перестает играть в чужие игры, поначалу это почти незаметно.

Особенно для человека невнимательного, находящегося в плену собственных представлений о чем-то, подгоняющего мир под свои взгляды.

Но дело в том, что ведьма прекрасно знает, кто она есть.

Она знает свою ценность.

Она знает свое место в мире.

Она знает, какие силы ей подчиняются.

Она себе цену знает — и это знание с ней настолько давно, что отпала всякая потребность предъявлять его на каждом шагу. Более того, она давно сжилась с необходимостью скрывать, не выпячивать свой истинный облик, свой истинный статус. Это лишнее.

И ведьма, зная, что она ведьма, уходит из чужой игры, не оглядываясь.