Остров - Михаил Васильев

На всякий случай, не доходя до ворот, Мамонт перелез через забор. Вверх, в гору, на приседающих, тяжелых после трудного пути, ногах. Сбоку, за зарослями лопухов, — дома с окнами, закрытыми деревянными жалюзи. Кривая, по-деревенски пустынная улица, тропинка, выбитая в траве. Навстречу попался только старик в мешковатых джинсах, с торбой за спиной, но не обратил на Мамонта никакого внимания. Дальше, на перекрестке- квадратный светофор на низенькой толстой ножке, за ним сразу же — город..

Идущие навстречу, почему-то совсем равнодушные к нему, люди. Будничные неразличимые лица, несмотря на жару, много мужиков в плотных костюмах, с галстуками. Не слишком даже заметно, что он глубоко в Азии. Люди не изменились за время его отсутствия.

Вроде и удивиться кругом нечему. Серые бетонные здания, высокий круглый дом с непонятной надписью в воздухе над крышей "Sanyo".

По дороге какой-то двор: открытые двери складов, длинный и низкий красный грузовик у эстакады. Никого. Только на втором этаже показался некто в белой рубашке с телефонной трубкой, прижатой к уху. Скучные будни, рабочий день. — " Нелепо. Зачем работать — здесь, вроде, не заставляют?"

Окраины, похоже, заканчивались. Прохожие здесь шли медленнее. Мамонт осторожно заглядывал в открытые двери магазинов, не решаясь войти внутрь… В витрине какой-то закусочной среди бумажных цветов- маленький шашлык на блюдце. Он даже почувствовал вкус холодного маринованного мяса во рту.

Шашлык на витрине выставляют тут на жареТак и лежит он среди могильных цветовНет, чтоб голодный сожрал бы его.

"Только нет у него ни копейки", — Чувство отсутствия денег. Внезапно вернувшееся, в острой форме.

Дальше — сидящий на земле некто в солдатской каске, разрисованной цветами, играющий на маленькой гитаре. Вблизи оказалось, что цветы нарисованы у него и на лице. Звучала знакомая мелодия. Мамонт стоял, ухмыляясь, отбивая босой ногой такт по теплому асфальту. А, знаю: "У моря, у синего моря…"

Потом заметил на земле коробку с мелочью. Стало неловко, он быстро отошел.

А это, кажется, парк. Бомж на скамейке. Под головой — пачка старых газет, на земле — стоптанные ботинки. Бассейн с недействующим фонтаном. Что-то вдруг шевельнулось в зеленоватой воде. Постепенно он разглядел крупную золотую рыбку, разевая рот, она медленно подымалась из глубины.

"А вот и еще. Немного рыбы в мутной воде?" — Он оглянулся. Однако, оказалось, что рядом много людей. Свидетелей.

Потом увидел море и понял, что идет обратно. Обогнал нескольких хиппи, европейцев, в рваных джинсах. — "Дети цветов!.."

Внезапно Мамонт остановился, будто споткнулся.

"А это что? Улица, конечно, полна неожиданностей… На этот раз это не безногий негр. Явно."

Перед ним шла голая девка. — "Ну, почти голая!" — Совсем символические плавки, мощные, откровенно перекатывающиеся на ходу, округлые мышцы, над ними — худенькая детская спина. Самое страшное — совсем нет бюстгальтера. Близко-близко гладкая, загорелая до металлического блеска, кожа.

"А вдруг забегу вперед и посмотрю? — Ноги внезапно отяжелели. — А я будто случайно. Еще и спрошу…"

Дорога неожиданно ушла вниз, там, на берегу, Мамонт увидел целую толпу, лежбище, голых людей. Пляж.

"Это такой, значит, здесь разврат."

Он стоял на пляже. Кругом нежная дамская плоть. Молодые девушки, почти обнаженные, лежат прямо под ногами и нагло разгуливают, с вызовом демонстрируя себя. Навстречу из воды вышла красавица с юными, вздернутыми кверху, грудями, ослепительно улыбнулась, демонстрируя кому-то рафинадные зубы. — "Афродита!" Оказывается, он не знал, что существует такое разнообразие женских грудей: маленькие, широко расставленные; большие, плотно сомкнутые; острые, далеко торчащие вперед. Вот огромные, с лиловыми, вспухшими, как у кормилицы, сосками, при виде них закружилась голова и подкосились ноги. Кажется, здесь были еще женщины, в купальниках, наверное, толстые или старые и, наверное, даже мужики, но это он заметил только мельком, краем сознания.

Пир плоти! Мамонт вдруг понял, что он один на этом пляже видит и ощущает все это. Он один здесь такой, отдельный. — "Обособленный!"

Заходящая в воду женщина повернулась, зажмурив глаза, нырнула и тут же вынырнула с другим лицом. Вода смыла косметику, женщина будто поменялась под водой с какой-то другой. В накатившей волне закачалась белые незагоревшие груди. Какой-то волосатый сатир схватил, повалил ее в пену. Раздался режущий счастливый визг.

"Вот ублюдок".

От этой легкой свободы вокруг почему-то стало неуютно:

"В чужом пиру…"

Давнишние хиппи сидели на песке, не сняв свои лохмотья, прикладывались к большой бутыли с темным вином. — "Литра на два начальной массы…"- Один, совсем пьяный, припал ухом к транзистору, качался в неслышном Мамонту ритме. Где-то вдали голые танцевали.

Мамонт услыхал смех откуда-то сверху. На верхушке бетонного мола сидело несколько молоденьких девок.

"У этой маленькие, у этой тоже, а у этой…"

Заметив взгляд Мамонта, дружно прыснули, подавились смехом, одна уронила пирожное, и это вызвало новый взрыв хохота. Мамонт тупо смотрел на пирожное, в песке, под ногами, дурацкое розовое пирожное.

"Когда я успел стать таким деревенщиной? Вот дуры!"

— Ну, я пошел, — Мамонт махнул рукой. — Пока, мандавошки!"

Девки скорчились, совсем скисли от смеха.

Ему-то было совсем не смешно. Вспомнив о своей непривлекательности, он увидел себя со стороны, их глазами: грязный, оборванный, старый. Стало скучно и неинтересно: "Пошел я!" Повернулся.

— Эй… Эй, ты! — Крик застрял в горле.

Маленький, обнаженный по пояс, крепыш, обуглившийся почти до негритянской черноты, вел его велосипед за причальный конец. Его родной велосипед покорно тянулся за каким-то мерзавцем, как баран на веревке. Сзади, сутулясь, шел другой, совсем молодой, в расклешенных брюках, с длинными волосами.

Он будто опять увидел себя:

"Я грязный оборванец, и дорогой велосипед, на двух красных поплавках, красивый такой. Я, значит, недостоин!"

Быстро мелькнула мысль: сначала он просто остается здесь, брошенный на произвол вот этих… — "Ну конечно, дождетесь!"

Мамонт встал на дороге, расставив руки, будто ловил курицу:

— Это мой велосипед! Ты, чурка!..

Смуглый оттолкнул его, дернув велосипед за трос, повел дальше, вдоль причала.

— Отдай, гад! — Замахнулся Мамонт и тут же отшатнулся, ослепленный тяжелым ударом. Другой схватил сзади за локти. Откинувшись, он повис, отбиваясь ногами.

— Гады! Убью! — завыл незнакомым голосом. С отчаянием он ощутил, как затягивает его куда-то чужая воля. — Мой велосипед, мой!

Смуглый, не торопясь развернувшись, ударил в лицо. Мамонт успел увидеть азарт и удовольствие на лице напротив. Ослепнув, ощущал только, доносящиеся извне, болезненные, догоняющие друг друга, удары. С отчаянием, напрягаясь, ворочался, выворачивался, выдирал руки, пытаясь оттолкнуть, откуда-то взявшихся, мучителей. Как-то заметил людей, собирающихся на берегу: мужики, женщины, дети — уже целая толпа. Удар, еще один, еще… Пытка тянулась бесконечно.

— Уйдите от меня, пустите меня! — будто извне, со стороны, услыхал он чьи-то крики.

— Не отдам, все равно не отдам! — он уже не держался на ногах, но еще вертелся, прикрывая руками голову. Зрители что-то кричали, свистели. Близко-близко перед глазами — грязный бетон, растоптанный окурок. Край причала, вода…

Скользнув, как кусок мыла, он перевалился через край причала, упал в воду. Сразу же пошел на дно. Мельком поняв, что совсем обессилел, увидел высоко над собой зеленую, просвеченную солнцем, поверхность. Плотная вода все сильнее давила снаружи.

"Вот и смерть, — Медленная мысль. Зеленая поверхность поднималась вверх, темнела. — Это же настоящая смерть, самая натуральная!.." — Мамонт рванулся вверх..

Он очутился в стороне от причала, увидел, что, все же упущенный ублюдками, велосипед уже отнесло от берега. Загребая тяжелыми руками- туда, к нему… Велосипед опять уворачивался, погружался в воду и потом, рывком, отскакивал. — "Все! Сейчас утону!"

Где-то смеялись зрители, кричали, махали руками. Он схватился за какие-то железные трубы обеими руками, отчаянно дернул на себя, почти полностью погрузил велосипед в воду, рванувшись, лег грудью на сиденье. На берегу зааплодировали…

Он ощупал языком разбитую губу, сплюнул в вспененную велосипедом воду бурую слюну и с усилием, насколько хватало сил, надавил на педали. Сил оставалось мало, гораздо меньше, чем в первый раз, когда он шел в сторону материка. Сомнительный отдых на берегу их не восстановил.

"Столкновение с реальным миром!.. Вот гады! Капиталистические отношения… Полетел, вроде, на огонь. Мотылек!"

В который раз кто-то небрежно разрушил его очередное представление о самом себе, почти готовый образ.