Сказочница (СИ) - Наталья Константинова (Ниекея)
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Через время в самом деле вышла на крыльцо Василиса. В темных волосах ее золотисто путались веточки соломы. Обернулась к ней Гореслава, нетвердыми пальцами принялась выбирать за хворостинкой щепочку, за щепочкой пылинку. Теплой водицей бороздили нежность щек соленые слезы, но, не успев до земли долететь, в ледок обращались. Бережно легли на Гореславину талию чужие руки, прижали в голос заплакавшую княгиню к самому сердцу.
— Милый, милый ребенок… Я обещала тебе, что бояться нечего, — шепнула Василиса, поглаживая дрожащие Гореславины плечи.
— Не могу, от страха кричать хочется, — царапая занемевшими от холода пальцами чужие плечи, шептала княгиня. — Тебя рядом не было, я уснуть не могла, а когда уснула… не хочу. Не хочу. Умру лучше. Не хочу, Вася…
Слепая певица ничего не ответила. Гореславе показалось, что она сама напугана — и слезы еще горше зажгли глаза, еще болезненнее заныло сердце.
— Васенька, милая, дорогая, славная, — захлебнувшись отчаяньем и пересилив себя, Гореслава подняла глаза. Чуть отстранила от себя певицу, в белизне снега казавшуюся еще более тонкой, еще более хрупкой. Точно птица, невесть с чего влезшая в людскую шкуру. — Он… прежде, чем он вернется, уходи. Пожалуйста. Я… я тебе дам лошадь, деньги, письмо напишу к богатым знакомым, они тебя приветят, ты же так хорошо рассказываешь, только не такие сказки, только…
— Не надо, — Василиса сама отступила на шаг назад. Ее голос странно лязгнул. — Не надо. Мне ничего от тебя не надо, Гореслава. Тем более, если думаешь, что можно мною торговать и из рук в руки передавать…
— Да что ты… Васенька… — княгиня заломила руки. Закрыла лицо. Широкие плечи дрожали и тряслись под золотистой парчой, довлела злая тишина. — Я ведь не…
— Верю, верю, и ты меня прости, Гореслава, сама не знаю, отчего злюсь… — Василиса собрала мягкие плечи в объятия, завела с крыльца обратно в терем. Сама обтряхнула от снега, сняла шубку, шикнув на кинувшихся было помогать девок. — Ну, тише, родная…
Под самым окошком сидела Гореслава, пусто глядела перед собой выцветшими от слез очами. Василиса терпеливо разливала чай, сыпала на край блюдечка орехов, сладостей, калины. Оттерла руки о подол и села рядом с маленькой княгиней, собрала ее руки в свои и поцеловала, отогревая ладони дыханием.
— Княжна?.. Чай будешь пить?
Гореслава пожала плечами. Слепая певица тяжело вздохнула, аккуратно сцепила чужие пальцы на горячем фарфоре.
— Пей. Пей, милая… А хочешь, я тебе сказку расскажу? Такую, чтобы солнышко высушило слезы, чтобы за ниточки поднялись уголки нежных губ, м? — и сама попыталась улыбнуться, хотя невеселой выходила улыбка. — Давай, Гореслава? Мне тебе больше дать нечего, сама знаешь…
— Нет, Васенька, не надо, — ответила Гореслава, отпивая еще немного чая.
В повойнике, совсем алая от холода и с налитыми от жара губами, она глядела на свое отражение и видела покорную матрону с телячьим взором. И сильнее поддергивалось внутри все холодком, и медленнее билось отчаявшееся от страха сердце.
— Тогда…
— Я сама расскажу тебе сказку, — Гореслава все же подняла глаза, поглядела прямо в алую повязку. В то место, где сияла необыкновенная синева зачерненных длинными ресницами очей и зияли глубокие дыры, пустые глазницы, слабо отдающие запахом крови. — Настоящую сказку, Вася. Не такую, которая рождает беспочвенную надежду и отбивает жажду жить так, как есть. Слушай меня внимательно, потому что по-другому я тебе не смогу объяснить.
— Гореслава!.. — в голосе Василисы эхом прозвенела Гореславина боль. Она сжала кулаки, приоткрыла губы, чтобы сказать что-то. Но Гореслава не стала слушать. И слепая певица почти простонала. — Я бы не лгала тебе…
— Слушай, Васенька, слушай. — Маленькая княгиня зажмурилась, выпалила: зло и пусто. — На свете жили два лебедя. Глупых красивых лебедя. И один позвал второго улететь на волю, потому что жить в пруду тесно, и гадко, и скучно. И, сказал второй лебедь, на воле есть огромные озера и можно не склевывать каждый день пресные зерна с рук ненавидимых людей. И какое там небо!.. Глупые лебеди даже не успели вылететь за ограду. У второго лебедя были подрезаны крылья. Он не умел летать. А второй лебедь не улетел без первого. Тогда второму лебедю отрубили голову. А первого посадили в еще более узкую клетку, такую, что железо впивалось в грудь, в лапки, а деться было некуда. Совсем некуда. Оставалось только завидовать мертвому лебедю и нести яйца на завтрак для хозяина…
— Гореслава… — одними губами произнесла Василиса. Щеки под повязкой стали белыми, как мука, с отливом в синий.
— А есть еще сказка, — быстро и зло продолжала Гореслава. — Очень похожая. Только первый лебедь никуда не улетел, сказал улетать второму. И тот улетел. Взял пригоршню зерна и жил долго и счастливо. Первый лебедь очень скучал по нему, но хотя бы знал, что тот не тужит, не мертв. И, может быть, хозяин не посадит его в крохотную клетку. А может, и посадит. Но тогда… тогда у глупого домашнего лебедя останется надежда. Память. Хоть что-то…
— Гореслава, — на повязке одно за другим расцветали темные соленые пятна. Гореслава не торопилась смахивать со своих щек слезы. Они были горькими и тяжелыми, как деготь. — Господи, Гореслава…
— Уходи, умоляю тебя. — Голос дрожал и звенел, как ненароком задетая струна. — Убирайся отсюда. Забирай, что хочешь, только уходи. Я прошу… умоляю. Пожалуйста.
— И не подумаю! — Василиса взвилась на ноги, ровно кошка, на чьих котят позарился враг. Никогда прежде она не была злее, чем сейчас. Гореслава даже отпрянула, прижимаясь лопатками к выпуклым хребтинам стены. — Послушай меня внимательно, княгиня, ибо я тоже иначе не объясню. Я тут не заради подачек и милостей. А то, что я рассказываю в сказках, было. Один лишь раз я переиначила правду, ибо думаю, что мне солгал тот, кто передал ту историю. Я тебе на чем угодно могу поклясться, что видела правду — своими глазами видела, которые зарыты в скалы и зрят сквозь них!
Женщина шумно втянула воздух, не торопясь объяснять смысл загадочных слов.
— Я либо сложу голову на этой земле, не уходя с твоего двора — если ты откажешься идти со мной, либо… — бледное лицо в вороньих перьях всклокоченных волос надменно
