По следам золотого идола - Борис Зотов

- Вырубай жерди, будем делать носилки, - громко скомандовал аспирант, добавил вполголоса: - Нога у него, закрытый перелом, возможно, тяжелый.

Из двух крепких и длинных жердей, зигзагообразно связанных веревкой, были сооружены носилки. Сергеев успел к этому времени зафиксировать сломанную ногу с помощью самодельных шин, и Вальку перенесли в "Казанку". Что и говорить, он, мерзавец, угнал нашу фелюгу, нагличал в Слободе, но надо отдать ему должное: замешан он на крепком тесте. Держался по-мужски, когда мы тащили его через метровые кочки.

- Далеко ль лодку-то угнал? - сурово спросил Сергеев.

- Там... За варакой, в протоку затащил и ветками забросал.

Теперь в "Казанке" оставалось совсем мало места, и старик кивнул Яковенко.

- Поедем, Олександр, лодку вызволять. А вы, ребята, подавайтесь к старой стоянке у вараки. Только осторожней идите, тайга шутить не любит: если бы не мы, Вальке, ёк-кувырок, считай, крышка.

Кислый, морщась от боли, вдруг вытащил из-за пазухи книгу в засаленном и истертом кожаном переплете.

- На, отдай вон очкарику. Бумага там вложена, да я по-старому ни бельма. Может, та, которую ищете.

Я чуть не закричал: "Ура!", "Надежда - наш компас земной!"

С трудом мы развернули лодку носом по течению и на руках протолкнули на глубокое место. "Казанка" ушла, а мы набросились на книгу, как изголодавшиеся на хлеб. Это был том обычного формата, на кожаном переплете сохранились местами следы узорчатого тиснения. По углам выглядывала деревянная жесткая основа; боковые застежки не сохранились, перепрев, видимо, еще много лет назад.

Между обложкой и титулом лежал вдвое сложенный лист плотной на ощупь бумаги, заполненный старинным рукописным текстом. Заглавные буквы имели красивые, по-лебяжьи выгнутые шеи, добротная тушь только немного выгорела, все было написано не по-китайски, а по-русски, но я, например, не мог прочесть и слова. Начертание большинства букв было абсолютно незнакомым, промежутки между словами почти отсутствовали.

- Текст титлован; вероятно, это полуустав семнадцатого века, - с апломбом изрек Митяй, впившись своими толстыми очками-окулярами в листок.

Однако и он не сумел прочитать членораздельно ни одной фразы.

Аспирант, с минуту помедлив, заявил, что текст, скорее, относится к первой половине восемнадцатого века.

- А мы сейчас точно узнаем, - улыбаясь, сказал он, - где-нибудь здесь, возможно, есть и дата. Ты, Вася, как борзописец, запиши-ка, на всякий случай, весь текст. Не исключено, что в нем шифр Пирогова. Значит, так... "В нынешняя лета прошедшего году по указу благочестивейшего Великого государя, царя и Великого князя Петра Алексеевича, всея Великия и Малыя и Белыя России самодержца, и по грамотам его царского пресвятого Величества из казенного приказу о земном владении, такожде и из патриаршаго приказу о церковном владении..."

Андрей остановился, чтобы перевести дух, и Липский тут же счел нужным встрять:

- Все ясно! Это так называемая жалованная грамота основателю скита!

- Похоже на то, "...в уезде града Великоустюжскаго, на речке Вилюге, от жительства людскаго в удалении, в лесном и пустом месте иеромонаху Порфирию, который прежде сего на оном месте ради пользы души своея многая лета в уединении живяще, Указ его государев и благословение Архиерейские, по челобитью его, дадеся".

- Точно! А я что говорил! - торжествовал Митяй.

- По-моему, - сказала Инга, - это подлинный документ и никакой не шифр. А слог, а стиль! Такожде! Дадеся! Нет, мальчики, к идолу все это не имеет никакого отношения. Опять завал!

- Возможно. - Андрей замолк, дочитывая грамоту уже про себя. Пожалуй, Инга права. Никаких поздних пометок... Все первозданное. Может быть, тайнопись? К сожалению, если дело обстоит именно таким образом, без помощи специалистов нам не обойтись. Попытка применить какие-либо химикаты наобум или хотя бы подогрев может привести к гибели текста.

- Что же, везти в криминалистическую лабораторию, терять время, ждать? - Мне никто не ответил, да я и сам знал, что вопрос этот чисто риторически прозвучал. - Андрей, все-таки что там еще? Ведь много понаписано.

- Всяческие наставления пустыннику и братии, типа устава. Что можно, чего нельзя. Есть любопытное, - аспирант залился смехом, - вот, послушайте... "Лобызати пустынное безмолвное житье во всяком терпении и в послушании быти безо всякого роптания... пищ и одежд и имения отнюдь не держать и своим ничегосо и малые вещи не называть, вина, пива и всякого пьянственного пития не пити и в пустыне той не держать".

- Почти что коммуна! - восхитился Липский. - Ну, а как моя атрибуция?

- Почти правильно, молодец. И все-таки не семнадцатый век, а восемнадцатый. "Сию грамоту десницею моею подписах и укрепих мироздания..." Так... Наши предки пользовались буквами вместо цифр... Зигзаг над буквой означает тысячи, - забормотал Андрей, - так, зело... о, п, р, с, т... Все ясно!"... мироздания 7213 лета, от рождества Бога слова месяца генваря в 10 день".

- Ну, считайте, что я попал, если не в десятку, то в девятку, - сказал Митя гордо, - семь тысяч - это, если память мне не изменяет, 1492 год. Плюс 213-и получаем 1705 год, самое начало восемнадцатого века!

- Все это прекрасно, - озабоченно сказала Вершинина, - однако нам почти ничего не дает, а ведь нам нужно срочно двигаться к лагерю. Там человек со сломанной ногой; конечно, он негодяй и ворюга, но его же надо везти в Слободу, в медпункт!

Инга была права, и нам стало неловко, что мы увлеклись детективным моментом и забыли о реальной обстановке. Хотя, конечно, мы находились рядом со скитом, а документ, который изучали, мог открыть тайну, ради которой добирались сюда за две тысячи километров.

- Честно говоря, этот бич, - невнятно буркнул Дмитрий, - как ни верти, поставил нас всех на грань катастрофы. Гуманизм гуманизмом, но попадись он нам не со сломанной ногой...

- Не горячись, Дима, - Андрей сложил грамоту и захлопнул Библию, - в любом случае право наказывать имеет суд, и только суд. Давайте-ка двигаться.

Я тоже решил высказаться.

- Пошли так пошли. А ну как в Библии при внимательном осмотре действительно найдется ключ к тайне идола?

- Паче чаяния в скит ведь нам дорога не заказана. Лично мне этот типус не нравится, но решение может быть только одно: как можно скорее передать пострадавшего медикам.

ЗАПИСЬ 3

После обеда я примостился у валуна, чтобы сделать очередную запись.

Кислый, лежавший тут же на боку, вытянув обезображенную кустарными шинами ногу, вдруг громко и, как мне показалось, притворно застонал.

- О-ой, жгет, проклятая! Помогите! Вот зуб даю, нет мочи терпеть! Дайте хоть стограммулькой забалдиться, налейте, не будьте жлобами. Ведь есть же!

У нас в НЗ, я знал, была плоская жестяная банка с чистейшим медицинским спиртом. Андрей молча достал ее и наполнил на треть кружку.

- Воды добавить?

- Чего сырость в желудке разводить! Глоток дашь запить - и квиты.

Выпив, Кислый заметно развеселился. Открыто разглядывая Ингу, он даже начал напевать:

Там, далеко, на Севере дале-о-оком,

Не помню я, в каких-то лагерях,

Я был влюблен, влюбле-он я был жестоко...

- Брось, - хмуро оборвал его Андрей, - скажи лучше, где у тебя оружие?

- Нет у меня никакого оружия. Ты видел? Нет! И не было.

- Не дури. Из чего стрелял там, в ольшанике?

- А-а, в ольшанике? Из сучка стрелял, пиф-паф! Эх, душа горит по гитаре!

Я в далеком северном краю

На таежной узенькой речонке

Повстречал тогда судьбу свою,

Повстречал красавицу девчонку.

Во, - поднял он вверх большой палец, - слова мои, музыка народная.

- Тебе бы, Волентин, моссовиком-зотейником служить, - басовито сказал подошедший Сергеев, - талант губишь.

- Ну! А я и был! Завклубом даже был! - живо откликнулся Кислый. - Раз пришел к начальнику, говорю, нужны деньги на оркестр, другой раз, а он: "Знаешь, где у меня твой клуб сидит? Одни убытки!" Тогда я сказал, мол, устройте в клубе инкубатор - будет доход, и сделал ручкой.

- Кончай треп, сейчас понесем тебя в лодку, там ребята лапника натаскали, и едем, пока светло.

- Весьма благородно! Ты, начальник, не смотри на меня так, я тебе точно сказал: пушку я давно сплавил. Хочешь - обыщи! Что я, больной? Пушка - буль-буль.

Потянулись на берег грузиться. Теперь в нашем распоряжении были три лодки, целая флотилия.

Указывая на легонький, радующий глаз изящными обводами двухместный катер, старик Сергеев, не удержавшись, погрозил Кислому:

- Пашка летошний год сколь провозился, из стеклоткани выклеивал, а ты, бандит, украл. Руки бы тебе обломать, чтоб не зудели.

- А вот и нет, папаша! Это не кража, законы надо уважать! Вы докажите, что я хотел лодку присвоить. Кислый на кодексе зубы съел. Брал покататься, - засмеялся он, - и точка. Хотел вернуть в целости и сохранности. Во - зуб даю!

Сергеев вопросительно посмотрел на Андрея. Тот пожал плечами.

- Так можно украсть пальто, а попавшись, сказать, что хотел поносить и вернуть.