Метаморфозы - Публий Назон

        Больше всего досаждал — у любовницы мужа родился.

470 Вот, обратившись туда свирепым взором и сердцем, —

        «Этого лишь одного не хватало, беспутница, — молвит, —

        Чтобы ты плод принесла и обиду сделала явной

        Родами, всем показав моего Юпитера мерзость.

        Это тебе не пройдет. Погоди! Отниму я наружность,

475 Вид твой, каким моему ты, наглая, нравишься мужу!»

        Молвила так и, схватив за волосы, тотчас же наземь

        Кинула навзничь ее. Простирала молившая руки, —

        Начали руки ее вдруг черной щетиниться шерстью,

        Кисти скривились, персты изогнулись в звериные когти,

480 Стали ногами служить; Юпитеру милое прежде,

        Обезобразилось вдруг лицо растянувшейся пастью.

        И чтоб душу его молений слова не смягчали,

        Речь у нее отняла, — и злой угрожающий голос,

        Ужаса полный, у ней из хриплой несется гортани.

485 Прежний, однако же, дух остался в медведице новой,

        Стоном всечасным она проявлять продолжает страданья,

        Руки, какие ни есть, простирает к звездам небесным,

        И хоть не может сказать, но коварство Юпитера помнит.

        Ах, сколь часто, в лесу не решаясь остаться пустынном,

490 В поле, когда-то своем, и около дома блуждала!

        Ах, сколь часто меж скал, гонимая лаем собачьим,

        Видя охотников, прочь — охотница — в страхе бежала!

        Часто, при виде зверей, позабыв, чем стала, скрывалась

        Или, медведицей быв, пугалась при встрече с медведем.

495 И устрашалась волков, хоть родимый отец был меж ними.

        Вот, Ликаонии[102] сын, не знавшее матери чадо,

        Вдруг появился Аркад, почти что пятнадцатилетний.

        Диких гоняя зверей, ища поудобней урочищ,

        Только успел окружить он лес Эриманфский сетями,

500 Как натолкнулся на мать: та стояла, Аркада увидев,

        Будто узнала его. Но он убежал и недвижных

        Глаз в упор на него устремленных, — не зная, в чем дело, —

        Перепугался и ей, подойти пожелавшей поближе,

        Сам смертоносную в грудь вонзить стрелу собирался.

505 Не допустил Всемогущий и их с преступлением вместе

        Поднял, пространством пустым на быстром ветре промчал их,

        На небе их поместил и создал два рядом созвездья.[103]

        Тут закипела вдвойне Юнона, увидев, как блещет

        В небе блудница; к седой спускается в море Тетиде

510 И к Океану-отцу, — и вышние боги нередко

        Их почитали, — и так начала о причине прихода:

        «Знать вы хотите, зачем из небесного дома спустилась

        К вам царица богов? Уж небом другая владеет!

        Пусть я солгу; коль в ночи, обнимающей мир темнотою,

515 В самой небесной выси, удостоенных только что чести

        Вы не увидите звезд — мою язву! — в месте, где полюс

        Крайним вокруг обведен кратчайшим поясом неба.

        Истинно, кто оскорбить не захочет Юнону? Обидев,

        Кто затрепещет? Одна что с ними могу я поделать?

520 Много же сделала я! Обширно могущество наше!

        Я запретила ей быть человеком, — богинею стала!

        Так-то дано мне виновных карать, вот как я могуча!

        Лучше пусть прежний свой вид обретет и звериную морду

        Скинет! Так сделал уж раз он с той Форонидой аргивской!

525 И почему он, прогнав Юнону, не ввел ее в дом свой,

        В спальню мою не вселил и не выбрал в зятья Ликаона?

        Если трогает вас небреженье к питомице вашей,

        Эту Медведицу вы от пучины морской удалите

        И в небеса за разврат попавшие звезды гоните, —

530 Не погружаться чтоб ей, распутнице, в чистое море!»

        И согласились морей божества. И Сатурния быстро

        В ясное небо свое на расписанных взмыла павлинах,

        Тех павлинах, чей хвост расписан зеницами Арга.

        То же случилось с тобой, ворон речивый, недавно

535 Бывший белым, — твои вдруг черными сделались крылья,

        Ибо когда-то был серебряной, снега белее,

        Птицей, сравниться бы мог с голубями, что вовсе без пятен,

        Не уступал ты гусям, что некогда голосом бодрым

        Нам Капитолий спасли,[104] ни лебедю, другу потоков.

540 Сгублен он был языком. Язык — причина, что белым

        Раньше был цвет, а теперь обратным белому стал он.

        Не было краше во всей Гемонийской стране Корониды,

        Что из Лариссы. Ее любил ты, Дельфиец[105], покамест

545 Чистой была иль, верней, незамеченной. Только измену

        Фебов ворон узнал и, тайный девы проступок

        Намереваясь раскрыть, доносчиком неумолимым

        Тотчас отправился в путь к господину. Крыльями машет,

        Рядом летит — чтобы все разузнать — говоруха-ворона

550 Про путешествия цель услыхав, — «Ты, безгодный, предпринял

        Путь, — говорит, — моего языка не отвергни вещаний.

        Чем я была, что теперь, погляди и суди, по заслуге ль.

        Сам убедишься ты, как повредила мне верность. Когда-то

        Был Эрихтоний[106], — дитя, не имевшее матери вовсе, —

555 Девой Палладою в кош из актейской[107] заперт лозины.

        Спрятав, девушкам трем, от двойного Кекропа[108] рожденным

        Строгий приказ отдала ее не подсматривать тайны.

        Легкою скрыта листвой, смотрела с густого я вяза,

        Что они делали. Две без обмана хранили корзину, —

560 Герса с Пандросой. Сестер нерешительных кличет Аглавра,

        Третья, — рукою узлы разрешает, и видят: в корзине

        То ли ребенок лежит, то ль некий дракон распростерся.

        Я обо всем доношу богине. За эту услугу

        Мне благодарность была: я лишилась защиты Минервы.

565 Ниже теперь я и птицы ночной. В моем наказанье

        Всем пернатым пример, чтобы голосом бед не искали.

        А между тем не по воле моей — я ее не просила —

        Та домогалась меня! Спроси у самой хоть Паллады.

        Пусть даже в гневе она, отрицать и в гневе не станет

570 Ибо в Фокейской земле Короней знаменитый отцом мне —

        Дело известное — был; возрастала я царственной девой.

        Не презирай; женихам была я богатым желанна.

        Да погубила краса: когда я по берегу шагом

        Медленным шла, как всегда, по глади гуляя песчаной,

575 Вдруг увидал меня бог морской и зажегся. И так как

        Тратил лишь время, моля понапрасну умильною речью,

        Силой преследовать стал. Бегу, покинула плотный

        Берег и в рыхлом песке утомляю себя понапрасну.

        Тут и богов и людей я зову, но не слышит из смертных

580 Криков моих ни один, — лишь тронута девою Дева[109].

        Помощь она подала. Простирала руки я к небу —

        Руки начали вдруг чернеть оперением легким.

        Силилась скинуть я с плеч одежду, — она превратилась

        В перья, их корни уже проникали глубоко под кожу.

585 В голую грудь ударять ладонями я попыталась, —

        Но ни ладоней уже, ни голой не было груди.

        Дальше бежала, — песок уже ног не задерживал боле,

        Я подымалась с земли; по воздуху вскоре на крыльях

        Мчусь. Невинной дана я спутницей деве Минерве.

590 Только какой в том прок, когда, из-за черного дела

        Птицею став, моей Никтимена наследует чести?

        О преступлении том, которое знает весь Лесбос,

        Разве же ты не слыхал? Никтимена на ложе отцово

        Как покусилась? Она, — хоть и птица[110], — вину сознавая,

595 Взоров и света бежит и стыд скрывает во мраке,

        И прогоняют ее все птицы в просторе небесном».

        Так говорившей, — «Тебе эти россказни, — ворон промолвил, —

        Пусть обернутся во зло. Презираю пустые вещанья».

        И не прервал он пути и потом рассказал господину,

600 Как он лежащей застал с гемонийцем младым Корониду.

        Лишь услыхал о беде, обронил свои лавры влюбленный;

        И одновременно лик божества, и плектр, и румянец —

        Сразу все сникло. Душа закипела, набухшая гневом,