Кто я для себя - Михайло Пантич

кто в переполненном автобусе громко болтает по телефону. О неряхах, врунах и тех, кто встревает в разговор, перебивая других, не стоит и говорить. Они меня угнетают. Не забыть бы еще о тех, у кого на любой вопрос есть готовый ответ. Или о тех, кто постоянно опаздывает. А также о говорунах, которые то и дело требуют, чтобы вы с ними согласились, но совсем не умеют слушать: вы им отвечаете, а они на вас и не смотрят, мысленно они уже далеко. Помню, один человек покончил с собой, потому что его жена никогда не бывала пунктуальна; в прощальном письме он ей так и написал: «Надеюсь, на мои похороны ты не опоздаешь». Я недолюбливаю тех, кто часто моет руки, не люблю, когда рулон туалетной бумаги падает в унитаз, или когда я спросонья лью себе в кофе йогурт вместо молока, а то и кладу соль вместо сахара, не люблю, когда ночью в квартире вдруг начинает рокотать холодильник, или когда стиральная машина пускается вскачь по ванной комнате, да, еще не люблю тех, кто обильно потеет, с тоской смотрю на гнилые зубы. Не люблю стоять в очередях, наклоняться к банковскому окошку. Мне не нравятся надменные пустоголовые клерки. Не нравится то, что у нас нет детей. М. сделала аборт в начале наших отношений, потом мы детей не хотели и теперь вот — бездетны. Сейчас наш ребенок мог бы стать уже взрослым — молодой красивой женщиной или умным, слегка рассеянным юношей с тонкими пальцами, близоруким, как она, задумчивым, как я. Я не люблю чистюль и тех, кто неизменно помнит, где что лежит (таков я сам!). Не люблю тех, кто не кладет вещи на место, а потом их ищет. Терпеть не могу скупердяев. И транжир. Мне не нравится, когда струя воды из-под крана попадает в ложку, лежащую в мойке, и брызги летят куда попало. Не нравится, что у меня садится зрение: я уже едва различаю, что у меня в тарелке, не разбираю мелкий шрифт в газете и чтобы выяснить, о чем там пишут, отдаляю ее от себя, как если бы протягивал кому-то. Не нравится, что черты лица жены в полумраке становятся неразличимы в минуты нашей близости, которая у нас случается все реже и реже. И то, что это стало реже, мне тоже не нравится. Я ненавижу просыпаться от собственного храпа или звона в ушах. Страдаю, когда рыбу едят ножом и вилкой, а потом выуживают изо рта мелкие косточки и складывают на край тарелки. Терпеть не могу тех, кто ноет, что всю жизнь неустанно работал. И тех, кто делает из профессии таинство — медиков и сантехников. Не люблю, когда в разгар лета льют дожди. Не терплю одиночества. И шумных компаний тоже. И, да, ненавижу решать кроссворды шариковой ручкой — уж слишком уродливо выглядят исправления. Кляксы на бумаге, по которым не прочтешь ни одной судьбы…

К вечеру третьего дня, с тех пор как разгулялась стихия, завершая свой причудливый, никому, в том числе, и ему самому ненужный список, вперяясь, словно в затянутое тучами небо, в экран портативного компьютера, пестрящий буквами, смысл которых уже трудно было уловить, и прислушиваясь, не стихает ли ветер, Михаило вдруг понял, что отпуск для него только начинается. Он не помнил, какой сегодня день и какое число, тем самым в очередной раз доказав — и себе тоже — верность народной приметы: настоящий отдых начинается лишь тогда, когда теряешь счет времени, отрешаешься от всего. Идет себе и идет, а человеку любого возраста, пола, расы, профессии уже не нужно обращаться к нему каждой мыслью, соглашаясь с этим банально-очевидным фактом. Порой, хотя бы на отдыхе, мы позволяем себе не наблюдать часов, которые, хочешь, не хочешь, всегда утекают в прошлое и тонут в забвении, что никем не может быть оспорено, будь ты даже историк, которого кормят усилия сохранить неопровержимое былое в относительно живом, а точнее сказать, полумертвом состоянии.

Чтобы немного размяться, просидев весь день за компьютером, он решил пройтись по берегу — с одного конца поселка на другой, семьсот шагов туда, семьсот обратно. Дни в июле долгие, и пока еще незаметно, что они идут на убыль, но из-за низких плотных облаков, вновь затянувших небо — а значит и завтра не обойтись без куртки, свитера и зонта, — сумерки опустились раньше, чем обычно в это время года. Солнце здесь и в ясную погоду всегда садилось за холмы уже часов в шесть — летом это считалось большим благом, а зимой, когда его небесный путь значительно сокращался, — крупным недостатком. Немногочисленные местные жители и случайные приезжие тогда сетовали: живем, дескать, как в ботинке.

Не уточняя, впрочем, в каком именно — левом или правом.

Узкая асфальтированная дорожка, через каждые пятьдесят метров хорошо освещенная фонарями, была безлюдной и мокрой — и от дождя, который заморосил снова, и от соленых брызг волн, бившихся о парапет, высотой взрослому по пояс. Люди попрятались в свои убежища, из-за ближайшего забора доносился собачий лай, где-то раздавались голоса и звякала посуда, издали долетали обрывки разговора на пониженных тонах, словно двое ругались между собой, не желая, чтобы их слышал кто-то еще, но все это сливалось с шумом непогоды и растворялось в нем. Надвинув капюшон на самые очки, стекла которых, тем не менее, были забрызганы моросью, Михаило прошагал значительный отрезок пути, размышляя, не упустил ли он чего при составлении своего бесполезного списка, и, наконец, за плавной излучиной залива увидел последний фонарь — значит, через сотню шагов он повернет обратно, к дому, где наскоро перекусит, а потом заляжет с книжкой в стылую постель. Приезжая на море, они с Милицей не смотрели телевизор — его у них тут и не было, да и газеты покупали через день-два, выбираясь в магазин — пусть мозги отдохнут от каждодневной ерунды и сообщений о катаклизмах — простому смертному это все так и так ни к чему — ни смехотворные новости, ни репортажи о катастрофах.

Под фонарем, на парапете, кто-то сидел, скрючившись, подобрав колени и примостив на них голову. Михаило подошел ближе, и только оказавшись в паре шагов от светового пятна, сквозь запотевшие очки рассмотрел совсем юную девушку, которую с прежних лет помнил еще ребенком, а затем подростком. Надо сказать, что каждый год он примечал, как она подросла и изменилась с тех пор, как он ее видел в последний раз, но воспринимал это как некий естественный