Путешествие в Эдем - Пётр Лонгин

Рахья и Ленин на ходу спрыгнули с подножки трамвая и пошли по тёмной улице. Чуть впереди светился окнами дом с красным фонарём над подъездом. Обгоняя Ленина и Рахью с винтовками наперевес и криками «Даёшь!» пробежали матросы.

— Това-ищи, вы куда — на штуйм Зимнего? — бодро поинтересовался Ильич, хватая одного из пробегающих за полу бушлата.

— Отстань, чучело! — отреагировал вооружённый матрос, — Не видишь, юнкеров из публичного дома выбиваем! Щас всех девок спроприируем на службу трудовому народу!..

Матрос вырвал у Ленина полу своего бушлата и побежал дальше. Его товарищи уже врывались в публичный дом…

Через минуту послышался визг! Зазвенело разбитое стекло! Из окна второго этажа вылетел юнкер в кальсонах и фуражке, энергично перебирая в воздухе ногами.

— Вы только посмот-ите, какой пой-ыв, какой йеволюционный энтузиазм, какое вейное классовое чутьё! — запричитал впечатлительный Владимир Ильич.

Рахья даже остановился насладиться величием момента, даже потянулся-было вслед за революционными матросами, но Ленин его вовремя схватил за руку и удержал.

— Нет, това-ищ Яхья, нам поя в Смольный! Впе-ёд… К победе нашей й-еволюции!..

Зимний дворец со стороны Дворцовой Площади выглядел торжественно, но совершенно по-осеннему хозяйственно и мирно.

Посреди Дворцовой площади уже уложены были штабеля дров, теперь превращённые в баррикады.

Юнкера о чём-то меж собой шушукались и воровато тянули шеи в сторону арки Генерального штаба. А там притаились коварные большевики — в том числе Иван со своими подшефными путиловцами-красногвардейцами.

Юнкера, наконец, решившись слинять и низко опустив по этому случаю стволы винтовок, на цыпочках начали-было двигаться в сторону машущих им шапками большевиков… Вдруг резко распахнулось окно на втором этаже, и из него высунулись ударницы Женского батальона!

— Стой! — послышался командный бабий голос, — Это вы что, бесстыжие, удумали?.. Марш на место!..

— Не дадим вам уйти!.. Стрелять будем в жопы! — подтвердил другой бабий голос.

— Сволочь!.. Юнкеришки! — с сарказмом резюмировало третье драматичное контральто.

Юнкера, неловко прикрывая себе тылы винтовочными прикладами, тут же разбежались в стороны и попрятались за поленницами. Из-за дальних штабелей высунулись представители «штурмующих».

— Бабоньки! Сдавайтеся и вы!.. Во дворце уже наши, — неуверенно попытался сбить женщин с толку революционный матрос.

— Выходь, не бойсь!.. Потом хужее будет! Выходь чичас же! Не тронем, — Наивно соврал солдат-павловец в надвинутой на глаза папахе.

— Щас, ага!.. — засмеялись во Дворце.

— Доверься вам, кобелям…

— Поди-найди себе поглупей да помоложе!..

— Всё одно силой возьмём!.. Силой! Ну, тады всех вас по казармам разведём!.. — начинает не на шутку раздражаться нетерпеливый павловец.

Тогда вступает в переговоры развесёлый большевистский агитатор в меховой куртке и картузе и с гармошкой на плече.

— Дорогие женьчины! — говорит он приторно и официально, — Переходите на сторону восставшего трудового народа!..

— Всем народом хотят!.. Во, ироды! Нехристи! — начинают весело ржать ударницы, после секундного замешательства.

— Решительно станОвьтесь в ряды защитников пролетарской революции! — не унимается весёлый агитатор.

— Во-она! Это, как же в ваших рядах становиться-то нам прикажите? — интимно поинтересовался чей-то приятный женский голос, — Что ли, кверьху задом?..

По площади тут же прокатился дружный хохот как штурмующих, так и обороняющихся.

На этом оптимистическом фоне неторопливо выходит из-за поленницы бородатый, глумливой наружности солдат и, опираясь на винтовочку, начинает с энтузиазмом и обстоятельностью сельского лектора учить глупых баб премудростям любви…

— Всяко-разно можно, дорогие бабоньки, всяко-разно… И кверьху передом, и кверьху задом, и по-хранцуски!.. Как сами запожелаете, так мы вас в своих революционных рядах и воспримем, дорогие наши женьчины!

— Куды лезешь, охальник! Знай, кобель, место! — резко возмущаются в женских рядах, — Суньтеся только! Причиндалы-то поотсрелям!

Под шумок, юнкера бросают винтовки на мостовую и крадутся в сторону Арки Генерального штаба.

Молоденькому красногвардеецу-рабочему из Иванова отряда, между тем, сильно приспичило пойти в атаку…

— Товарищ солдат. Давай, нахер, штурманём! Там же бабы одне!.. — донёс он до командира свою трезвую идею.

Услышав такие речи, не смог вмешаться в беседу дремавший на поленнице агитатор…

— Отставить! — скомандовал агитатор, не спеша усаживаясь на своём постаменте, — Бабы, бабы… Вчера — одне бабы, нонеча — другея, завтре — третьи… А вот, революция — она, товарищи, у всех одна, на всю жисть — как в жопе дырка!.. Приказ — без выстрела с «Авроры» не начинать!

А «Аврора» по-прежнему стояла на якоре недалеко от Троицкого моста, мирно покачиваясь на волнах.

На палубе крейсера товарищ Антонов-Овсеенко напряжённо вглядывался в выражение лица единственного члена команды, которого удалось разыскать на корабле в сей момент — опухшего всклокоченнного матроса, босого, в тельняшке и кальсонах.

— Заряжай! — зло сказал матросу комиссар.

— Так, нечем, дорогой товарищ, — смущенно оправдывался матрос, демонстрируя Антонову-Овсеенко маленький холостой снаряд, — Пушки-то у нас того калибра, а снаряды, со-ответь-сь-венно, не того калибра, то-ись — как раз другого…

— Ну, как с такими идиотами делать революцию? — истово прошипел Антонов-Овсеенко, повернувшись к пьяному матросу своим возмущённым профилем, — На целых шесть часов с выстрелом опоздали!..

— Ну и нашёл бы себе не идиотов, — обиделся матрос, — Только где ты их на свою голову возьмёшь?.. Оне, небось, вас так из Рассеи-то попрут — в Антархтеде не раздышитесь! Не идиоты-то которые…

В сердцах, Антонов-Овсеенко выхватил у матроса снаряд, сделал головокружительное цирковое сальто и, рассыпая порох, вогнал снаряд в ствол пушки. Отряхнулся, поправил шляпчёнку и портупею, а затем резко и демонстративно ушёл за борт.

— Ага! — саркастически резюмировал матрос-забулдыга вслед, — Снаряд-то — тама, а как им стрЕльнуть?..

В Петрограде было тихо. И в тихом омуте Петрограда, словно под корягой, тихо творилось, хрен знает что.

— Ваши документы! — произнёс один из юнкеров, патрулирующих ночные улицы Петрограда.

Ленин вздрогнул и, скрючившись, ретировался за спину своего ординарца. Рахья, сжав в карманах револьверы, мгновенно прикинулся пьяным.

— Эй, ты! — сказал патрульному пьяный в зюзю финн, — У нас свобода, твою мать, или как?.. Иметь право питерский прол-лэтарий вып-пить пива вечером, а-а-а?..

Уловив агрессивные нотки в голосе пьяного прохожего, второй юнкер начал уговаривать своего товарища не связываться на улицах с кем попало.

— Оставь его, Вольдемаг! — приятно прогроссировал интеллигентный молодой человек, — Всех финских пьянчуг нам по Питегу всё гавно за целую жизнь не выловить…

Юнкера и Рахья молча смерили друг друга взглядом и молча же осторожно разошлись. Путь к Смольному вновь был свободен… Только товарищ Ленин неожиданно куда-то исчез… Догадливый Рахья наклонился над канализационным люком и постучал в крышку.

— Влат-тимир Ильиць! Вихотит-те, опас-сносьць миноваль.

Чтобы вытащить испуганного пролетарского вождя из люка канализации Рахье пришлось немного потрудиться…

У входа в Смольный наблюдалась давка — часовой не пускал в штаб революции толпу людей с липовыми пропусками. Рахья, остановившись с Лениным у решётки, внимательно рассмотрел свои бланки и даже, мусоля языком химический карандаш, попытался подделать число — что вышло совсем плохо и неубедительно…

Тогда снова изображая пьяного, Рахья медведем-шатуном двинулся прямо на часового.

— Эй, ты! Рэнэг-гат и пособник мир-ровой п-пурзюазии!.. Ты пос-сему не пускаес в Смольный нас — трут-довой народ?..

У часового, при взгляде на косолапо идущего прямо на него страшного Рахью, чуть глаза не вскочили из орбит…

— Пусти, конт-тра нед-доп-питая! — взревел Рахья, бросившись на часового и схватив его за грудки!

Оттеснив часового с вцепившимся в него Рахьей, вся компания, включая Ленина, водицей свободно протекла в Смольный.

Миновав скопления революционной общественности и найдя Троцкого спящим у себя в кабинете на полу, товарищ Ленин начал расхаживать по кабинету классной дамы из угла в угол, намеренно спотыкаясь ногами о лежащего на полу Троцкого. Троцкий открыл глаза, надел пенсне, и, узнав Владимира Ильича, даже попытался встать…

— Лежите, лежите, батенька, — заботливо остановил его Владимир Ильич, — Вы столько ночей не спали… Уж лучше я к Вам!

Расстелив газету, Ленин улегся с Троцким по соседству. Троцкий, вновь засыпая, даже сладко всхрапнул…