Ограбить Императора - Евгений Сухов

В дальнем углу комнаты стояла кровать, еще хранившая тепло недавно ушедшей Элеоноры. Она заявилась к нему вчера вечером, хмельная, слегка развязная, и, повиснув у него на шее, попросила отнести ее до самой кровати.

Большаков подхватил ее легкое и упругое тело и аккуратно положил поверх покрывал. Глаза у Элеоноры были жадные, зовущие, и Василий, едва справляясь с нахлынувшим возбуждением, принялся расстегивать на ней платье, открыв бриллиантовое колье.

– Фи! Какие вы все мужики нетерпеливые, – поморщилась барышня и уже строго, показывая неудовольствие, произнесла: – Лучше я сама… А то всю красоту помнешь.

– Откуда у тебя это ожерелье? – нахмурился Василий, притронувшись к холодным камням. – Вещь очень дорогая.

– Это подарок… Только не надо устраивать сцен – я этого не люблю. У меня, кроме тебя, никого нет. – Снимая черные ажурные чулки с длинных ног, она вдруг завела разговор о кадете Николае Кутлере, арестованном днем ранее за контрреволюционную деятельность и оказавшемся ее дальним родственником: – Никак не пойму, за что арестовали Николая Николаевича. Это крупный финансист, милейший человек, который за всю жизнь не сделал никому ничего плохого. Мне сообщили, что его должны расстрелять в ближайшие дни.

Стягивать второй чулок Элеонора не торопилась. Правая голая нога притягивала взгляд своей белизной, невольно сбивая дыхание.

– В чем же его подозревают? – наконец спросил Большаков.

– Нашли вроде бы какие-то контрреволюционные письма, но все это неправда! Он никакой не враг!

– Но что ты хочешь от меня?

– Я бы хотела, чтобы ты помог Николаю Николаевичу.

– Боюсь, что это невозможно, его делом занимаются совершенно другие люди.

Ее пальцы, сворачивающие чулок с ноги, вдруг застыли. Подняв на него светло-зеленые глаза, Элеонора с вызовом проговорила:

– Я хочу спросить у тебя напрямую: ты меня хочешь увидеть в следующий раз?

– Ты же знаешь, я хочу видеть тебя всегда, – честно признался Большаков.

– Если это действительно так, то сделай все возможное, чтобы его освободили.

– Хорошо, я постараюсь, – пообещал Василий. – Попрошу его дело себе, надеюсь, что мне не откажут. Я тебе вот что хотел сказать… Сейчас грабят ювелирные магазины, составлен портрет одной дамы, которая, по всей видимости, была наводчицей.

– К чему ты это говоришь? – Элеонора неожиданно замерла.

– Эта женщина удивительным образом похожа на тебя…

– И что с того? – фыркнула она, небрежно пожав плечом. – Мало ли похожих женщин.

– Я бы хотел ей сказать, чтобы она не занималась подобными делами. Впредь ЧК будет расстреливать на месте всех бандитов, невзирая на пол. Они не любят, когда у них отнимают кусок хлеба. Если этой женщине что-то будет нужно, так я ей это достану…

Свернув второй чулок, Элеонора положила его рядом с первым, теперь она оставалась в одной бледно-голубой рубашке, через которую просматривалось ее сильное тело.

– Я передам ей это обязательно, а теперь иди сюда, – протянула она руки.

Большаков, послушный ее воле, шагнул вперед…

Распластавшаяся Элеонора заставляла пожирать жадным взглядом ее тело, и Василий, вытащив сапфировое ожерелье, нацепил его на голую шею… Ожидал, что утром она выразит восторг по поводу подаренного ожерелья или хотя бы останется признательной, но она повела себя так, словно родилась с этим украшением. Погладила его узенькой ладошкой перед зеркалом, а потом ушла, холодно проговорив у самых дверей:

– Мне нужно нечто большее, чем сапфировое ожерелье. Кажется, у господина Фаберже этого добра навалом.

Ответить Василий не успел, ее каблучки торопливо застучали по каменным ступеням…

«Если бы она знала, куда он сейчас направляется», – губы Большакова разошлись в довольной улыбке. Дернув за полы слегка топорщившейся куртки, Василий быстро сбежал вниз. У подъезда стоял грузовик, в кузове которого разместилось с пяток бойцов, со скучающим видом посматривающих по сторонам. У кабины стоял шофер и смолил самокрутку. Он был из того многочисленного племени водителей, что не упускали возможности покурить перед дорогой. Спрятавшись в клубах едкого и горького дыма, водитель о чем-то мечтал, и его лицо приобретало благостное выражение. Заметив вышедшего Василия, он без сожаления отшвырнул самокрутку и живо поинтересовался:

– Куда мы едем, товарищ Большаков?

– На Большую Морскую, двадцать четыре, – ответил Василий, хватаясь за ручку кабины.

– Это к кому же на сей раз?

– В «Товарищество Фаберже». Слыхал о таком?

– Фаберже… – невольно протянул шофер, сильно хлопнув дверцей. Повернув ключ, он завел машину, затарахтевшую неожиданно громко. – Доводилось. Это сколько же он сокровищ прикарманил? – Машина тронулась, напугав громким сигналом двух бойцов, неспешно пересекавших дорогу.

– А вот мы сейчас и узнаем, – с подъемом произнес Большаков. – Ты бы на дорогу посматривал, а то, не ровен час, еще собьем кого-нибудь. Только сейчас мне неприятностей не хватало!

Подъехали к компании «Общество служащих Товарищества К. Фаберже». Мимо здания торопливо следовали прохожие. По краю дороги, выстроившись в три шеренги, двигалась куцая колонна морячков, задорно посматривающих на барышень, спешащих по каким-то своим делам.

Выпрыгнув из кабины на тротуар, Большаков прикрикнул на бойцов, замешкавшихся у борта:

– Чего вы там? Не беременные ли, часом?

Постукивая прикладами о деревянный кузов, бойцы расторопно повыпрыгивали на дорогу.

А это что еще за дела?

На углу здания, там, где еще вчера висела вывеска «Товарищества», теперь развевался красно-белый флаг Швейцарии. У входа, явно мучаясь от безделья, в черном толстом сюртуке прохаживался служащий посольства.

Приостановившись, он загородил своим широким телом проем двери и с интересом посмотрел на приближающегося Большакова. За ним, нестройно растянувшись, шли бойцы, придерживая за ремни винтовки, грозно торчавшие из-за плеч.

– Дорогу! – громко произнес Василий Большаков, остановившись напротив здоровяка-швейцара.

Тот даже не пошевелился. Вид человека с маузером на боку и с бойцами сурового облика его не напугал. Посмотрев сверху вниз на Большакова, он спокойно заметил, сильно коверкая русские слова:

– Этот сданий есть шфейцарский миссия. Стесь шифет господьин посоль.

Большаков взглянул на швейцарский флаг, как-то по-особому издевательски трепыхавшийся на ветру.

– Здесь размещается «Общество служащих Товарищества К. Фаберже», и я намерен в него попасть.

Охранник отрицательно покачал головой, продолжая загораживать проход.

– Нет… тофарищество Фабершэ было фчера. Сейщас это шфейцарский миссий. Мы не можем фас пускать.

Дверь неожиданно распахнулась и на улицу, сжимая между двух толстых пальцев толстую сигару, вышел господин Одье.

– Вы ко мне, товарищ? – произнес он на хорошем русском языке, обращаясь к нахмурившемуся Большакову. – Что вы хотели? Я посол Швейцарии. – Вид у него был благодушный, располагающий. На круглом лице застыла добродушная улыбка. Ему нравился город, где проходила дипломатическая служба, по сердцу пришлось новое жилище и, судя по раздобревшему животу, по вкусу было и место, где он столовался. Да и Россия ему по душе – здесь такие премилые граждане! Вид вооруженных и суровых мужчин с винтовками за плечами его совершенно не смущал. В конце концов, он швейцарский подданный, а посол – лицо неприкосновенное при любом режиме.

Такого поворота Большаков не ожидал. Стараясь скрыть смущение, он повернулся к бойцам, продолжавшим беспристрастно разглядывать пузатого самодовольного буржуя. Через расстегнутое пальто просматривалась клетчатая жилетка, на которой висела золотая цепочка от часов. Именно таких рисуют на плакатах!

Весь вид красноармейцев буквально вопил: ежели прикажете взять штурмом, так за нами не постоит! Это нам не впервой! Взяли Зимний, а уж швейцарское посольство – так это и вовсе будет пустяк!

А вот этого делать как раз и не следовало.

Повернувшись к послу, попыхивающему толстой сигарой и по-доброму посматривающему на суровых вооруженных людей, Василий спросил:

– Как вы здесь оказались, господин посол?

– Я здесь живу… товарищ.

– И как давно?

– Со вчерашнего дня.

– А с чего это вы вдруг переехали?

– Там, где я проживал, стало слишком шумно, – поморщился посол при последних словах. – Швейцарская миссия взяла этот особняк в аренду.

От сигары, что держал Эдвард Одье толстыми волосатыми пальцами, ровной струйкой поднимался дымок. Рассеиваясь, он щекотал своим ароматом ноздри. Сигары были дорогими, какие может позволить себе только настоящий буржуа. Стоимость коробки потянет на годовое жалованье.

Посол погладил толстой ладонью колонну, и его губы разошлись еще шире:

– Мне здесь нравится. И потом, у господина Фаберже великолепная кухня! Уверяю вас, господа, такого печеного осетра мне не доводилось пробовать даже в Париже!