Песчаные короли - Джон Уиндем

— Семейные дела, — пояснила Зефани рассеянно. Она положила руку на лацкан его пиджака. — Не сердись, пожалуйста, Ричард. Я ничего не могла сделать. Мне пришлось неожиданно уйти. Это одно из таких дел… — Она снова пошарила в сумочке и, наконец, нашла ключ. — Заходи и садись. Дай мне всего десять минут на ванну и переодевание, и я буду готова.

Он проворчал, входя вслед за ней в комнату:

— В эти десять минут входят и те пять, на которые мы опаздываем в театр. Если б их было только десять!

Зефани помолчала, неуверенно глядя на него.

— О, Ричард! А ты не очень рассердишься, если мы вообще не пойдем? Может, просто сходим куда-нибудь спокойно пообедать? Я понимаю, что веду себя по-свински, но сегодня я не могу идти в театр… Если ты сейчас позвонишь туда, они еще успеют продать наши места…

Он уставился на нее:

— Семейные дела? Кто-то умер?

Зефани покачала головой:

— Просто небольшой шок. Это пройдет, если ты поможешь мне, Ричард.

— Хорошо, — согласился он. — Я позвоню в театр. Так что не о чем волноваться. Кроме одного — я начинаю хотеть есть.

Она положила ему руку на плечо и подставила щеку для поцелуя.

— Милый мой Ричард, — шепнула она и направилась в спальню.

Однако после такого неудачного начала вечер уже был испорчен. Зефани как-то искусственно стремилась разрядить атмосферу. Она выпила два мартини еще перед тем, как они вышли из дома, и еще два уже в ресторане. Увидев, что это не дает желанного эффекта, она потребовала шампанского, заявив, что только оно может поправить ее настроение. Ричарда это заставило немного побеспокоиться, но шампанское действительно на какое-то время сделало свое дело. К концу обеда она настолько решительно потребовала двойного бренди, что он, пересилив себя, заказал напиток. Тут настроение Зефани, слегка улучшенное с помощью вина, снова упало. Она начала хныкать и плакать, требуя еще бренди. Когда Ричард решительно отказал ей, она посчитала, что с ней плохо обошлись, и попыталась слезными мольбами вызвать сочувствие у метрдотеля. Но тот повел себя с большим тактом и помог Ричарду ненавязчиво увести Зефани из ресторана.

Когда они вернулись домой, Ричард помог Зефани снять пальто и усадил ее на диван в гостиной. Она свернулась калачиком и тихонько заплакала. Он вышел в кухню и вскоре вернулся с кофейником крепкого черного кофе.

— Пей. Полную чашку, — приказал он ей.

— Не насилуй меня, Ричард.

— Пей, — настаивал он, пока она не выпила все до дна.

Она снова устроилась в уголке дивана и перестала плакать. На ее лице не осталось никаких следов недавних слез, только глаза все еще блестели и веки были слегка покрасневшими. В целом же ее лицо было ясным и свежим, каким бывает только лицо ребенка. “И, правда, — подумал он, глядя на нее, — трудно поверить, когда она сидит вот так сгорбившись и теребит свой носовой платок, отводя глаза, что ей уже больше двадцати пяти лет”.

— Итак, в чем дело? — проговорил он тепло. — Что случилось? Какая беда?

Она ничего не ответила, только покачала головой.

— Не глупи, — мягко сказал он. — Такие, как ты, не станут напиваться без причины. А тем, кто имеет привычку напиваться, нужны куда большие дозы, чем та, от которой ты опьянела.

— Ричард, ты говоришь, я пьяна? — спросила она обиженно.

— Конечно. Выпей лучше еще чашечку кофе, — ответил он.

— Нет.

— Да, — настаивал он. Насупившись, она выпила полчашки.

— Ну, а теперь выкладывай.

— Нет. Это секрет, — отозвалась Зефани.

— К черту секреты! Я умею хранить тайны. Как я могу помочь тебе, если не знаю, в чем дело?

— Ты не сможешь помочь мне. Никто не сможет. Это Секрет с большой буквы.

— Часто уже возможность выговориться приносит облегчение, — пояснил Ричард.

Она поглядела на него долгим внимательным взглядом. Глаза ее заблестели, наполнились слезами, и она снова разрыдалась.

— О боже! — воскликнул Ричард. Он поколебался, а потом подошел, сел рядом с ней на диван и взял ее за руку. — Послушай, Зеф, милая, временами то, что нас окружает, приобретает жуткие очертания, особенно когда ты остаешься со всем этим ними один на один. Давай разберемся во всем вместе, что бы там ни было, и подумаем, что делать. Это не ты, Зеф, это совсем на тебя не похоже.

Она схватила его за руку, и слезы полились из ее глаз.

— Я боюсь, Ричард. Я не хочу этого. Я не хочу.

— Чего ты не хочешь? — спросил он, глядя на нее.

Она покачала головой.

Внезапно его поведение резко изменилось. Он хмуро взглянул на нее, а потом спросил:

— И ты только сегодня об этом узнала?

— Сегодня утром, — ответила она. — Но сначала… как бы тебе сказать… сначала это показалось мне чем-то интересным.

— О! — простонал он.

Почти минуту они молчали. Потом он повернулся к ней и взял ее за плечи.

— О боже, Зеф… Зеф, дорогая… Почему ты не подождала меня?

Зефани глянула на него каким-то одурманенным, жалостным взглядом.

— Ричард, милый, — проговорила она печально.

— Кто он? — допытывался Ричард с гневом. — Ты только назови мне его, и я… я… Кто это сделал?

— Как кто? Папа, конечно, — сказала Зефани. — Он хотел как лучше, — добавила она миролюбиво.

У Ричарда от изумления открылся рот и опустились руки. Какое-то время он стоял ошарашенный, словно его ударили молотком по голове. А когда пришел в себя, хмуро пробурчал:

— Кажется, мы говорим о совсем разных вещах. Что же оно такое, чего ты так страшно не хочешь?

— Ох, Ричард, не будь злым, — жалобно попросила она.

— К черту все это. Нет, я добрый. Но я тоже в шоке. И теперь единственное, чего я хочу, — это знать, о чем это мы, черт возьми, говорим?

Она рассеянно посмотрела на него.

— Обо мне говорим, конечно. Обо мне и о том, как я живу, живу, живу. Только подумай, Ричард. Все старятся, дряхлеют и умирают, и только я живу, живу, живу, совсем одна, и все живу, живу, живу. Теперь это уже не кажется мне интересным, я боюсь этого. Я хочу умереть, как другие люди. Не просто жить и жить, а любить и жить, и постареть, и умереть. Это все, чего я хочу.

Она закончила, и слезы еще сильнее потекли у нее из глаз.

Ричард внимательно слушал ее.

— Ну, а сейчас ты, кажется, больна, — сказал он.

— Так это и есть болезнь — жить, жить и жить. Чрезвычайно тяжелая болезнь, — согласилась она.

Он решительно приказал ей:

— Хватит, Зеф. Давай покончим с этим бесконечным “жить, жить”. Тебе пора спать. Постарайся утешить себя мыслью о печальной стороне жизни: утром все зеленеет и растет, а вечером — вянет и засыхает. Что касается меня, то я хотел бы немного больше этого “жить, жить”, чтобы оттянуть увядание и засыхание.