Сунь Ят-сен - Исаак Ермашев

Через два дня из Пекина пришел приказ: отправить Сунь Вэня в Китай. Но было уже поздно!

Для богдыханского правительства вся эта история имела самые неблагоприятные последствия. Его и без того низко павший престиж получил еще один сокрушительный удар. А имя Сунь Вэня, сравнительно мало известное до этого за пределами Китая, прогремело на весь мир. Газеты и журналы всех стран печатали его портреты и сообщения о его борьбе против маньчжурского режима.

Представителям прессы Сунь Вэнь заявил, что его мало заботила личная судьба. «Чего я особенно боялся, так это гибельного влияния, какое привоз мой в Китай и казнь там имели бы на дело, за которое я боролся… Удайся китайской миссии добыть мои бумаги из моей квартиры, дело осложнилось бы еще больше и повело бы к гибели многих из моих друзей. Впрочем, госпожа Кентли сообразила, чем грозит последнее обстоятельство. Она отправилась на мою квартиру, забрала все находившиеся там бумаги и сожгла».

Через два дня после освобождения, 25 октября, в газете «Таймс» появилось письмо Сунь Вэня. Китайский революционер решил, что последнее слово в только что разыгравшейся драматической истории должно быть сказано им. Он написал:

«Я еще деятельнее отдамся делу прогресса, просвещения и цивилизации моей собственной дорогой, но угнетенной родины».

В круглом читальном зале Британского музея появился новый читатель. Стройный смуглый человек восточного типа, аккуратно одетый. Читает много. Генри Джорджа, Жан Жака Руссо, Сен-Симона, Фурье, Рикардо, Мальтуса, Дарвина, Прудона, Карла Маркса. Читает, размышляет, делает обширные выписки. Изучает труды по всемирной истории, особенно стран Востока, политической экономии, государственному праву, сельскому хозяйству, о земельных преобразованиях в различных странах; железнодорожное дело, промышленность и горное дело его также интересуют.

Иногда навещает знакомых. Он знал, что в Лондоне находится видный русский публицист. Случилось так, что в доме некоего Крегса он встретил этого русского. Завязался интересный разговор. Сунь любил беседовать с содержательными людьми. Но на этот раз героем вечера был он сам. «Похищенный» привлекал всеобщее внимание. Пришлось Сунь Вэню удовлетворить любознательность собравшихся.

— Итак, вы верите в возможность прогрессивного народного движения в Китае? — спросил у доктора Сунь Ят-сена русский публицист.

— О, конечно!

— Что же вы желали бы видеть в Китае вместо теперешнего режима?

— Ответственное, представительное правление. Кроме того, необходимо открыть в страну доступ европейской цивилизации. Я не Хочу сказать, что нам нужно пересаживать целиком все. У нас есть своя цивилизация. Но вследствие невозможности сравнения, выбора, а стало быть и развития, она замерла. Притом же она теперь совершенно недоступна народной массе.

— Иначе говоря, вы желаете Китаю приблизительно то же самое, что случилось в Японии?

— Да. Но ведь японская цивилизация есть, собственно, китайская: она занесена в Японию из Китая.

— Ну, а много ли найдется членов в тех тайных обществах, которыми располагает ваша партия?

И этот вопрос задал русский.

Сунь Вэнь подумал и сказал:

— Видите ли, определить их число я не решусь. Но вот что могу сказать вам. В центральных наших провинциях, Хунани и Хубэе, более трех четвертей населения принадлежит к тайным обществам. Юго-восточные провинции также кишат тайными организациями, да и в остальном Китае они процветают. Чего не хватает им? Оружия. Потом, для восстания требуется известное стечение благоприятных обстоятельств. Во всяком случае, народное восстание — только вопрос времени.

— Как вы относитесь к реформаторам?

— Проповедь реформаторов бесцельна. На китайских чиновников она производит не больше влияния, чем том проповедей, брошенный в стаю акул. В своей провинции чиновник может грабить сколько ему угодно: он там царь и бог. Народ же абсолютно бесправен. И вот этот официальный вор является непререкаемым авторитетом во всех общественных, политических и правовых делах. Никаким реформаторам он без жестокой борьбы своей власти не уступит. Только глупенькие болтуны могут утверждать обратное.

Перед самым концом беседы Сунь Вэнь обратился к собравшимся с небольшой речью. В голосе его звучала страстная убежденность:

— Леди и джентльмены! Перед тем как мы расстанемся, я хотел бы, с вашего разрешения, выполнить здесь долг китайского революционера. Мы, китайские революционеры, считаем одной из своих важных задач и обязанностей перед китайским народом и всем человечеством срывать маски с бесчеловечных, полудиких маньчжурских правителей, сотни лет угнетающих наш народ. То, что произошло со мной здесь, в Лондоне, — мелкий эпизод, если сравнить с ужасами, творящимися в Китае. Вас возмутил произвол маньчжурских чиновников, похитивших меня и тем самым надругавшихся над законами этой страны. Представляете ли вы себе, что они творят там, где всесильны и где пока никто не в состоянии призвать их к ответу! Китайский народ лишен каких бы то ни было прав. Он не имеет голоса в решении вопросов общеимперских или даже муниципальных. Решение во всех случаях принадлежит все< цело чиновникам, мандаринам, точнее — бюрократии. И на них некому пожаловаться, хотя для проформы существует контрольный департамент, а по обычаю каждый подданный императора вправе обратиться непосредственно к нему с жалобой. Но горе тому, кто вздумал бы жаловаться на императорских сановников! Ведь каждое их слово — закон, им фактически предоставлена полная свобода приводить в исполнение все, что их душа пожелает, с полной безответственностью, и каждый из них может безнаказанно наживаться за счет своей власти сколько ему угодно. Вымогательство есть своего рода институт: это условие, на котором чиновники получают свои места, и лишь в том случае, когда чиновничий вымогатель не умеет «чисто» обделывать дела, вступается в дело правительство; вступаясь, оно делает вид, что хочет восстановить справедливость, в сущности же, в большинстве случаев лишь затем, чтобы докончить стрижку.

И еще об одном хочу сказать вам. Китайское правительство держит народные массы в полном невежестве относительно того, что происходит в мире…

По мере того как Сунь Вэнь говорил, выражение его лица становилось все более суровым. Голос звучал негромко, но слова, слетавшие с губ, были полны патетической силы. Высокий лоб побледнел, что еще больше оттеняло черный цвет волос. Он сделал паузу и, резко произнося каждое слово, закончил:

— Поддержание невежества народных масс составляет главную — я подчеркиваю со всей серьезностью: главную — заботу китайского правительства. И мы не сложим оружия, пока это чудовищное правительство и строй, который оно оберегает, не будут низвергнуты в пропасть!