Три песеты прошлого - Висенте Сото

— Постой, постой, а где ты был?

— Я? На улице.

— На улице, бесстыдник?

— Да, мама, я играл.

— Играл, бесстыдник?

И тут появилась тетя Лоли: слава тебе господи, они провалились, провалились, дай-ка мне оливкового масла. Это она попросила немного масла у мамы Висентина, чтобы засветить лампадку по грешным душам чистилища.

4

[Была минута, когда Вис вопреки первому впечатлению (недосягаемая даль в уже нарисованной картине, где виднелась фигура алькальдессы, — в картину не войдешь и к этой фигуре не приблизишься, в прошлое войти нельзя) ощутил себя рядом со старой алькальдессой. Он предвкушал каждую секунду этой минуты. Возможно, он надеялся, что одно слово старой алькальдессы все повернет по-иному. С презрением и в то же время с опаской посмотрела она на японский кассетник, Вис прямо сказал, что ей самой решать, хочет она или нет стать одним из персонажей книги, в которой он попытается собрать истории жизней этих людей, собрать частицы истории. Наконец она как будто согласилась, чтобы ее рассказ записали на магнитофон.

Вис, с видом знатока, сначала проверил кассетник. Но не сказал: “Даю техническую пробу”, а сразу стал считать: один, два, три, четыре… Потом, нахмурившись, быстро стер запись и нажал пальцем на кнопку “On”[23].

Вис — Ну вот. Эта штука работает.

Молчание. Долгое.

Бла — Когда вас выбрали алькальдессой?

Алькальдесса — Алькальдом я не была, я была заместителем алькальда. Алькальдом был дон Паулино Сегура Вильяр, а его первым заместителем — Хасинто Родеро. Я была вторым. Но, для того чтобы понять и прочувствовать пережитое в те времена, о которых я буду рассказывать, нужно немалое мужество. А вы его потеряли много лет назад. Вы все получаете вовремя. Дон Паулино ушел в канцелярию губернатора, а Родеро пришлось уйти… Родеро…

Вис — На фронт, да?

Алькальдесса — Ему пришлось уйти на фронт. Вот тогда-то я и осталась одна в аюнтамьенто. Получила всю власть и могла причинить зло кому угодно. Но я была матерью девяти детей и никому не хотела причинять зла. Многих я посадила в тюрьму, но только потому, что на воле их жизнь была в опасности. Но убивать, как вы знаете, я никого не убила.

“Вы”. Мне предстоит поехать в Кастельяр и встретиться с той женщиной. Она там. Со вчерашнего дня.

Потому что я была матерью девятерых детей. Соседям из Сориуэлы я сказала так: “У себя вы убили восемнадцать человек, в моем городе не убьют никого. Потому что я не просто женщина, а мать девяти детей. И если вы отнимете у меня хоть одного, я оторву голову любому мерзавцу, который к нам сунется”. Так они и ушли ни с чем, оставили нас в покое.

Вис — Но кто были эти люди? Кто?

Алькальдесса — Тогда я послала за гражданской гвардией…

Педро — За штурмовой[24] гвардией, мама, тогда была штурмовая гвардия.

Да, Педро был с нами. Из барселонского аэропорта Вис позвонил его матери. Слушаю вас, ответил женский голос, а Вис: извините, пожалуйста, я… можно попросить Педро? Голос ответил: да, пожалуйста, одну минуту. Вис стал ждать. Прикрыв рукой трубку, сказал Бла, чтобы она опустила еще одну монету. Вот сюда, Бла, опускай, как только загорится лампочка. Вот так. Жди своей судьбы. Еще опускай. Наконец Вис спросил: Педро? И Педро ответил: да, это я, сеньор, как поживаете? И Вис не сразу смог говорить. Нет, нет — от волнения.

Алькальдесса — ..и попросила, чтобы увезли заключенных, которые были в нашей тюрьме. Приехали и увезли. Сняли гору с моих плеч.

Нет, сейчас она была не с ними. Не со своей младшей дочерью, женщиной лет сорока, не с Педро, Висом и Бла. Она была с теми, кто вместе с ней или без нее были запечатлены на развешанных по стенам фотографиях. Вот ее муж, она, сияя счастьем, доверчиво оперлась на его плечо, так их запечатлела фотография в день свадьбы. Вот Пабло Иглесиас[25], выступающий перед толпой на улице. И тюремная фотография: алькальдесса с подругами по заключению.

Алькальдесса была очень высокая. Несмотря на свои восемьдесят пять лет, сохранила великолепную осанку, время от времени она замолкала, о чем Вис вспомнит потом, восстанавливая в памяти ее образ.

Но в Кастельяре еще остался кое-кто, кого многие хотели бы лишить жизни, только руки у них были коротки. Это придало мне сил, чтобы пробыть в должности три военных года, и я никого не боялась, потому что никому не причинила зла. И немало потрудилась, чтобы доставать хлеб для детей; сначала боролась за жизнь их родителей, а потом доставала хлеб для детей, отцы которых ушли на фронт. Легко сказать — три года. Но прожить их было… куда как тяжело. Два грузовика с двумя мужчинами и одной женщиной, девять кило муки каждый день — это о многом говорит. Так всю войну. А потом,в награду, меня засадили в тюрьму. Пришли, увели и засадили. Третьего августа…

Алькальдесса заплакала? Заплакала. Да нет же. Не выдержала душа старого борца. Все молчали: не знали, что сказать. Вот в эту минуту Вис и почувствовал, что она рядом, слова выдали ее: говоря, она покидала картину, шла из глубины каргины и соединялась с ними, становясь живой, близкой всем им, всему окружавшему. В чистой комнатке, где сидели дети алькальдессы, Бла и Вис, сидела и кошка (Вис сказал: кот; его поправили: кошка), которая все время старалась устроиться у Виса на коленях. Погладишь ее — и слышишь теплое мурлыканье. И тикал будильник, совершенно неслышный (но потом, в записи, он как будто отстукивал хронометраж сцены, живой, беспокойный пульс времени: тик-так… тик-так… Не правда ли?). Горела газовая печь, но быстро прогнать холод она не могла, холод не торопился, как знать, может, он опасался встречи с тем холодом, который был снаружи, вот тот действительно был жестоким. И вот вдруг к ним ко всем вышла алькальдесса. Хоть и старая, но все та же, какой была раньше. Голос ее дрогнул, но она тут же справилась с собой. Минутная слабость.

Совладав с собой, продолжала:

Третьего августа меня судили и приговорили к смерти. И одиннадцать месяцев я жила с этим приговором, но меня утешало, что, когда я работала в аюнтамьенто, я сделала все что могла, поэтому спала я спокойно. Подруги Даже удивлялись, как это я могу спокойно спать, а я им отвечала: совесть-то у меня чиста. Одиннадцать месяцев я прожила, ожидая смерти, и только через одиннадцать месяцев приговор отменили.

Она снова умолкла, покачала головой. Окидывая взглядом свои воспоминания. Они должны были оставаться на своем месте, пока не станут ничьими воспоминаниями, пока жив хоть один из тех, кому они принадлежат. Во имя достоинства, а не из страха. Так думал Вис. И продолжал слушать, особенно когда она замолкала. Она начала рассказывать о том, как полгода ее держали в Хаэне, потом перевели в Сантурран, Мотрико, “чтоб заморить меня голодом”. Прошло пять лет.

Я вышла, но были еще пять лет высылки. Мне было запрещено возвращаться в город, где жили мои дети и родители. Я нарушила этот запрет десятого июня, из тюрьмы вышла седьмого мая, а десятого июня приехала повидать родителей и детей, а там пусть хоть обратно в тюрьму.

Вис — Но в каком году, в каком году?

Алькальдесса — В сорок четвертом. Алькальд послал служащего к моим родителям сказать, что, может быть, я забыла, что выслана, так он об этом напоминает. И в субботу меня заберут, и если я не уеду, то и ему несдобровать. Мне стыдно говорить об этом, но алькальд выгнал меня из города, потому что я была выслана на пять лет. И я стала жить вдали от родных мест. Потом начала новую жизнь в Валенсии. Спасибо Валенсии, спасибо Честе, обоим спасибо. Приютили моих детей и меня приютили. Спасибо Честе и спасибо Валенсии.

Повторяя эти слова, алькальдесса уже удалялась от нас, она снова становилась одинокой фигуркой в глубине пейзажа.]

Теперь о том, что не было записано на магнитофон.

Вис спросил алькальдессу:

— Кто была жена Хасинто Родеро?

— Женой Хасинто была Энкарнасьон. Энкарнасьон Монтес.

— А кто был мужем Хосефы Вильяр?

— Железная Рука. Хосе Гонсалес.

Затем, после особенно глубокого молчания, из которого она вышла, как показалось Вису, еще более погруженной в свои воспоминания, она сказала:

— Железная Рука. Его тоже расстреляли. В ноябре тридцать девятого, на кладбище Вильякаррильо. В тот день было холодно.

Вис поинтересовался, согласна ли алькальдесса с ним в том, что, по всей вероятности, Хосефа сама спрятала полученное письмо (которое Вис ей уже показал), значок ВСТ и все остальное в картину, на которой была изображена Пресвятая Дева. Алькальдесса ответила: