Футуристы. Первый журнал русских футуристов. № 1-2 - Владимир Маяковский

По существу это так. Характеристика, данная Homo Novus'om, обнимает собою все разряды хулиганства, все категории издевательства, всех почетных и действительных хулиганов — от мрачного субъекта на Обводном канале, пускающего вам вдогонку трехэтажное ругательство, до жизнерадостных ухачей и бурлюков, спокойно раздающих пощечины общественному вкусу. Между мелким издевательством квартального, плевком бурлюка и трехэтажным ругательством патентованного хулигана, действительно, имеется глубокая родственная связь.

И если одно сословие выдвигает Хвостовых и Пуришкевичей, то другое — служит питомником бурлюков, мелко издевающихся исправников, гнусно хихикающих педагогов и т. д. Своеволие, необузданность и жестокость — вот материал, из которого слагается физиономия хулиганства. Тупость, уныние и общественная апатия — вот та духовная атмосфера, из которой родится хулиганщина.

Войтоловский

…Все грады и веси матушки России переполнены «свинофилами». Подлинные снинофилы проводят свои «идеи» в реальную жизнь. Сколько их, под личиной «свидетелей», прошло в киевском процессе! «Свинофилы» литературные — вносят обывательское свинство в печатное слово, превращая его в непечатное. Это не анархизм, потому что в анархизме есть своя, жестокая логика. Это именно «свинофильство».

И спасибо К. И. Чуковскому. Он проделал очень необходимую и своевременную работу. С присущей ему добродушной ядовитостью он вдребезги разбил стеклянную «висел» (стиль Крученых!) или стеклянные «панделоки» (стиль Северянина) футуристов, разбил не походя, а как настоящий, опытный разрушитель бриллиантов Тэта и московской селянки. Он мужественно исполнил роль ассенизатора, увлек публику своей «шампанской» речью, за что и был вознагражден «громом аплодисментов».

Д. Философов

В нашей экзегезе был бы существенный пробел, не упомяни мы о начинающем приобретать в русской критике права гражданства своеобразном к нам подходе — вернее, подходе к нашему карману. Ибо что иное представляют собою статейки г.г. Заикиных, Бобровых и К-о?

Верить в то, что они проповедуют, конечно, нельзя. Если отрицать всякую красоту, то как же мириться с заботой о своей наружности, как мириться с милым девичьим лицом?

А как заботятся футуристы о своей наружности, как проникнуты они желанием нравиться. Каким видимым успехом пользуются среди них молодые и красивые футуристки.

Балаганят. Балаганят не без пользы. Вечер в Троицком театре принес им тысячи две! По нынешним ценам на литературный труд — гонорар очень высокий!

Футуризм заразителен. Он пышно расцветает. Никакого таланта ведь не требуется, чтобы создать поэму по-футуристическому. Охотников стать знаменитостью хоть пруд пруди. Футуризм открывает им широкую деятельность.

И. Заикин

Когда стихи Игоря Северянина подняли шум в обществе, когда о словотворчестве заговорили всюду, и им начали пытаться заниматься даже вовсе презренные бездарности, вроде Рославлева, начали появляться в необыкновенно большом количестве литографированные книжонки московских футуристов. Сперва в красивом исполнении Гончаровой и Ларионова, а потом сделанные кем попало. Они неоригинальны, это первый грех. Но это еще не так горько для них, ибо они, что несомненно, находятся за пределами всякого искусства. Говорить о них как о стихотворцах нет возможности. Маяковский и Хлебников дают иногда вещи, которые можно читать, но тогда они всегда в совершенном разногласии с выставленными ими принципами. Стихотворение Хлебникова в брошюре «Бух лесинный» крепко и красиво, но оно неоригинально, его мог бы написать и Блок. В брошюре Маяковского «Я» последнее стихотворение, действительно, совсем приятно, но большое влияние Анненского налицо. И там нет никаких «заумных» языков. Этим специально занимается г. Крученых, этот великолепный писарь в экстазе. Бурлюки занимаются саморекламированием, тем, что называется французами le fumisme и подражанием чему угодно и кому угодно. Футуристические стихи Гуро под явным влиянием Игоря Северянина. О том, что делается в сборниках «Союза Молодежи», где теоретизируют гг. Марков, Спандиков, Розанова, как-то даже неловко говорить. Весь этот «футуризм», все это «будетлянское баяченье» простой коммерческий гешефт. И настолько ясны эти коммерческие устремления, что их заметил даже ежемесячный ремингтон «Современника», г. Львов-Рогачевский.

…Что можно сказать о произведении Бурлюка во 2-м «Садке Судей», над которым красуется надпись «инструментовано на „с“», когда там «с» чуть ли не самая редкая буква! или когда сей, подражая Корбьеру, пишет некоторые слова большими буквами и называет их «лейт-словами» уж совсем ни с того, ни с сего… Положим, что обычный способ г. Бурлюка: стащить какой-либо термин и прицепить его к собственным шедеврам.

С. Бобров

Можно ли вступать в какие-либо дискуссии с господами Бобровыми, заранее поставляющими себя вне субъективных условий вменяемости публичным заявлением, что у них (эгофутуристов) «развороченные черепа», и эпиграфом к своим писаниям избирающим четверостишие:

Душа, причудов полная,Перевороты делает:На белом ищет черное,А в черном видит белое?

Как жаль, что не вся наша критика обладает столь завидным мужеством!

Д. Бурлюк, Б. Лившиц

Приведя краткий (весьма) перечень статей газетных о футуристах России за 1913 г., хочется сказать несколько слов о псевдониме (излюбленном так нашей прессой).

Что такое псевдоним? 1) трусость —? 2) скромность. Конечно не второе — а всегда первое…

Изгоните псевдоним из обихода;

Учитесь смелости. Аноним и псевдоним, ведь, всегда одно и то же, т. е. I.

Д. Бурлюк

Библиография

ВАДИМ ШЕРШЕНЕВИЧ. ЭКСТРАВАГАНТНЫЕ ФЛАКОНЫ. К-СТВО «МЕЗОНИН ПОЭЗИИ». 1913. 35 к.

Быть может, на Парнасе русского футуризма Вадим Шершеневич — единственный, чье место может быть определено сейчас на долгие годы, и это место, место незаурядного поэта из, теперь уже многочисленной, плеяды русских футуристов. В чем, собственно, эта определенность надежд, подаваемых поэтом? Не в том ли, что у него уже имеются за собой две книги компилятивных стихов — «Весенние Проталинки» и «Carmina» — не в том ли, что в каждой из своих футурных поэз он непрестанно прогрессирует и, весь тонкий, эстетный, надушенный с головы до пят, он удачно избег легкой возможности сделаться подражателем Северянина и ярко и определенно выявил в своих поэзах собственную фантазию поэта-урбаниста, такого же мученика города, как и Вл. Маяковский, самозабвенного, до упоительности самозабвенного мазохиста..

Конечно, в этом. Я не стану говорить здесь о Шершеневиче «Романтической Пудры», так как там еще поэта не окончательно схватили стальными зубами пасти города, так как еще не так тяжело над ним нависла громада спрута-города, города современности и, соответственно, приемы его творчества не достигли еще той изумительной нервности, сплочено-хаотической сжатости и безумного пульсирования электрических толчков, которых полна его следующая книга и стихи, невошедшие еще в отдельный сборник, но появившиеся в различных периодических изданиях, главным образом, в выпусках «Мезонина Поэзии». Не стоит, конечно, говорить о «Весенних Проталинках» или о «Carmina», об этих этапах творчества поэта говорилось достаточно, и имеют ли они какое иное отношение к Шершеневичу «Экстравагантных Флаконов», кроме того разве, что они дали поэту возможность зарекомендовать себя хорошим мастером стиха.

Перехожу к «Флаконам». С первой страницы глядит уже ужас городи, хотя ни одна строчка не сказала вам о нем, и только разве «аккорд электричества» еще сильнее ударит вас в бешеном темпе ритма «торопливых гаерских ног». И под «больную улыбку жизни» стучат эти строчки о скользящих и ранящих мгновениях, гримасничает окровавленная мука — кривляющегося перед «бесполой жизнью» поэта.

И везде и всюду ужас и растоптанное сердце. Вот Прекрасная Датт поэта:

Вы бежали испуганно, уронив вуалетку,А за Вами, с гиканьем и дико крича.Бежала толпа по темному проспектуИ их вздохи скользили по Вашим плечам.

И она брошена, невыразимо брошена в объятия толпы, и на ее губах бессилие ответа, распятой на том же кресте:

И кому-то шептали: Не надо! Оставьте!Ваше белое платье было в грязи…Но за Вами неслись в истерической клятвеИ люди, и здания, и даже магазин.

И любовь его там, где

Сумасшедшая людскость бульвара,Толпобег  по удивленной мостовой,

Где