1937 - Вадим Роговин

Сталин не отказал себе в удовольствии поглумиться над памятью о подсудимых после их смерти. 20 декабря 1936 года в Кремле был разыгран кощунственный спектакль. Устроив приём руководства НКВД по случаю годовщины основания ЧК, Сталин особо отметил «заслуги» организаторов процесса. Когда участники банкета изрядно выпили, начальник личной охраны Сталина Паукер, известный своими склонностями к шутовству, устроил импровизированную клоунаду. Он издевательски изображал поведение Зиновьева в момент, когда его неожиданно поволокли на расстрел. Поддерживаемый под руки двумя коллегами, игравшими роль охранников, Паукер упал на колени и, обхватив руками сапог «охранника», завопил: «Пожалуйста… Ради бога, товарищ… вызовите Иосифа Виссарионовича». Глядя на эту сцену, Сталин неистово смеялся. Ободрённый этим Паукер, отлично знавший об антисемитских наклонностях Сталина, дополнил представление ещё одним эпизодом. Он простёр руки к потолку и закричал: «Услышь меня, Израиль, наш Бог есть Бог единый». Лишь после этого Сталин, захлёбываясь смехом, начал делать Паукеру знаки прекратить этот спектакль [123].

Комментируя поведение подсудимых, согласившихся пожертвовать своей честью ради спасения жизни, Троцкий вспоминал слова Ленина, переданные ему в марте 1923 года ленинскими секретарями. Готовясь открыть решительную борьбу против Сталина и рассматривая Троцкого как союзника в этой предстоящей борьбе, Ленин советовал ему не идти на уступки Сталину, поскольку тот «заключит гнилой компромисс, а потом обманет». «Эта формула,— писал Троцкий,— как нельзя лучше охватывает политическую методологию Сталина, в том числе и в отношении 16 подсудимых: он заключил с ними компромисс через следователя ГПУ, а затем обманул их — через палача» (Троцкий, разумеется, не мог знать, что «гнилой компромисс» с Зиновьевым и Каменевым был заключён Сталиным лично).

Троцкий отмечал, что методы Сталина не были тайной для подсудимых. В этой связи он вспоминал, как в начале 1926 года, когда произошёл разрыв Каменева и Зиновьева со Сталиным, в рядах левой оппозиции обсуждался вопрос о том, с какой частью распавшейся правящей фракции следует заключить блок. При этом Мрачковский сказал: «Ни с кем: Зиновьев убежит, а Сталин обманет». «Эта фраза стала вскоре крылатой,— добавлял Троцкий.— Зиновьев заключил с нами вскоре блок, а затем действительно „убежал“. Вслед за ним, в числе многих других, „убежал“, впрочем, и Мрачковский. „Убежавшие“ попытались заключить блок со Сталиным. Тот пошёл на „гнилой компромисс“, а затем обманул. Подсудимые выпили чашу унижений до дна. После этого их поставили к стенке» [124].

VI

Политический резонанс процесса 16-ти

Фальсификаторский характер процесса 16-ти был ясен каждому искушённому в сталинской политике человеку. Уже в первые дни процесса Раскольников, находившийся тогда за границей, сказал жене: «Ни одному слову обвинения я не верю. Всё это наглая ложь, нужная Сталину для его личных целей. Я никогда не поверю, что подсудимые совершили то, в чём их обвиняют и в чём они сознаются» [125].

Как «процесс ведьм» расценили московскую судебную инсценировку и западные социал-демократы. Один из лидеров II Интернационала О. Бауэр с ужасом писал о тягостном впечатлении, которое расстрел подсудимых произвел на искренних либеральных и социалистических друзей СССР.

Ещё до начала процесса четыре руководителя II Интернационала и Международного Интернационала профсоюзов направили телеграмму Молотову. В ней говорилось: несмотря на то, что подсудимые — «заклятые враги II Интернационала», его руководство просит советское правительство обеспечить им все судебные гарантии и разрешить иметь защитников, независимых от правительства. Лидеры II Интернационала просили также, чтобы обвиняемым «не были вынесены смертные приговоры, и, во всяком случае, не применялась какая-либо процедура, исключающая возможность апелляции» [126].

Эта телеграмма была опубликована «Правдой» в сопровождении злобного редакционного комментария под заголовком: «Презренные защитники убийц и агентов гестапо». На следующий день в статье «Приговор суда — приговор народа» «Правда» писала: «У этой сволочи нашлись и адвокаты. Миссию адвокатуры фашизма приняли на себя главари II Интернационала» [127]. Спустя две недели удалось добиться написания статьи от Н. К. Крупской, ранее не выступавшей по поводу процесса. В статье под названием «Почему II Интернационал защищает Троцкого» Крупская писала: «Не случайно также рвёт и мечет II Интернационал, поднимает на щит троцкистско-зиновьевскую банду убийц, пытается сорвать Народный фронт. Де Брукеры, Ситрины (деятели, подписавшие телеграмму.— В. Р.) поддерживают всякую подлость, которую творят враги против рабочего класса СССР» [128].

«Правда» сочла нужным заклеймить деятелей II Интернационала и в поэтической форме, опубликовав низкопробные стихи Д. Бедного:

Предатели! Прожжённые дельцы,Агенты шустрые купивших вас банкиров!Где были вы, когда от Троцкого гонцыНеслись в бандитский центр, а эти подлецыУбийц готовили и прятали концы?Где были вы, когда сражён был честный Киров?Ваш негодующий читали мы протест?Хоть пальцем вы тогда ударили о палец?А нынче вы строчить пустились — гнусный жест! —Письмо — защитный манифест!На чём вы прирастить хотите капиталец?Презренье наше — вам ответ!Другого нет! [129]

Развязывая разнузданную травлю против всех, ставивших под сомнение московский процесс, Сталин не испытывал беспокойства по поводу того, что это может поставить под угрозу единство антифашистского фронта в Европе. Процесс 16-ти, по-видимому, не случайно был приурочен к дням таких драматических событий, как введение Гитлером войск в Рейнскую область, формирование правительства Народного фронта во Франции и начало гражданской войны в Испании. Своей палаческой последовательностью в проведении антитроцкистского террора Сталин недвусмысленно демонстрировал социалистическим партиям Запада, что в случае их дальнейшего протеста против этих акций его внутренней политики он взорвёт Народный фронт и оставит Европу лицом к лицу со стремительно вооружающимся и крепнущим Третьим рейхом.

Московский процесс серьёзно подорвал престиж СССР в глазах демократической интеллигенции Запада. Как отмечал Л. Фейхтвангер, «многих, видевших в общественном строе Союза идеал социалистической гуманности, этот процесс просто поставил в тупик; им казалось, что пули, поразившие Зиновьева и Каменева, убили вместе с ними и новый мир» [130]. Подтверждение этих слов мы находим в опубликованных дневниках и письмах крупнейших зарубежных писателей. В дни процесса Томас Манн сделал следующую дневниковую запись: «Что подумать обо всех этих покаянных признаниях, за которыми последовал общий смертный приговор?.. Может быть, отчёты просто фальсифицированы? Или обвиняемым посулили помилование, если они дадут угодные правительству показания? Но характеры у них такие, что трудно в это поверить. Ведь речь идёт о последних ленинцах… После обеда пришли газеты. 16 ленинцев, получивших после гротескных покаянных речей смертный приговор, действительно казнены. Ужасно». Спустя несколько дней Манн сделал новую примечательную запись: «Озабочен — как относиться к России после процесса, который представляет собой глупость ещё в большей мере, чем преступление» [131].

В те же дни Ромен Роллан, считавший возможным существование в СССР антисталинского заговора, с беспокойством записывал в своём дневнике: «Даже тот, кто никогда не уважал главарей заговора, даже тот, кто приемлет обвинения против них… не может не испытывать тревоги, подобной той, которая охватила лучших членов Конвента в 94-м году… Боюсь, что инстинкты злобы и гордыни одержали верх в этом деле над политическим разумом» [132].

Вскоре Роллан получил письмо от С. Цвейга, в котором аналогичные мысли были выражены с ещё большей остротой: «Какой-то рок, какая-то метафизическая воля приводят людей к ослеплению. Так, в Вашей России Зиновьев, Каменев, ветераны Революции, первые соратники Ленина расстреляны, как бешеные собаки… Вечно та же техника, как у Гитлера, как у Робеспьера: идейные разногласия именуют заговором» [133].

Вместе с тем все эти влиятельные «друзья СССР» не сочли возможным публично выразить своё удручающее впечатление от процесса — из-за боязни нанести ущерб Советскому Союзу. На фоне этого «заговора молчания» выделялись голоса зарубежных клевретов Сталина, которые услужливо разносили на весь мир клевету, прозвучавшую на процессе. Особое усердие проявил английский юрист, деятель лейбористской партии Д. Притт, назвавший «процедуру» процесса 16-ти «примером для всего мира». После официального разоблачения сталинских преступлений на XX и XXII съездах КПСС Притт не обмолвился ни словом опровержения по поводу своих прошлых заявлений такого рода. Он продолжал состоять в «друзьях СССР», был в 1954 году награждён Международной Ленинской премией мира и до конца 60-х годов возглавлял Международную ассоциацию юристов-демократов и английское общество культурных связей с СССР.