1937 - Вадим Роговин

12 сентября в советской печати было опубликовано сообщение: «Обмен заявлениями между советским и норвежским правительствами». В нём указывалось, что в ответ на представление, сделанное правительству Норвегии полпредом СССР, норвежский министр юстиции заявил: «на основании собственных заявлений Троцкого, разных газетных статей и других материалов Центральный паспортный стол установил, что он нарушил условия пребывания в стране, поставленные ему правительством. Норвежское правительство поэтому постановило выработать более точные условия пребывания в стране… 28 августа… после полудня он был совершенно изолирован от внешнего мира и взят под полицейский надзор»… Г-н Ли заявил, что «норвежское правительство поставило Троцкого (и его жену) под такой контроль, что нужно считать исключённым, что он в будущем сможет предпринять какое-либо действие, которое может повредить и угрожать интересам СССР».

Далее в сообщении говорилось: «в связи с тем, что упомянутые меры не могут считаться действительным лишением права убежища, товарищ Якубович заявил норвежскому министру иностранных дел, что… советское правительство, к сожалению, не находит возможным признать это заявление удовлетворительным и отвечающим дружественным отношениям между СССР и Норвегией и что, по мнению советского правительства, своим ответом норвежское правительство взяло на себя всю ответственность за эффективность принятых им мер и за последствия дальнейшего пребывания Троцкого в Норвегии» [137].

Уже сам факт интернирования Троцкого его «друзьями», норвежскими социалистами, был воспринят многими людьми на Западе как подтверждение обоснованности обвинений в его адрес. Пользуясь тем, что Троцкий был лишён возможности отвечать на клевету, советская и коминтерновская печать непрерывно подбрасывала мировому общественному мнению новые провокационные сообщения о стремлении Троцкого добиться разрушения Народного фронта во Франции, победы Франко в Испании и обеспечения победы Гитлера в будущей войне против СССР и его союзников. В разгар этой травли Вышинский выступил со статьёй, в которой утверждалось: «Троцкий, правда, грозит опровергнуть эти обвинения, но с опровержениями он выступать, как видно, не торопится, хотя со дня окончания процесса прошло достаточно времени, чтобы можно было собраться с силами и попытаться опровергнуть хотя бы один пункт судебного приговора» [138].

Ещё дальше пошла «Юманите», опубликовав телеграмму из Осло, где указывалось: норвежские власти открыли расследование против Троцкого, так как установили его связь с местными фашистами, которые «нанесли ему ночью дружественный визит» (так интерпретировался налёт на квартиру Троцкого в его отсутствие).

Характеризуя положение, в котором Троцкий оказался после московского процесса, секретарь II Интернационала Ф. Адлер писал: «Дело идёт о попытке лишить Троцкого права убежища в Норвегии и воздвигнуть против него травлю, которая отняла бы у него возможность существования на всём земном шаре» [139].

Стремясь прорвать информационную блокаду, Троцкий возбудил дело по обвинению в диффамации против двух норвежских журналистов — сталиниста и фашиста, которые повторяли в своих статьях инсинуации советской печати. Норвежский суд принял дело к рассмотрению. Тогда Трюгве Ли добился издания нового исключительного декрета, предоставлявшего министру юстиции право запрещать «интернированному иностранцу» ведение каких-либо судебных процессов. На основе этого декрета Ли воспрепятствовал попыткам Троцкого привлечь к суду клеветников и в других странах. «Министр юстиции,— вспоминала Н. И. Седова,— сообщил Троцкому, что он не должен возбуждать судебные иски где бы то ни было, пока он остаётся в Норвегии. Это означало, что он не имеет вообще никаких прав. Мы начали опасаться, что, несмотря на то, что мы были лишены советского гражданства, норвежское правительство может выдать нас ГПУ» [140].

В ожидании новых провокаций Троцкий успел переслать Седову распоряжение о передаче своего архива в Парижский филиал Голландского института социальной истории — дабы избежать его похищения агентами НКВД. Директором этого филиала был эмигрант-меньшевик Николаевский, в честности которого Троцкий не сомневался. Ближайшие сотрудники Седова — Зборовский и Лола Эстрин перевезли первую часть архива в помещение института. Спустя несколько дней после этого на институт был совершён налёт, в ходе которого было похищено 85 килограммов документов; всё остальное, включая находившиеся в помещении деньги, осталось нетронутым. Рассказывая об этом преступлении, парижская эмигрантская газета «Последние новости» сообщала: французские «полицейские инспектора заявили, что техника всей операции… до этого дня была абсолютно неизвестна во Франции. Только иностранные „профессионалы“, снабжённые специальными аппаратами, могли произвести такую работу» [141].

В середине 50-х годов Зборовский, находившийся тогда в США, был разоблачён как агент НКВД и был вынужден дать показания американским властям. В 1955 году Николаевский писал Суварину по поводу этого расследования: «Слышали о провокации „Этьена“ (кличка Зборовского.— В. Р.), секретаря покойного Седова? Это он… привёз тогда так называемый „Архив Троцкого“ в институт на Рю Мишлэ и сам же сообщил по начальству для кражи. Теперь признал, хотя утверждает, что к похищению прямого отношения не имел. Рассказывал, что были разочарованы: оказались одни газеты [троцкистских групп] со всех концов мира» [142].

На слушаниях сенатской подкомиссии по вопросам национальной безопасности Лола Эстрин (сменившая после второго брака фамилию на Даллин) показала: в 1955 году Зборовский рассказал ей о своей беседе с резидентом НКВД после похищения архива. В ней Зборовский выразил беспокойство по поводу возможности своего разоблачения, поскольку налёт был совершён спустя всего несколько дней после передачи архива в институт, о чём, кроме него, знали только Седов, Николаевский и Эстрин, которые никак не могли быть заподозрены как осведомители НКВД. В ответ на это резидент ответил, что налёт был совершён в ночь на 7 ноября потому, что парижская резидентура «хотела сделать подарок Сталину к годовщине Октябрьской революции» [143].

Размышляя над возможностью дальнейших провокаций сталинистов, Троцкий обратил внимание на формулировку, содержавшуюся в приговоре московского суда: «Троцкий Лев Давидович и его сын Седов Лев Львович, изобличённые… в непосредственной подготовке и личном руководстве организацией в СССР террористических актов… в случае их обнаружения на территории Союза ССР подлежат немедленному аресту и преданию суду Военной коллегии Верховного Суда Союза ССР» [144]. В этой связи Троцкий ставил резонный вопрос: «при помощи какой техники Сталин надеется обнаружить меня и моего сына на территории СССР?» [145] Он считал, что эта формулировка свидетельствует не только о намерении Сталина добиться его выдачи норвежскими властями, но и о планах похищения его и Седова.

Похитить Троцкого в Норвегии было практически невозможно. Иная ситуация существовала во Франции, где НКВД обладал широко разветвленной агентурой. Как показал в 1956 году на слушаниях сенатской подкомиссии Зборовский, ему было поручено доставить Седова в определённое место, где последнего должны были похитить, чтобы затем насильственно переправить в Советский Союз. Провал этого плана Зборовский объяснял тем, что он саботировал приказ, поскольку он «противоречил его убеждениям» [146].

Вплоть до конца 1936 года норвежские власти продолжали задерживать письма, которые Троцкий посылал своему сыну, адвокату, друзьям. До адресатов Троцкого доходили лишь некоторые нелегально переправленные записки, написанные химическими чернилами.

В октябрьском номере «Бюллетеня оппозиции» была помещена краткая записка Троцкого: «Простите, что я не могу прислать вам обещанную к будущему номеру „Бюллетеня оппозиции“ статью о процессе… но вы сами скажете, я в этом уверен, всё необходимое об этой гнусной амальгаме» [147].

В том же номере журнала была помещена статья Л. Седова «Московский процесс — процесс над Октябрем», вскоре изданная отдельной брошюрой под названием «Красная книга о московском процессе».

VIII

«Красная книга» Льва Седова

«Красную книгу» Седов открывал анализом политических причин судебного подлога, затеянного Сталиным. Опираясь на идеи, изложенные в только что полученной им рукописи книги Троцкого «Преданная революция», Седов писал, что в СССР ликвидируются социальные завоевания Октябрьской революции. Жестокие противоречия раздирают советское общество. С каждым днём в стране растёт социальное неравенство. Революционный интернационализм заменён культом национальной государственности. Запрещены аборты, что в тяжёлых материальных условиях, при примитивной культуре и гигиене, означает закабаление женщины. Проведение такой социальной политики невозможно на путях советской демократии, оно с необходимостью требует кровавых расправ, фальсификаций и клеветы.