Навеселе. Как люди хотели устроить пьянку, а построили цивилизацию - Эдвард Слингерленд

Как отмечает специалист по психологии развития Элисон Гопник и ее коллеги, общий интеллект, поведенческая гибкость, способность решать новые задачи и умение учиться у других примерно коррелируют с продолжительным периодом беспомощной незрелости{129}. Эта взаимосвязь наблюдается у самых разных животных, в том числе у птиц и млекопитающих, наводя на мысль, что в ней проявился фундаментальный эволюционный компромисс между узкой компетенцией и творческой гибкостью. Иными словами, виды в целом делают ставку на стратегию позднего созревания «ботана» либо на стратегию скороспелой «королевы школы» и затем направляются в экологические ниши, где избранная ими стратегия будет наиболее выигрышной. Или же, оказавшись в условиях, требующих той или иной стратегии, специализируются на ней.

Нас не должно удивлять, что люди в этом отношении, как и во многих других, являются исключением. Мы «сверхботаны», чудики, любимчики училки-природы. Как прекрасно известно любой матери или бабушке, мы – с огромным отрывом – самые беспомощные из гнездовых млекопитающих. Наше потомство совершенно ни на что не способно, и сверстники шимпанзе или мартышки стерли бы его в порошок в буквальном и переносном смысле. Любому взрослому, вынужденному в нетерпении дожидаться у двери, пока четырехлетка бьется со шнурками, можно простить желание, чтобы человеческие детеныши больше походили на цыплят. Главная беда даже не в совершенно непослушных пальцах или неспособности запомнить порядок действий. Маленькие люди рассеянны – они наполовину справляются с задачей завязать шнурки, как вдруг забывают, чем должны заниматься, переключаясь на вытаскивание козявки из носа или развязывание ботинка, с которым только что справились. Вы на мгновение отворачиваетесь посмотреть, сколько времени, и видите: мало того что ребенок не обут, он еще и вздумал (та-дам!) без всякой разумной причины снять штаны.

Возможно, беспомощность нашего потомства объясняет еще одну необычную особенность людей. Мы один из немногих видов, самки которого живут много лет после менопаузы – фактически полного прекращения участия в размножении. Это очень странно для живого организма, если только сей факт не позволяет максимизировать совокупный репродуктивный успех: отказавшись от собственного воспроизводства, человеческая особь направляет свое время и ресурсы на помощь с внуками и правнуками. Такая особенность, в свою очередь, имеет смысл лишь в том случае, если заботы о малышах настолько тяжелы, что бабушки необходимы для выживания детей и внуков. Именно это мы и наблюдаем у людей{130}. Нужен целый колхоз, чтобы вырастить наше уникально слабое, не способное к концентрации и обременительное потомство.

Люди усвоили этот исключительный вариант позднего взросления, поскольку мы как биологический вид заняли столь же экстремальную экологическую нишу. Главные требования, предъявляемые нам нашей перенаселенной пещерой, к которой мы приспособились, можно описать с помощью «трех К»: мы должны быть креативными культурными коллективистами. Требование «трех К» делает нас, словно беспомощных слепых птенцов гнездовой вороны, уязвимыми по сравнению с более жизнеспособными и проще организованными животными, например акулами. Никто бы не подумал устраивать поединок четырехлетнего человека и четырехлетней акулы. Однако факт остается фактом: наши слабые хнычущие младенцы, вырастая, становятся фактическими повелителями вселенной, которые помещают акул в аквариумы, поедают их плавники в супе, а теперь, к сожалению, и ставят их на грань вымирания во многих регионах мира.

Однако переход человека от крайней уязвимости к безграничной силе – это путь с большими препятствиями. Понять их характер совершенно необходимо, если мы хотим разобраться в потенциальной пользе опьянения для адаптации. Мы напиваемся, поскольку мы очень странный биологический вид, неуклюжие аутсайдеры животного мира, и нуждаемся в любой доступной помощи. Давайте подробнее изучим «три К» и ответим на вопрос о том, почему длительное детство, или определенный химический состав, возвращающий к детству, чрезвычайно полезно для такого вида, как наш.

Креативное животное

Эдип был поразительно невезуч. Главного героя трагедии Софокла «Царь Эдип» ребенком обрекли на смерть, изгнав из родного Коринфа из-за предсказания оракула, что ему предначертано судьбой убить отца и жениться на матери. Он чудом выживает. Однако блуждая в поисках нового пристанища, вступает поневоле в драку с агрессивным стариком на перекрестке дорог и убивает его самого и его спутников, чем, сам того не подозревая, исполняет первую часть пророчества. Дальше больше. При попытке войти в Фивы он встречается с ужасным Сфинксом, терроризирующим город и угрожающим убить фиванцев и самого Эдипа, если тот не отгадает загадку: «Что ходит утром на четырех ногах, днем на двух, а вечером на трех?»

Ответ, разумеется, – человек, который ползает во младенчестве, затем ходит прямо и в старости нуждается в трости. Впоследствии, став царем Фив (а также, следует отметить, женившись на матери), Эдип переживает еще один кризис – губительную чуму. Некоторые, как прорицатель Тиресий, обращаются к богам за советом в поисках верного способа обойти дурные предзнаменования, замеченные в полете птиц или других явлениях. Эдип порицает их, вспоминая о своей встрече со Сфинксом:

Скажи на милость, где явил ты Фивам

Искусства достоверность твоего?

Когда с кадмейцев хищная певица

Живую дань сбирала – почему

Ты не сказал им слова избавленья?

А ведь решить ту мудрую загадку

Способен был не первый встречный ум –

Тут было место ведовской науке!

И что же? Птицы вещие молчали,

Молчал и бога глас в груди твоей;

И я пришел, несведущий Эдип.

Не птица мне разгадку подсказала –

Своим я разумом ее нашел![13]{131}

Сфинкса победила не магия и не вмешательство высших сил, а сила творческого ума человека.

По замечанию историка культуры Йохана Хёйзинги, ребус, который необходимо разгадать под страхом смерти, – типичная тема сакрального мифа в культурах всего мира: «В мифологических или ритуальных текстах она почти всегда выступает как "головоломная", то есть предстает как задание, выполняя которое можно поплатиться жизнью, ибо жизнь – это ставка в игре»[14]{132}. Повсеместность загадок с высокой ставкой в мифологии выражает в символической форме одно из главных препятствий, с которыми мы сталкиваемся в ходе адаптации к своей экологической нише: чтобы выжить, люди должны быть креативными.

Нас как вид отличает уникальная степень зависимости от идей и изобретений, из которых развиваются технологии в нашей культуре, от каяков и гарпунов до рыбных садков и многоквартирных домов{133}. Мы шьем одежду, изготавливаем инструменты из множества частей, строим жилища, обрабатываем и приготавливаем пищу. Большинство других видов просто получают от природы то, что им нужно для существования: львы – мощные челюсти, газели – быстрые ноги. Насекомые строят муравейники и ульи, а бобры – плотины. Они также действуют автоматически. Их сооружения могут поразительно напоминать творения человека, но в действительности являются лишь продолжением их генома, таким же как птичье крыло или зубы акулы. Даже ворон, стягивая из куска проволоки крючок, более или менее следует сценарию – до червяка не достать, нужен крючок, – хотя он способен легко изготовить этот инструмент из любого доступного материала. Люди в полном смысле слова изобретают новые вещи – культурная инновация не просто считывается с нашей ДНК. Столкнувшись с такой проблемой, как невозможность добраться до червяка, подлинно человекоподобный ворон не стал бы возиться с крючками, а изобрел червяковые фермы, чтобы можно было просто вытянуть клюв и взять все, что душа пожелает. Люди преобразуют мир своими технологиями, и без них нам не выжить. Полнейшая зависимость человека от творческих озарений – вот истинный урок встречи Эдипа со Сфинксом.

Хёйзинга скончался в 1945 г. В своих размышлениях о загадке Сфинкса он не имел возможности воспользоваться достижениями современной когнитивной науки, но хорошо понимал, в чем состоит психологическая проблема. «Ответ на головоломный вопрос нельзя найти путем размышления или логического рассуждения, – утверждал он. – Он приходит буквально как внезапное решение – как ослабление пут, в которых удерживает вас вопрошающий»{134}. Никакая сколь угодно длинная цепочка логических рассуждений или грубый напор не позволят нам разгадать загадку: вам нужно отпустить ум на свободу, чтобы пришло озарение. Процесс, целью которого служит озарение, психологи называют латеральным мышлением[15]. Одна из задач, требующих латерального