Собрание сочинений. Том 3. Путешествие в Китай в 2-х частях - Егор Петрович Ковалевский
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Тысячи за две лет до Чингис-хана, народ монгольский был истреблен другими кочевыми племенами; осталось только два человека – Тугуз и Гиюн и две женщины, которых имен я не помню: они спаслись бегством в неприступные горы Эргене-кун. В этих, обильных травой и водой, привольных для кочевья местах, потомство двух семейств размножилось быстро, и вскоре надо было искать средств выйти из теснин Эргене, которые, заметим мимоходом, вовсе не так неприступны и заперты, как говорит о них сказание. – Потомки Тугуза и Гиюна коротко были знакомы с горным и чугунно-плавильным делом, занимаясь издревле добычей железа; а потому, на общем совете, положено было расплавить гору и тем проложить себе путь из этого ущелья. Навалили огромные костры леса и стали раздувать огонь сотнями, а может и тысячами мехов – и железная гора расплавилась и потекла, образовав свободный проход. В воспоминание-то этого события, в старые времена, в первый час первого дня нового года, кузнецы ковали железную полосу в присутствии самых ханов, а не в ознаменование памяти Чингис-хана, который, будто бы, был в начале кузнецом, как полагают некоторые. Из того, что я уже выше сказал о Дархане и наковальне Чингиса, видно, что монголы смешали эти предания.
Один из эргенинских выходцев поселился со своим племенем, на берегах Онона и Керелуна. – Потомок его, Дунбун-базян, оставил по смерти своей молодую вдову, Алун-гою, происходившую из племени Курлас, и двоих сыновей. Через несколько лет после смерти своего супруга, Алун-гоя родила трех сыновей. Когда родственники Дунбуна стали укорять вдову, она старалась отделаться от них басней, будто бы родила сыновей своих от луча света. От одного-то из этих трех сыновей, по имени Буданчара, произошел в восьмом колене Чингис-хан[7].
Исугай-Багадур был главой племени киат и наруг, которое впоследствии к нему присоединилось. Возвратившись однажды домой из своего опустошительного набега, он нашел у себя сына, которого родила одна из жен его, Улун-эке (Улун – облако, эке – мать). Исугай назвал сына Темушин, иные говорят, в воспоминание убитого им в этом набеге начальника племени, Темушин-ога, другие – в ознаменование крепости сил младенца; Темушин, по-монгольски, значит лучшее железо.
Темушин, принявший впоследствии столь грозное имя Чингис-хана, родился у горы Дилун-балдан[8], которая находится между Ононом и Керелуном. Он явился на свет с куском запекшейся крови в правой руке.
Дорогой, хотя я и ехал окруженный словоохотливыми монголами, однако, говорил с ними мало: как-то лень было говорить; при покойной и мерной поступи лошади, под небом, от которого не пышет раскаленным жаром, а веет прохладой, невольно увлекаешься мыслью, которая работает чрезвычайно деятельно, пока, наконец, усталая, не спадет на какой-нибудь слишком прозаический предмет, где ей трудно поразгуляться. За то, как скоро мы приходили на место и разбивали и меблировали мою юрту, что обыкновенно продолжалось с четверть часа, ко мне сходились монголы – провожавшие во время предшествовавшего переезда для того, чтобы проститься и получить обычные подарки, новые провожатые, – чтобы поклониться и поднести молочные пенки или даже ходаки, узенькие и тонкие платки, приготовляемые, преимущественно, в Тибете; часто приходил и тусулакчи со своей свитой. Простые монголы садились кружком, на разосланном на земле ковре, а чиновные на складных стульях, на которых боялись пошевелиться и, конечно, весьма охотно опустились бы долу, если бы не удерживало их на этом шатком возвышении чувство своего достоинства. Тут-то, после чашки, другой чая, освежался ум, разнеживалось тело, и разговор тек свободный и непринужденный.
Многим, может быть, покажется странным, диким, положение европейца, которому подобное общество может доставить удовольствие; но я вовсе не скрываю, что оно действительно было мне приятно. Случается, что люди рады сообществу паука, расстилающего свою ткань в углу их одинокой комнаты. Правда, монголы всегда вносили с собой в юрту особую, довольно неприятную атмосферу; но, во-первых, при посещении их обыкновенно открывали верх, что значительно освежало воздух; во-вторых, нечистоплотность монголов имела в глазах моих историческое значение, и я без труда узнавал в них тех же самых, нисколько не изменившихся людей, о которых еще Карпин говорит[9]: Vestes suas поп lavant, пес lavari permittunt, et maxime a tempore quo tomtrua mcipiunt, usque quo desmat lllud tempus. Рубруквис, в своем путешествии[10], говорит тоже самое о нечистоте и неопрятности монголов.
Я не мог передать вам всех вариантов преданий, рассказываемых чуть не каждым монголом на свой лад, о происхождении героя Монголии; впрочем, место рождения Чингис-хана почти всеми показывается одинаково; но о месте погребения его устные показания туземцев и письменные историков имеют разногласия между собой.
Мелла[11], Гобиль[12] и другие согласуются в том, что Чингис-хан помер, во время похода своего в Тангут, в нынешней Шан-сийской губернии Северного Китая, в укрепленном лагере, на берегах Сицзяня, в округе Чин-шу-чене (по Данвилю между 34°42′ широты и 10°18′ долготы по пекинскому меридиану).
Еще за год до смерти своей Чингис-хан, которому вещий сон предсказал скорую смерть, назначил после себя преемником Оготая, завещав детям своим пуще всего жить в мире и дружбе меду собой. Чувствуя приближение смерти, он позвал своего сына Тулуя, единственного, который в то время находился при нем и своих полководцев и начертал им план завоевания остальной части Китая. Он умер, после восьмидневной болезни, 18-го августа 1227 года, по иным на 66, по другим на 63 году своей жизни, на 22-м году правления[13]. Тело его было вывезено из лагеря тайно, чтобы неприятель не узнал о кончине человека, которого одно имя стоило целой армии; всякий, кто встречался на пути, был предаваем смерти, по словам иных, для того, чтобы не распространял роковой вести, по словам других для того, чтобы отправлялся вслед за своим повелителем на службу его. – Чингис-хан был погребен, по сказанию историков, на одной из гор Бурхан-Калдуна, из отрогов которых выходят Онон, Керелун и Тола[14]. Говорят, он сам указал это место, попав сюда однажды, во время охоты, случайно и пораженный величественным видом его. Гора впоследствии заросла густым лесом и сам след могилы Чингиса исчез, и показывается монголами совершенно различно. Но не так нам рассказывал один из благородных потомков его, наш умный тусулакчи: – Не в горах, а в широкой степи похоронили его. На три дня пути кругом стояли войска и сторожили, чтоб никто не подсмотрел, где положили тело героя; убили и тех, кто рыл его могилу, и тех, кто провожал его; на
