Собрание сочинений. Том 3. Путешествие в Китай в 2-х частях - Егор Петрович Ковалевский
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Во всяком случае, цель достигнута и, конечно, никто в Монголии не может указать, где именно схоронено тело Чингиса?
Тусулакчи, окончив рассказ свой, закурил еще раз свою маленькую трубочку, грациозно подал ее мне – обыкновенная вежливость кочевого народа, подобно тому, как китаец подает вам свою табакерку, из которой вы никак не сумеете достать табаку, если не ознакомились уже коротко с обычаями Китая. Я потянул раз, другой крепкого маньчжурского табаку и поднес в свою очередь монголу папиросу, которая составляла для него более предмет любопытства, чем курения. – За тем приходили сказать, что наш поздний обед готов, и мы расставались. Мы подымались обыкновенно часа в три утра. Лошадей сгоняли в устраиваемый с вечера из одноколок двор и тут, на тесном пространстве, происходила страшная борьба между людьми и лошадьми, большей частью дикими. У нас был силач, которому стоило только добраться до ушей лошади, и лошадь мигом покорялась ему; тем не менее с иными лошадьми мы не могли совладать и не впрягали их до самого Пекина. Нередко лошадь вырывалась и уносилась в степь; до десятка монголов вихрем налетали на нее и ловили укрюком: это петля, навязанная на длинном шесте. Укрюк составлял предмет постоянных споров между монголами и казаками за право обладания этим сокровищем, которого нельзя добыть в безлесной Монголии. Чрезвычайно грациозно положение монгола, вытянувшегося во всю длину и вихрем несущегося за дикой лошадью; лошадь тысячью изгибами и поворотами старается увернуться от укрюка, который, наконец, змеей обвивается вокруг ее шеи, и задохнувшаяся на минуту лошадь останавливается на месте, как вкопанная.
Сборы продолжались часу до пятого. Иные находят неудобным ранние выезды с места ночлега, утверждая, что лошадь на заре охотнее наедается; но я во всех своих экспедициях пуще всего старался избежать полдневного жара. Мы приходили на место часу во втором, кроме, разумеется, очень трудных переездов, – когда сильный жар только что начинался. – За тем, нужно много времени, чтобы выстоять лошадям, управиться людям около себя и сбруи, напоить табуны, черпая воду из колодцев, изготовить для себя обед и, наконец, отдохнуть: все это они едва успевали сделать при ранних приездах на место.
Мы отправлялись обыкновенно после обоза и вьючных верблюдов, и почти каждый день были свидетелями очень забавной сцены, как снимались с места китайские пристава. Старший из них ехал в китайской одноколке; но монгольские лошади ни за что не поддадутся упряжи сразу, вследствие чего его везли совершенно необыкновенным образом: под оглобли подвязывали жердь, концы которой лежали на коленях двух вершников, нередко женщин, ехавших по сторонам; нагайка взвивалась и лошади неслись во весь дух. Очень часто, на всем скаку, жердь соскользала с колен всадников, одноколка с размаху ударялась оглоблями о землю, и из нее кубарем катилась изумленная, испуганная фигура толстого маньчжура, которая и в спокойном своем положении была чрезвычайно оригинальна; особенно глаза его были поразительны, точно не собственные, а взятые им напрокат и даже от разных лиц, потому что один глаз вовсе не походил на другой и ни в чем не согласовался с ним: если правый смотрел вверх, то левый непременно устремлялся вниз. Бог знает, что это за глаза: я никогда не видал подобных.
Глава IX
Единообразие путешествия. – Неприятности, причиняемые аргалом. – Похороны у монголов. – Буддизм и шаманство. – Приближение к Цаган-Балгасу. – Могила русского. – Цаган-Балгасу и Хара-Балгасу. – Привязанность монголов к кочевой жизни.
Я далек от мысли вести читателя день за днем, переезд за переездом, во весь путь от границы до Пекина, описывать направление дороги, расстояние между привалами и другие подробности, слишком единообразные и для читателя и для путешественника. Более любопытные могут обратиться к приложенному в конце книги путевому журналу, который особенно может пригодиться путешествующим по Монголии.
Благо путешественнику, если он сочувствует природе, понимает ее величие и красоту и в состоянии увлечься ими, путешественнику, для которого скудное здешнее растение или обломок камня представляет предмет любопытства, которого тешит гряда облаков, яркое освещение зелени, или красиво брошенная тень от набежавшей на небо тучи, – иначе, скучно будет бедному ему в этой обширной пустыне; каждый день все то же и то же: сидишь себе, покачиваясь верхом на лошади или между двух горбов верблюда. Нельзя также сказать, чтоб было вовсе без лишений при подобном путешествии: правда, баранины и сухарей у нас было вдоволь, но за то воды мало и куда как нехороша, большей частью, это вода! Наконец, сама баранина и сухари приедаются, особенно когда первая приготовлена на аргале, часть которого всегда наносит ветром в кушанье и придает ему сероватый, довольно грязный вид. – Конечно, проповедник французского короля Людовика IX, Рубруквис, в 1255 г. видел горевший аргал в ставке самого могущественного монгольского повелителя Мынге (Voyage en Asie p. Bergeron, 1735[15]); но у всякого свой вкус. Я и сам нахожу огонь аргала довольно ярким и приятным, но дым его режет глаза, а запах до того пропитывает ваше платье, ваши книги, ваши вещи, наконец, вас самих, что вам слышится он еще долго, долго, по приезду на место.
От Хошоту до Цацын-Тологой повсюду встречали мы огромные стада богдоханских лошадей и овец, которые пасут Чахары, так сказать присяжные пастухи китайского императора, подобно тому, как булгары – пастухи султана турецкого, только в обширнейшем значении. Юрты попадались все чаще и чаще, и уже не по две, по три, уединенно стоящие среди степи, но целыми десятками. Около одной из юрт было особенное движение; монгол отделился от толпы, теснившейся у дверей её, отвязал стоявшую у коновязи лошадь, быстро вскочил на нее и понесся. – Что бы это значило? – спросил я провожавшего меня закирокчия.
«Покойник» – отвечал он пасмурно, глядя в землю. Я знал, что монголы неохотно говорят об этих предметах и не расспрашивал его; еще менее любопытствовал я поглядеть на печальную церемонию, потому что уже несколько раз видел ее. Похороны совершаются довольно просто, особенно у бедных. Покойника одевают в лучшее платье, потом обвертывают войлоком, как пеленками, иногда зашивают в мешок, затем призывают ламу, который, по сличении дня рождения с днем смерти умершего и по разным другим условным признакам определяет, каким образом поступить с трупом: положить ли его на сучья дерева, если в близи есть деревья, как, например, в северной части Монголии, или оставить
