Чудовище должно умереть - Николас Блейк

— Чести, мэм? Вы имеете в виду, вашей собственной чести и кого-то другого?- спросил я.

— Я думаю, Вайолет, - прогудела миссис Рэттери в своей манере, напоминающей Муссолини, - нам лучше оставить мужчин, чтобы они выпили свой портвейн. Фил, открой дверь. Нечего спать на ходу.

Джордж с радостью ухватился за выпивку, без сомнения испытывая облегчение при мысли, что больше нет необходимости поддерживать этот ужасный и смущающий его разговор.

— Замечательный человек моя матушка, - сказал он. - Никогда не забывает, что ее отец был дальним родственником графа Эвершота. И не думаю, что она когда-нибудь смирится с тем, что я занимаюсь бизнесом. Хотя чего не сделаешь, когда нужда заставит: вы знаете, бедная старушка потеряла свои сбережения во время кризиса - без меня она оказалась бы в работном доме - не мог же я этого до пустить. Конечно, в наше время знатные титулы ровно ничего не значат. Слава богу, я не сноб какой-нибудь. Я хочу сказать, что нужно шагать в ногу со временем, верно? Но в том, как старушка цепляется за свою гордость, есть что-то трогательное и милое. Положение обязывает, и все такое. Что напомнило мне об одном анекдоте. Может, вы его знаете - о герцоге и одноглазой служанке?

— Нет, - сказал я, подавляя отвращение.

Сегодня взял Фила на реку. Порывистый ветер, позже пошел дождь. Шлюпка - чистое наказание. Фил не очень-то ловкий парнишка, но способен учиться и обладает присутствием духа и разумностью. Очарованный диким смятением природы, он готов в случае необходимости отступить перед опасностью. Он также подсказал мне, как убить его отца.

Разумеется, неосознанно. Непринужденно, как говорят все дети. Он только что взялся за румпель, и в этот момент особенно резкий порыв ветра поставил планшир вниз: мальчик привел шлюпку к ветру, как я его учил, потом со смехом обернулся ко мне, а его глаза блестели от возбуждения.

— Здорово, правда, Феликс?

— Да. Ты здорово это проделал. Видел бы тебя сейчас отец. Оглянись! Все время поглядывай через плечо. Если все время следишь за ветром, сможешь заметить, как налетает шквал.

Фил был страшно доволен. Джордж считает его - или притворяется, что считает, - отъявленным трусом. Просто поразительно, до чего характер детей типа Фила обусловлен необходимостью оправдывать себя в глазах придирчивых родителей, чтобы доказать, что они ошибаются.

— О да!- крикнул он. - Как вы думаете - мы можем попросить его как-нибудь выйти с нами в шлюпке?- Затем его радость сникла. - Да, я совсем забыл. Не думаю, чтобы он пошел: он не умеет плавать.

— Не умеет плавать?- сказал я.

Эта фраза застряла в моем уме и звучала все настойчивее, словно издалека и в то же время в самой сердцевине моего существа - как голоса, которые слышатся человеку под анестезией, или словно дух мщения пытался вырваться из своей тюрьмы.

Сегодня больше ни слова. Мне нужно все тщательно обдумать. Завтра я запишу свой план. Он будет простым и смертельным. Я чувствую уже, как он складывается в моей голове.

Да, полагаю, мой план верен. Единственной трудностью будет заманить Джорджа на реку; но немного осторожных насмешек сделают дело. И когда он окажется на борту шлюпки, с ним будет покончено.

Мне нужно подождать очередного ветреного дня, как вчера. Предположим, будет юго-западный ветер - это направление ветра здесь преимущественное. Мы поднимемся по реке приблизительно на милю, а потом повернем и направимся навстречу ветру. И тогда наступит мой момент. Мы будем идти так, что плавучий бон останется от нас по левому борту. Я дождусь шквала и тогда постараюсь сделать, чтобы лодка не двигалась. С румпелем в защищенном виде она опрокинется. А Джордж не умеет плавать.

Сначала я думал сам ее опрокинуть. Но по всему берегу торчат рыбаки со своими удочками: один из них может случайно увидеть "несчастный случай", он может разбираться в управлении шлюпкой, и тогда мне начнут задавать всякие неприятные вопросы: как такой опытный моряк, как я, мог допустить, чтобы лодка перевернулась? Насколько все будет убедительнее, если в критический момент Джордж будет держать в руках румпель!

Вот как я себе все представлял. Когда мы начнем двигаться, я передам румпель Джорджу, а сам буду следить за парусами. Как только я замечу приближающийся сильный порыв ветра, я скажу Джорджу, чтобы он поднял румпель - это поставит ветер на подветренную сторону грот-паруса, и утлегарь резко повернется - в этом случае у нас будет очень мало шансов выполнить фордевинд {Фордевинд - поворот парусного судна носом по ветру} на полном ходу; но Джордж этого не знает, а у меня не будет времени перехватить у него румпель до того, как лодка перевернется. Нужно не забыть поднять выдвижной киль - это так положено сделать и вдвойне обеспечит переворот лодки. Джордж сразу вылетит в воду, если повезет, то еще ударится об утлегарь. У него не будет возможности подняться наверх и ухватиться за корпус шлюпки. Я должен все устроить так, будто я запутался в парусе или зацепился за один из канатов и не мог вырваться и помочь бедняге, пока не стало слишком поздно. Нужно также позаботиться, чтобы во время аварии мы не оказались вблизи одного из рыбаков.

Это будет отлично подготовленным убийством, настоящим несчастным случаем. Самое страшное, что мне грозит, - это частное определение следователя за то, что я позволил Джорджу управлять шлюпкой при таком переменчивом ветре.

Следователь! Господи, вот подводный камень, о котором я и не подумал. Почти наверняка во время расследования всплывет мое настоящее имя, и Лена узнает, что я отец мальчика, которого Джордж сбил, когда она была с ним в машине. А если она сопоставит два этих факта и заподозрит, что несчастный случай на воде был вовсе не таким уж "случаем", как казался? Придется мне каким-то образом обойти ее. Настолько ли она меня любит, чтобы держать рот на замке? Грязная эта часть дела - использовать так Лену. Но какое, к черту, мне дело? Марти - вот о ком я должен помнить, о маленькой фигурке, скорчившейся в кювете, о разорванном пакете с конфетами, валяющемся на дороге. Что значат чувства других по сравнению с его смертью?

Говорят, когда люди тонут, в первые секунды они испытывают страшные мучения. Хорошо, очень хорошо. Пусть легкие Джорджа разорвутся, пусть у него голова разрывается от боли, пусть его руки тщетно пытаются столкнуть с груди гигантскую толщу воды. Надеюсь, тогда он вспомнит Марти. Может, мне подплыть к нему и крикнуть прямо в ухо: "Мартин Керне"? Нет, думаю, можно предоставить его собственным мыслям в момент, когда он начнет тонуть: их будет достаточно для мщения за Марти.

Сегодня во время ленча я закинул свою приманку Джорджу. Присутствовали Карфакс и его жена. Трогательные старания Вайолет сделать вид, что она не замечает шашней между Роудой Карфакс и Джорджем, только обостряют мою ненависть к нему. Я сказал, что, похоже, Фил становится ловким мастером в управлении парусником. На лице Джорджа отразилась борьба между глупой гордостью и плохо скрытым недоверием. Он ворчливо заметил, что рад слышать хоть о каких-то успехах сына, слава богу, тот перестанет болтаться в саду и грезить наяву и так далее и все в этом роде.

— Вам и самому стоит как-нибудь попробовать свои силы, - сказал я.

— Выйти на воду в этой скорлупке? Для этого я слишком дорожу жизнью!- И он слишком громко расхохотался.

— О, это же совсем безопасно, если вас именно это беспокоит. Хотя довольно странно, - продолжал я, обращаясь уже ко всему застолью, - как многие люди боятся плавать в шлюпках - люди, которые даже не думают о том, что их может сбить машина, когда они переходят улицу.

Джордж на мгновение прикрыл глаза веками при этом моем уколе. Это было его единственной реакцией. Вайолет заворковала:

— О, я уверена, Джордж не боится. Это только вопрос…

Хуже этого она ничего не могла сказать. Джордж буквально взбесился при мысли, что его жена взяла на себя труд защищать его. Не сомневаюсь, что она хотела сказать, что вопрос только в том, что Джордж не умеет плавать, но он уже прервал ее, противно подражая ее голосу:

— Нет, дорогая, Джордж не боится. Он не боится плавать в детских лодочках, нет.

— Ну и прекрасно, - небрежно сказал я. - Значит, как-нибудь выйдем, поплаваем? Уверен, вы будете в восторге.

Так что дело сделано. Я испытывал страшное возбуждение. Все присутствующие в комнате словно куда-то отодвинулись и стали прозрачными тенями - оживленно болтающая с Карфаксом Лена, скрытое волнение Вайолет, Роуда, лениво усмехающаяся Джорджу, старая миссис Рэттери, взявшаяся за свое блюдо с рыбой с неодобрительным видом, как будто она обнаружила, что у бедняги отсутствует родословная, и бросающая время от времени острые взгляды из-под нависших бровей на Джорджа и Роуду. Мне пришлось сидеть совершенно тихо, намеренно расслабив тело, которое дрожало, как натянутая струна. Я уставился в окно и смотрел туда, пока серый дом и деревья в его раме не начали сливаться и дрожать, как поверхность реки под деревьями, когда на нее падает ослепительный луч солнца.