Первокурсница - Виктория Ледерман

И бросила трубку. У меня подкосились ноги. Как утонул? И где? Как может утонуть кошка, которая с рождения умеет плавать? Тем более зимой и в квартире. Если только ее не утопили специально. Но насколько я знаю Лисименко, они на такое не способны. И зачем Янка вызывает меня? Совершенно нет никакого желания смотреть на мокрый кошачий труп. Раз уж так вышло, я предпочитаю помнить моего многострадального питомца живым и веселым.

Посидев некоторое время неподвижно и перепугав таким не свойственным мне поведением маму, я кое-как собралась с духом и поплелась к подруге. Шла и умирала от навалившейся на меня убийственной несправедливости. Почему у меня никогда ничего путного не выходит? Почему все, что я задумаю, рушится в одно мгновение? С учебой не в ладах, с мамой на ножах, с любовью в пролете… Даже кошка и та утонула!

Нечесаная после бани Янка открыла мне дверь и свирепо завопила:

– Через Москву, что ль, топала?! Я тебе час назад звонила!

– Часом раньше, часом позже, какая разница? – вяло огрызнулась я. – Протухнет, что ли?

– Ни фига себе какая разница! – возмутилась подруга, начиная раздирать расческой почти высохшие волосы. – А собираться когда? Мне еще, между прочим, ногти красить!

Вот овца, подумала я. У меня такое несчастье, а она про ногти!

– Сама утопила, сама и возись!

– Я утопила?!

– Ну не я же!

– Сама виновата! Нечего было оставлять так надолго! – напустилась она на меня. – Говорила тебе! Кто тут за ним следить будет? Он глупый. Лазает везде. Один раз в микроволновку залез, ладно, увидели. Другой раз морду в шкаф сунул, а папа дверь со всего размаха закрыл. Он потом два часа башкой тряс. Потом усы на плите опалил. А теперь вот в наполненную ванну упал.

– В ванну упал? Ну и что? Кошки должны уметь плавать. У них инстинкт.

– На голом инстинкте долго не проплаваешь. Я же не сразу его обнаружила. Я чай пила после ванной.

– Что ж ты пробку-то не вытащила, чтобы вода сливалась?

– Представь себе, забыла! А потом вспомнила, пошла сливать. А он уже ко дну пошел. У меня чуть сердце не остановилось, когда я вошла! Ну тебя, Тюлькина, в баню, с твоим подкидышем, забирай от греха подальше. Пусть уж лучше твоя мама его с балкона выкинет, чем я виноватой на всю жизнь останусь! Или вон обратно отцу отнеси.

Тут я поняла, что у Лисименко временное помутнение рассудка, вызванное шоком от столь неприятного события. Ну кто в здравом уме будет требовать, чтобы я забрала дохлого котенка домой и положила на коврик перед мамой? Это тебе, мамочка! Ты всегда хотела выкинуть кошку, так вот, сделай это, пожалуйста, для успокоения души. Или Кириллу! Нет, не Кириллу, беременной Насте! Вот, Настя, твой дорогой Рыжик вернулся. Забирай, нам не пригодился. Маразм!

Я уже открыла было рот, собираясь выдать этой тупице по полной программе, как в комнату, чихая и пошатываясь, вошла… моя Анфиска. Мокрая, тощая и взъерошенная. Живая. Я остолбенело наблюдала, как она завалилась набок, вывернулась и начала вылизывать свой слипшийся рыжий хвост, время от времени застывая на мгновение, чтобы оглушительно чихнуть.

– Пришлось ему искусственное дыхание делать, – как ни в чем не бывало проговорила Лисименко, сосредоточенно орудуя расческой, – живот мять и в пасть дуть. Потом из носа вода полилась, вон до сих пор прочихаться не может.

– Так что ж ты, лошадь страшная, сказала мне, что он утонул?! – заорала я, придя в себя.

– Так он же утонул! – удивилась Янка. – Чего еще я должна была сказать?

– Что ты его вытащила! И что он жив, идиотка!

– Естественно, жив! Я же не сказала, что он совсем утонул.

– Нельзя утонуть совсем или не совсем. Ты не русская, что ли?

– Ой, кончай грузить, Тюлькина, мозги скисают! Твой кот жив, чего тебе еще надо? Я его спасла, между прочим, и своими губами ему в пасть дула. Пришлось потом рот водкой полоскать, – проворчала Янка, тщательно готовясь к процедуре маникюра и любовно раскладывая на столике щипчики, пилочки, кусачки и ножнички. – Лучше б имя нормальное дала своему коту.

– С чего ты взяла, что это кот? – не поверила я ей.

– Видишь, не живется ему на белом свете с женским именем, – хмыкнула она. – Постоянно куда-нибудь вляпывается. За неделю столько происшествий! И до этого чуть в дыму не задохнулся. Назови-ка ты его Счастливчиком, раз он такой везучий. Как там в анекдоте? Лапы нет, глаз выбит, когда писает – падает. Отзывается на кличку Счастливчик!

Она захохотала.

– Это кошка, – сказала я.

– А я тебе говорю, кот! – Янка подскочила к котенку, схватила его и перевернула на спину.

– Гляди!

– Сама гляди!

– Кот!

– Кошка! Сто пудов!

– Назовите вы его английским именем! – крикнул из кухни Янкин папа, потеряв всякое терпение от наших воплей. – Чтобы подходило и к женскому и к мужскому роду. Тогда и имя не придется менять, когда вырастет.

– Во, точно! – подхватила Янка. – Как по-английски «Счастливчик»?

– Лаки.

– Вот и пусть будет Лаки.

– Хоть Лаки, хоть Анфиска, все равно с моей мамой он вряд ли уживется, – вздохнула я. – Так что быть ему Рыжиком и жить у Кирилла.

– Как пить дать, – согласилась со мной Яна, принимаясь за свои ногти.

С превеликим трудом я уломала подругу оставить Лаки-Анфиску еще на одну ночь, клятвенно заверив, что эта ночь уж точно последняя и что завтра мама станет счастливой обладательницей домашнего животного. Но на самом деле даже думать об этом мне не хотелось.

Потом я помчалась домой наводить марафет. У нас с Янкой были большие планы на сегодняшний вечер. Мы собирались сходить в кино на «Пиратов Карибского моря», а потом оттянуться в ночном клубе. Денежки у меня теперь были, и я еще не придумала, как их истратить. На хороший телефон все равно не хватало, а маме необязательно было знать о моих неучтенных доходах.

Пока я собиралась, мама вновь завела свою песню насчет дня рождения тети Лены. Даже бормотала как бы про себя, но так, чтобы я слышала: «Что же ей подарить, ума не приложу». Я бы дала руку, нет, голову на отсечение, что никакую тетю Лену она сегодня не увидит и не услышит! Слишком уж явный румянец горел на ее щеках, и глаза искрились подозрительно счастливым блеском. Такой душевный подъем никак не могла вызвать никакая тетя Лена, даже если бы она вылезла из кожи вон и повесила ее сушиться на веревку. Я великодушно решила, что не стану разоблачать маму, пусть дальше порхает.

В конце концов, он довольно-таки положительно на нее влиял, ее старичок Сергунчик. Мама стала более рассеянная и терпимая к таким вещам, как немытая посуда, хлебные крошки на столе и моя неубранная постель. И от моей стрижки отходила всего неделю, в то время как я полагала, что это затянется на полгода. Нет, польза от него явно была.

Мама убежала из дома на два часа раньше меня, предварительно поставив в известность, что вернется очень поздно. Или не вернется вовсе, если торжество затянется. Меня это более чем устраивало. Я и сама не знала, попаду ли сегодня домой. Когда собираешься в ночной клуб, никогда нельзя предугадать, во сколько закончится твое «торжество». И я на всякий случай соврала, что переночую у Янки. Мама не возражала. Когда она пребывала в таком упоительном волнении, как сейчас, ей было все до лампочки – и я, и моя прическа, и мои ночевки у подруги.

Но не зря говорят: бог шельму метит. Надо было видеть, как остолбенела моя мама, нос к носу столкнувшись с нами у дверей кинотеатра. Еще бы не остолбенеть, если ты в данный момент должна пить и закусывать на дне рождения своей подруги, а вместо этого выходишь с приключенческого фильма с чужим старым дядькой под ручку. Не знаю, как они, а я просто наслаждалась пикантностью ситуации. Кто в детстве учил меня всегда говорить правду? Кто утверждал, что маленькая неправда в короткий срок превратится в лавину вранья и даже горькая правда принесет меньше неприятных минут, чем обнаруженная ложь? Не ты ли, мамочка? Ты была абсолютно права! Вот теперь красней, бледней, покрывайся мелким потом и беспомощно оглядывайся на своего кавалера в надежде, что он сможет бесследно растаять в морозном ночном воздухе и тебе вновь удастся обрести лицо.

– Здравствуйте, Сергей Павлович! Как поживаете? – злорадно улыбаясь, сказала я маминому спутнику. До этого я видела его только издалека, и при детальном рассмотрении он не понравился мне еще больше. Лысоватый (он не успел надеть шапку и теперь держал ее в руке), толстоватый… Не то чтобы толстый, а так, с пивным пузиком.

Мама совсем оторопела. Мало того что я застукала ее не в самый подходящий момент, так я еще, оказывается, давно в курсе всех ее дел и даже знаю имя-отчество хахаля, которого она так тщательно от меня скрывала!

Янка дипломатично отошла в сторону и смешалась с толпой, топчущейся у входа. А меня несло дальше.

– Сергей Палыч, что же вы к нам не заходите? – принялась вдохновенно ворковать я, призвав на помощь все свои творческие способности. – Я давно хочу с вами познакомиться. Мама так много о вас рассказывала!