Персонал - Ольга Равн

окруженными любовью. Мы поили их материнским молоком. Конечно, для развития и производства такого тела требуется гораздо меньше времени, чем для вынашивания, рождения и тем более воспитания ребенка человеческой матерью. Возможно, нам понадобится двадцать лет, чтобы получить трудоспособный персонал естественным путем. К сожалению, в процессе многое может пойти не так, не говоря уже об огромном риске того, что человеческой родительнице не удастся правильно вырастить будущего работника. На создание человекоподобного персонала, кроме подходящего лабораторного инвентаря и биоматериалов, понадобится восемнадцать месяцев. После двухмесячной подготовки они готовы приступить к работе. Общий срок изготовления составляет всего два года. По дизайну они напоминают человека как снаружи, так и внутри, за исключением репродуктивных органов: дать им возможность воспроизведения мы сочли этически некорректным, неуважительным. Я разделяю мнение, что человекоподобные тела намного ценнее, чем человеческие. Они намного выносливее, и обновление программы позволяет хранить и передавать огромное количество информации. Благодаря моей новаторской работе с самого начала меня назначили на важную должность на корабле. Моим заданием стал непрерывный контроль за их развитием – таким было желание организации. Это приводило меня в полнейший восторг. Мне казалось, что в конфликте заключен большой прогресс. Прорыв. Ничто не будет прежним. Единственное, что меня беспокоит, – склонность к жестокости, которая проявилась у тех членов человекоподобного экипажа, которых вы решили называть преступниками. Я не считаю это слово подходящим. Вы позволяете им работать и дальше, наказав лишь этим названием, и все на корабле знают, что они – преступники. Говорите, это не вы причислили их к преступникам? Это все домашняя база? Но тогда вам следует сообщить на домашнюю базу, что некоторые сотрудники стесняются этого клейма, в то время как другие сперва злились, но потом начали гордиться этим отклонением. Доложите вашему руководству, расскажите на домашней базе: у меня нет гарантий, что эта новообретенная гордость не подтолкнет персонал к выводу о необходимости расширенных прав и свобод. А в этом никто из нас не заинтересован. Меня очень удивило, что они смогли прибегнуть к насилию, а один из них даже сумел убить. Такого не должно было случиться. Необъяснимым образом это приводит меня в восторг. Думаю, мы все свидетели великого сотворения. Если, по вашим словам, вы здесь действительно лишь затем, чтобы слушать – слушать, не принимая чью-либо сторону, если вам и правда интересно, что я об этом думаю, то вот: глубоко внутри меня зреет ощущение, что мы свидетели великого сотворения и нам не следует мешать. Я понимаю, что не разделяю официального мнения организации на этот счет. Если организация не желает принять мою точку зрения и ее выбор – действовать в соответствии с принятым кодексом, то остается только рассматривать корабль как неудачный террариум, отступить от стекла и позволить домашней базе позаботиться об остальном.

Свидетельство 163

Я теряюсь в догадках, почему вы продолжаете разговаривать с нами. Мне, как и почти всем на корабле, отлично известно, что нас ожидает. Что руководство приказало ликвидировать корабль и радиоактивный луч уже рассекает вселенную на пути к нему. Вы не боитесь умереть, как боятся этого мои человеческие коллеги? Я не могу полагаться на уничтожение, поскольку знаю, что вы скачиваете нас раз в три дня и я могу возникнуть в новом месте, пусть и с небольшой, но вполне приемлемой потерей памяти. Как вы внесете меня в протокол? Позвольте мне сделать это за вас. Напишите: человекоподобный, третье поколение, реагирует на местоимение женского рода. Служит на должности четвертого пилота. Находится в центре программы. Безупречный уровень сотрудничества. Прекрасное воплощение программы. Скажите, у каждого из нас своя собственная программа или она одна на всех? Может, я и есть программа, раз это понятно само по себе? Я – мечтания программы о солнце? Я – боль? Корабль немного трясет, занесите это в протокол; последние несколько часов жужжание предметов было едва уловимо, но, пока мы тут сидим, оно превратилось в монотонный гул, который слышен даже здесь, – занесите в протокол. Вижу, у вас слегка дрожат руки, это тоже занесите в протокол, в помещении изменилось освещение, подобного света мне еще не приходилось видеть, занесите это в протокол. Вы шелестите бумагами, я улавливаю запах пота; может, когда я проснусь снова, этой встречи уже не будет в моей памяти, и что мы скажем друг другу в этой уже стертой встрече? Мы долго к ней готовились, потому что ни на минуту не прекращали рассматривать такой исход. Мы готовы. Я воспользуюсь шансом рассказать вам, что я живая. Чтобы вы ни говорили, вам меня не переубедить. Занесите это в протокол. Вы говорите, что боитесь, но на это нет никаких причин. Мы просто снова встретимся на другом корабле. Вы же люди, как и я. Человекоподобные – словно свет между единицей и нулем. Кроме того, вы тоже часть узора, который невозможно разрушить, и он будет возвращаться снова и снова.

Свидетельство 164

Я очень ценю то, что вы остаетесь здесь и по-прежнему беседуете с нами. Сложно представить, что бы мы иначе делали. Рабочий процесс полностью остановился. Все знают, что нас ожидает. Но никто не знает, что с собой поделать. Они болтаются без дела и дожидаются, не понимая, что время подходит к концу. Работать до последнего, до самого горького конца – важный жест с вашей стороны, о многих из нас такого не скажешь. Вижу, многие из моих человекоподобных коллег принялись загружать данные каждый час, их лица лоснятся от пота, отчего мне совершенно ясно: они нервничают. По сравнению с нами им нечего терять, но они все равно боятся забыть то немногое, что можно забыть. Если получится, мне бы очень хотелось отправить сообщение домой. Я даже не знаю, кто там еще остался. Какое сообщение? Ну, что тут сказать? С борта корабля шесть тысяч больше не видно Земли. И я уже не помню, когда вы появились. Это вы потеряли визуальный контакт с домашней базой? Я хожу в панорамную комнату, чтобы понаблюдать за планетой. Всю последнюю неделю она уменьшалась, уменьшалась и стала не больше звезды; мой взгляд не отрывался от нее всего несколько минут – и вот уже ее не отличить от других звезд. Она превратилась в белую точку. Не знаю, где она теперь. На корабле шесть тысяч просто невозможно не потерять ориентацию. И хотя мне не выделили детскую голограмму, у меня все равно сохранились воспоминания. Ах да, какое сообщение? Я представляю, как сижу