Два чуда для Папы Мороза (СИ) - Лесневская Вероника

- Вернуть придется? – вздыхает Коля, заполняя неловкую паузу, и рядом со мной присаживается. С грустью проводит ручкой по светло-бежевой, покрытой коричневыми пятнами, шерсти.

- Нет! Это Дин, - топает ногой Митя.

Нагло отталкивает брата – и щенка на руки берет. Пока Дин выкручивается из слабых детских объятий, то и дело облизывая все, что под язык попадет, Митя тащит его в комнату. Коля плетется следом.

Опять ведь расплачутся оба, как после того идиотского мультика, где пес умер и в рай попал. Кто только снимает такую чушь? А мне потом полвечера Митю и Колю успокаивать пришлось. При том, что я совершенно не умею с малышней обращаться, тем более ревущей. Лучше бы пацаны с Толиком дальше сериал смотрели – меньше стресса и мне, и им…

Нет, к дьяволу конспирацию. По поводу аллергии совру что-нибудь, но сейчас…

- Все в порядке, пес остается, - кричу им вслед.

Выпрямляюсь и, развернувшись к Яре, руки в карманы складываю. Пока лихорадочно соображаю, как объяснить свое «чудесное исцеление» от аллергии, она избавляет меня от необходимости лгать.

- Опять я ошиблась, да? – нервно сипит и губки кусает. И без того красные после мороза. – Извини, одни хлопоты от меня, - печально глаза в пол устремляет.

Согласен, хлопот мне Яра добавила. И спокойствие забрала. Не знаю, как выдержу эти дни с ней под одной крышей.

В интересах дела, чтобы жена Солнцева как можно быстрее вспомнила все. Но в моих ли?

- А маме где подалок? – возмущенно вопит Митя из комнаты, а следом раздается собачий лай.

Укладываю ладонь Яре на поясницу – и подталкиваю ее вглубь квартиры. Как бы невзначай скольжу пальцами по хрупкой спинке вверх. Мне нравится ее касаться, оберегать, хоть и нельзя…

- Мама плохо себя вела, - ехидничает Коля, когда мы переступаем порог. – А правда, Папа Мороз, что маме? – прищуривается.

- Не наглейте! – отчитывает их Яра, а сама краснеет и пальчики заламывает. – Не нужно ничего, - врет, при этом взгляд скрывая.

Стеснительная, наивная, нежная… Не вяжется ее образ с тем, что Кузнецову удалось о Ярославе Солнцевой выяснить. Настолько сильная амнезия, что даже личность и характер стерла? Надо бы с врачом поговорить, выяснить детали этого странного заболевания.

- Хорошо мама себя вела, - произношу с предательской улыбкой и из кармана небольшой футляр достаю.

Протягиваю Яре, и, когда она принимает подарок, мы соприкасаемся пальцами. Хочу подавить несвоевременно вспыхнувшие эмоции, но оставляю свои жалкие попытки, когда замечаю искры в светло-голубых глазах. Яра открывает коробочку дрожащими руками и едва не выпускает ее содержимое. Радуется, как ребенок.

Молча помогаю ей надеть изящный браслет и застегнуть на запястье. Цепляю пальцем громоздкую подвеску в виде солнца. Убеждаю себя, что так надо для дела, но в душе мерзко скребет. Настолько, что избегаю зрительного контакта с сияющей Ярой.

Вечер только начался, а я уже себя почти не контролирую. Здравый смысл и стальная выдержка разбиваются вдребезги, когда слышу тихое, срывающееся: «Спасибо».

И в следующую секунду Яра вдруг становится на носочки, обхватывает мои щеки холодными ладошками. Делает судорожный вдох, будто набираясь смелости, и…

Касается моих губ своими.

Поцелуем это сложно назвать. Слишком невинно, неуверенно и нежно.

Но крышу Яра мне срывает похлеще опытных, искушенных баб.

Ласковые ладони неловко сползают по моей шее, ложатся на плечи, чуть надавливают. Яра напугана своим же импульсивным порывом – и собирается отстраниться. Но теперь я не могу ее отпустить. Отступать слишком поздно.

Обхватываю рукой ее затылок и фиксирую, сжимая шелковистые локоны, зарываясь пальцами в волосы. Рвано вдыхаю, вбирая дурманящий женский аромат. Яра пахнет сладко, несмотря на примеси лекарств. Напоминает подснежники.

Так и манит попробовать ее на вкус, что я делаю в следующий миг. Накрываю пухлые, чуть приоткрытые от страха и предвкушения губы. Сминаю их своими, терзаю. Съедаю сиплый стон. Стираю границы между правильным и ложным, выбирая скользкий путь.

Все запреты улетучиваются, цели и планы забываются. Будто это у меня память отшибло, а не у Яры.

В момент, когда я готов сгрести чужую жену в охапку и утащить в спальню, наплевав на все, в реальность нас обоих возвращает лай щенка.

Пес? Откуда он вообще в моей холостяцкой берлоге? И что вообще происходит вокруг?

Нехотя возвращаюсь во внешний мир, отпускаю алую от смущения Яру и, откашлявшись, кошусь в сторону пацанов. Они всецело щенком заняты и нас не замечают. А может, вид делают, маленькие хитрецы.

- Ужинать будем? – пытаюсь обстановку разрядить, но голос подло срывается.

- Может, все-таки пюре приготовим, - приходит в себя Яра. – Салат какой-нибудь, - пожимает плечами. – Не хочу пиццу, - носик морщит.

Ожидаемо. Наверное, привыкла к более изысканным блюдам. Вспоминаю, кто она, а главное, чья, и настроение стремительно обваливается, как курс рубля к доллару.

Сложив руки на груди, хмуро на Ярославу смотрю, а она не теряется. Будто привыкла уже к подобным моим перепадам. Отвечает лучезарной улыбкой, но я не ведусь.

- Так, где у тебя кухня? – бойко спрашивает, но тут же тушуется. – То есть… у нас.

Не дожидаясь моего ответа, отправляется сама исследовать квартиру.

Ничего, не заблудится. Вернется – и будет довольствоваться тем, что есть. Такие, как она, не сильны в кулинарии, а я на поводу идти и прислуживать не собираюсь.

Вопреки своим мыслям, уже через пару секунд я направляюсь за ней. Бреду по следам, как чертова ищейка. Нахожу Яру в кухне – все-таки сориентировалась.

Она стоит на носочках у открытого шкафчика и внимательно полки исследует. Пользуясь моментом, нахально изучаю точеную фигурку. Аппетитные бедра плотно обтянуты тканью джинс, свитер приподнялся, оголяя узкую полоску бледной кожи. В одежде Яры нет ничего особенного и тем более соблазнительного. Наоборот, как-то простенько она выглядит, но меня замыкает от самой девчонки. И не знаю, как разрядиться.

​​​​​​​​​​​​​​​​​​​​​​​- У меня есть дефицитный горошек, - хмыкаю я, опираясь плечом о косяк двери.

Яра дергается и выглядывает из-за дверцы. Покоряет чистой лазурью.

- Почему «дефицитный»? - смеется так звонко и приятно, что невольно прислушиваюсь.

- Потому что в Новый год за него разворачивается настоящая борьба в супермаркетах, - смягчаюсь я. Плавлюсь от звука ее голоса и искрящегося взгляда.

Вздохнув, подхожу вплотную и прижимаюсь грудью к женской спинке. Одной рукой касаюсь тонкой талии, как бы невзначай, а вторую - протягиваю к верхней полке. Выуживаю «драгоценную» банку из глубины. Сама бы Яра точно не достала – слишком девочка миниатюрная.

- Да ты добытчик, - хихикает она и внезапно прокручивается в моих объятиях, оказываясь лицом ко мне.

Быстро чмокает меня где-то на уровне подбородка, потому что выше ей рост не позволяет, забирает горошек – и, наклонившись, прошмыгивает под моей рукой.

- Пюре и оливье. Новый год спасен, - заявляет довольно, колдуя возле столешницы.

Такая легкая, воздушная. Порхает по моей кухне как ни в чем не бывало. Будто не ее по голове приложили, память напрочь отбив.

Так, стоять! Какая к черту готовка! Мне потом Яру посреди ночи в больницу везти, если ей плохо вдруг станет? Поседею по дороге. На кой сдался мне такой праздник.

- Тебе нельзя перетруждаться. Сядь, - приказываю грубовато. - Говори, чем помочь, - сдаюсь позорно, вновь забывая, с кем я. Но Яра жестом меня останавливает.

- Мальчики! – кричит куда-то в потолок.

Коля и Митя молниеносно прибегают на ее зов. Выпрыгивают, как двое из ларца. Осматриваются деловито. Без лишних слов берут картофель, кастрюлю с водой – и принимаются за работу.

- Эй, а мне почему не сказали, что все умеете? – искренне возмущаюсь я.

Почти две недели есть им готовил сам. Как мог. Братья палец о палец не ударили, даже не предложили свою помощь. Я и не настаивал, зная, в какой семье они росли.