Мишкино детство - Михаил Горбовцев

— Да тебе и следовало: ты березник попил, да еще в кувшин земли насыпал… А дед — он сам бедный… Ты выбирай живоглотов, вот кого, — предложил Митька.

Ребята начали перебирать «живоглотов» и обидчиков. Богатые боковские дворы без спора и почти сплошь были обречены на уничтожение. На своей стороне общим мнением решено было подвергнуть той же участи Ермила и деда Моргуна.

Когда дошли до тетки Тани, между Митькой и Мишкой возник спор.

— Она только живот себе набивает, да с дьяконом пьянствует, да ругается… Морда — во, — широко от лица отвел руки Митька, — а носик — во, — показал он кусочек пальца. — Глаза — как у мыши, ходит — как дёжка в платье. К саду за версту не подходи…

— Ну, мало у кого какая морда! — возражал Мишка. — Если за морды переводить людей… У дядьки Семена вон ноги нету, у Гришиной Марфутки нос переломан…

Но про главное он боялся поведать. Не очень давно мать, утешая Мишку, говорила: «Когда вырастешь большой, женим тебя на Наташке. Тетка Таня добрая будет теща. Дадут тебе в приданое корову, лошадь, десятину земли, и будешь ты настоящим хозяином». Правда, Наташа курносая, веснущатая, но за такое приданое Мишка решил с этими недостатками помириться.

Чтобы защитить тетку Таню, он сказал:

— И потом, она добрая. Глядишь, картох даст взаймы, хлеба…

— Ну и добрая! — усмехнулся Митька. — Зимой снегу не выпросишь.

Неизвестно, чем бы кончился спор о тетке Тане, если бы Афанас, которому надоело, видимо, сидеть за плетнем, вдруг не вскочил и не крикнул пугающим голосом:

— Вы что ж это тут делаете, а?

Ребята вздрогнули и притихли.

— Эдак вы до меня и до моего хозяина доберетесь, — сказал он, обводя ребят насмешливыми глазами. — Придется уряднику сказать…

Афанасу было лет пятнадцать, но в корыстных целях он вел дружбу с Мишкой и его товарищами. Корысть Афанас умел извлечь из всего: то научит ребят залезть в чужой сад и потом потребует свою часть; то затеет игру под пуговки или спички и обязательно обыграет.

Ребята чуть ли не каждый день плакали от Афанаса и все же обиды забывали быстро и дружбу с ним не бросали.

— А ты мастер брехню ковать, — насмешливо сказал он Мишке.

— А что ж нет, по-твоему, птицы-счастья? — смущенно спросил Мишка.

— Ну посмотри, где она! — задрал Афанас кверху голову.

В небе было чисто и тоскливо-пусто.

— Вы б лучше у Моргуна яблок накрали. Краснощекий ранет так и просится за пазуху!.. Пропускаете золотые денечки! — с укором бросил Афанас.

— И волшебного камня, скажешь, тоже не бывает? — снова спросил Мишка.

— Камень… — подумал Афанас, — камень — другое дело. Камни есть по сто тысяч, а сам не больше воробьиного яйца. Мне Никанорыч рассказывал…

Однако что рассказывал Никанорыч про камни, Афанас передать не успел, так как от кузницы донесся недовольный голос Никанорыча:

— Афонька!.. Вот паскуда парень, уже куда-то смылся…

Поспешно убегая от ребят, Афанас бросил:

— Вы ж не зевайте да мою часть не забудьте!..

Так ладно составившийся было план обогащения деревни рухнул.

Петька водил глазами по небу — видимо, искал птицу-счастье. Митька наблюдал, как две пчелы обшаривали цветущий подсолнух. Мишка смотрел в землю и большим пальцем правой ноги разминал комок земли.

Еще несколько минут тому назад он не только верил в птицу-счастье, но даже как будто чувствовал ее близкое присутствие. И вот после насмешки Афанаса она улетела и, уж наверное, никогда больше не вернется.

— Ты что, о птице горюешь? — весело спросил Митька. — Нету — и не надо. Камень без птицы все может сделать.

— Он еще, может, брешет. Ему поверь только! — заметил Петька. И снова настойчиво предложил свой план: — Я говорю, идемте к Кащею…

— Вот еще с Кащеем пристал, как маленький… Сказано ж тебе: куда ты пойдешь без петушиного слова! — озлился Митька.

И, видя, что угрюмость у Мишки не проходит, он предложил свой план:

— Мы давайте вот что: давайте прислушиваться к нищим. Под видом нищих бывают люди праведные. Они могут знать петушиное слово. Вот если кто из них слово обронит, мы тогда и пойдем к Кащею.

— Я обязательно подслушаю, — сказал Петька.

С неохотой, но принял это предложение и Мишка.

В Кащеево царство итти не пришлось. Дня через два камень сам появился в деревне. Первым о нем узнал Митька. Он прибежал к Мишке запыхавшийся и перепуганный и прерывающимся голосом сообщил:

— Наташкин отец приехал из Киева и привез ей волшебный камень… Горит разными огнями… Бегим скорей! Может, как-нибудь выманим…

— Петьке скажем?

— Ну его, Петьку! — нетерпеливо махнул рукой Митька.

Хата тетки Тани стояла глубоко в саду, особняком. В хате шел пир. Сквозь открытые окна доносились смех и пьяные голоса: высокий хрипловатый — Лексахи, Наташкина отца, шепелявый — тетки Тани и басовитый, будто шмелиный, — дьякона. Наташка, в новом яркожелтом платке с красными цветами и полинялом, когда-то бордовом платье, сидела под кудрявой грушей, облепленной желтеющими плодами, подбрасывала и ловила какой-то стеклянный камень. Камень, как показалось Мишке, был похож на ледяную сосульку, но когда Наташка подбрасывала его, он сверкал радужными искрами.

— Вишь, вишь, как огнями разливает! — толкнул Митька товарища.

— Должно быть, он, — прошептал Мишка.

Заметив ребят, Наташка заложила руки за спину:

— Не покажу вот…

— Покажи — семечек дам, — сказал Мишка.

— У нас свои есть…

— Ну, давай на «Соломон-оракул» поменяем, — предложил Мишка.

— На что он мне, твой оракул!

— Гадать будешь.

— А чего мне гадать! Я еще не девка, мне еще рано девиться…

— Тогда давай на карты поменяем, — сказал Мишка.

— И карты не нужны… Там уж и карты… — пренебрежительно сморщилась Наташка, — ничего не разберешь.

Больше ребятам нечего было предложить в обмен.

— И подержать не дашь? — спросил Мишка.

— Не дам… Камень — он дорогой, сказал отец.

Митька отозвал Мишку в сторону:

— Знаешь что? Давай вырвем и убежим.

— Да… вырви… Тетка Таня тогда головы поотрывает…

— А мы наведем на нее камень и — «прах тебе, прах тебе!»

Мишка замялся.

— Она нынче нам кувшин молока дала, — сказал он.

— А мало ей твоя мать делов делала? И огород полола, и жать будет… Думаешь, это даром?

— Хоть и не шепчитесь — все равно не покажу, — сказала Наташка. И чтобы подразнить ребят, она прижмурила один глаз, а к другому поднесла камень и, поворачивая его, говорила: «Синий, зеленый, желтый…»

Митька озлился на Мишку и дрожал, будто в лихорадке. Он уже решил было без согласия Мишки перемахнуть через низкую изгородь и силой овладеть камнем, но в это время подошел Афанас.

— Ну, чего раздумываете! Айда за восковками, — кивнул он на грушу, — а я покараулю.

Но, увидев в саду Наташку и узнав от ребят, что у нее какой-то невиданный камень, он сам перешагнул через изгородь, вырвал, у Наташки камень, осмотрел его со всех сторон и хмыкнул:

— Правда, интересно… А ну, как он играет?

И Афанас подбросил камень. Сверкнув радостными огнями, камень описал дугу, чиркнул по листьям груши и мягко упал в траве.

— Вот теперь пропал!.. — захныкала Наташка.

— Небось, не пропал, — успокоил ее Афанас.

И, порывшись в траве сначала руками, а потом ногой, недоуменно вздернул плечами:

— Во, чорт, либо волшебный был… как в воду канул. Ну, ты ищи, — бросил он Наташке, — а я пойду, а то Никанорыч ругаться будет.

— Украл! — заголосила Наташка.

— Еще что выдумай! — обиделся Афанас. — На вот при ребятах обыщи, чтоб после не говорила.

Афанас потряс рукава, затем поднял руки вверх. Наташка ощупала его кругом, но камня не нашла. Ребята, наблюдавшие за Афанасом, тоже не заметили, чтоб Афанас спрятал камень.

— Где его теперь найдешь… — плакала Наташка.

— Хочешь — покажу, где упал? — предложил Мишка и уже занес было на палисадник ногу, как раздался хорошо знакомый ребятам пришепетывающий голос тетки Тани.

— Кто тебя тут обижает? Вот я сейчас возьму палку! — кричала она.

Ребята разбежались, будто мыши от кошки. Мишка залез в коровьи ясли, куда любил прятаться, когда играли в «палочку-стукалочку», и ожидал последующих событий. А они, он знал, скоро должны были надвинуться, и притом грозные. У Мишки есть рябенькая курица, которая, как снесет яйцо, кудахчет потом чуть ли не целый день. Вот вроде этой курицы была и тетка Таня. Расстроенная чем-либо, она ругалась почти весь день: и по двору ходит — ругается, и в погреб лезет — ругается, и на огород идет — все ругается…

Переговаривавшиеся у кузницы большой и малый молоты замолкли. Оттуда доносился голос тетки Тани.

— Ты куда его девал? — допрашивала она Афанаса.