Учитель истории - Георгий Кончаков

Возле памятника играют Аркаша, которому не исполнилось ещё трёх лет, и его сестрёнка. Август, конец лета, время далеко за полдень. Солнце ярко светит в небе, хотя тепла не ощущается. На детях лёгкие пальтишки.

Шары-фонари всегда вызывают наибольшее восхищение у мальчика, он не может оторвать взгляд от светящегося чуда. Эти шары, подвешенные к столбам, самое яркое впечатление раннего детства. Всякий раз, когда Аркаша будет вспоминать свой родной город, перед глазами в первую очередь будут возникать эти белые волшебные шары, сквер, игра возле памятника.

Он запомнил много эпизодов своего пребывания в Мичуринске. Обращаясь к первым годам своей жизни, не видит лиц родных и близких. Не может представить лица своей мамы в это время. Отец умер, когда Аркаше исполнилось два года, никак не может вспомнить лицо, даже вглядываясь в его фотографию. Единственного человека ясно представляет — это бабушку. Всего в одном эпизоде. Бабушка умерла в январе сорокового. Значит, Аркаше не было трёх лет, но где-то близко к этому возрасту. Зимы ещё нет. Аркаша стоит в комнате, неярко освещенной из окна справа, лицом к двери, что в правом от него углу. Возле двери площадка, ступенькой спускающаяся в комнату. На площадке к стене прислонился стеллаж с несколькими полками. В комнате, как только площадка кончается, стоит кресло, жесткое, деревянное. На подложенной подушке сидит, выпрямившись, бабушка. Лицо серьёзное, страдальческое. От старших Аркаша знает, у бабушки болят ноги, у неё ревматизм. Запечатлелось такое видение, как фотографический снимок. Никаких действий, никаких движений, никакого общения. Просто живая картинка. Ничего, что было до этого, ни после.

Пока светло Аркаша вместе со старшей сестрой играют возле памятника, прыгают по ступенькам, забираются на полированные площадочки, выступающие у подножья круглого постамента.

— Это памятник Ленину, — говорит девочка своему младшему несмышлёному братику.

— Кто такой Ленин? Зачем памятник? Для красоты? — задаёт вопросы мальчик.

— Ленин — вождь. Памятники устанавливают великим людям, чтобы о них помнили.

— Что такое вождь? — снова спрашивает непонятливый братик. Маленькие дети, ну прямо-таки, ничего не знают и ни в чём не разбираются. И сестра терпеливо разъясняет:

— Вождь значит, самый главный человек в стране. Он сделал так, чтобы всем людям жилось хорошо.

— Он живой?

— Ленин умер, потому и установили памятник. Его дело продолжает Сталин.

Сестра окончила первый класс, объясняла со знанием дела. Но маленький Аркаша не очень вслушивался в объяснения сестры, ему было безразлично, кто стоит наверху, ему было просто интересно играть возле памятника. Запомнилось место и сам памятник. Именно тогда, во время игры, мальчик, возможно, впервые услышал имя «Ленин». Имя «Сталин» не запомнилось.

Когда маленького Аркашу спрашивали, кем он будет, когда вырастит большой, однозначно отвечал: военным. У Аркаши белый конь-качалка. Мальчик лихо садился верхом, ноги в стременах, раскачиваясь и подскакивая в седле, размахивал саблей, пока только игрушечной, и громко декламировал стихи:

Климу Ворошилову письмо я написал:

Товарищ Ворошилов, народный комиссар!В Красную армию в нынешний год,В Красную армию брат мой идёт!Товарищ Ворошилов, я быстро подрастуИ встану вместо брата с винтовкой на посту!

Брата у Аркаши не было, но он полон решимости стоять на посту и, если понадобится, с оружием защищать Родину. Он ещё не умел читать, но уже знал, что у него есть Родина, которая нуждается в его защите. За Родину он не пощадит своей жизни.

Всё стихотворение не знал, а эти строки запомнил, потому что повторял каждый раз, когда играл в военного. У Аркаши ружьё, из которого можно стрелять пистонами. Он брал ружьё, как винтовку «на плечо» и маршировал, как настоящий солдат. Сам себе подавал команды. «Перётиться!» (что в переводе с детского языка означало: повернуться кругом) — громко скандировал мальчик и поворачивался кругом. А ещё у него был «пугач», блестящий пистолет, который, как и ружьё стрелял пистонами, только ещё громче. Потому и назывался «пугач». Аркаша надевал широкий ремень с бляхой и кобурой, вкладывал туда пугач и становился настоящим командиром. А когда наступали враги, он ложился на пол, под ружьё подкладывал круглый валик от дивана и стрелял пистонами, ни один враг не мог перейти линию обороны.

Строчки стихотворения остались в памяти на всю жизнь. Всплывали, когда слышал строевую песню: «Гремя огнём, сверкая блеском стали, пойдут машины в яростный поход, когда нас в бой пошлёт товарищ Сталин и первый маршал в бой нас поведёт!» Аркадий знал: первый маршал — это Ворошилов.

Последние две строчки позже заменят. После развенчания культа Сталина Хрущёвым его имя изъяли даже из песен. А ещё говорят, что из песни слово не выкинешь. Выбрасывали, а чтоб гармония не нарушилась, заменяли другими. Сумели даже в знаменитом кинофильме «В шесть часов вечера после войны» в марше артиллеристов вмонтировать вместо слов «Артиллеристы Сталин дал приказ» — «Артиллеристы грозный дан приказ». А фильм 1938 года «Валерий Чкалов» вышел в новой редакции, где эпизод встречи Сталина с Чкаловым на аэродроме, когда с риском для жизни удалось посадить машину, был просто изъят.

Вспоминались строчки детского стихотворения, когда Ворошилова списал Хрущёв, как сторонника антипартийной группы.

Вспоминал позже, когда стал Аркадием Львовичем, учителем истории. Выяснилось, что легендарные конники Ворошилов и Будённый, воспетые в предвоенные годы, оказались никудышными полководцами в войне машин.

Но это будет потом, это придёт потом.

Возвращаясь в своё детство, Аркадию Львовичу не удавалось воссоздать целостную картину. Нет непрерывной ленты раннего детства. Отдельные эпизоды, этюды, как выразился бы художник, сохранившие натуральные краски, многоцветную палитру до самой старости.

Медицинский кабинет. Мать и женщина в белом халате. Входил в кабинет со страхом. Белый стол, обилие белого цвета, блестящий металлический инструмент. То ли прививка от оспы, то ли укол. Успокаивающие слова матери, что это не больно, потерпи. Боль не запомнилась. Запомнилось нахождение в кабинете с острым запахом медицинского учреждения. Такой запах долго ещё будет сохраняться во всех больницах и поликлиниках и через несколько лет после войны, запах, как позже узнает Аркадий, реваноли, которой щедро будут дезинфицировать лечебные учреждения.

Вот ещё эпизод. Аркаша с сестрой на кладбище. Сестра поясняет: «Это могилка бабушки. Здесь похоронена бабушка. Все старенькие люди умирают и их хоронят в могилках». — «И мы умрём? Я тоже умру?» — «Все умирают, когда становятся старенькими». Умирать Аркаше не хочется. Но он не старенький. Он даже представить не может, как это он будет стареньким. И он, как и подобает ребёнку, оставляет размышления о смерти, не придаёт им значения, забывает о них.

Берёзы вдоль задней стены забора. Дети и взрослые ищут и находят грибы — шампиньоны. Найти гриб — это такая радость. Мама позже в голодные годы войны, пряча слёзы, вспоминала: «У нас во дворе росли грибы. Пошёл, собрал. На обед грибной суп».

Под окном дома на ярком солнышке Аркаша играет в песке с деревянным большим грузовичком, выкрашенным в зелёный цвет. Лопаткой нагружает в кузов песок. Везёт. И в этой же куче сгружает. Самосвалов для детей тогда ещё не выпускали. Их и у взрослых не было. Аркаша берёт машину и переворачивает. После чего едет снова на погрузку.

Рядом по улице белое кирпичное здание. Прямо с угла по ступенькам вход в магазин. Стеклянная дверь. Что внутри? Как выглядит? Этого в памяти нет. Заходят с сестрой, разглядывают, что выставлено на витрине. Сестра покупает конфеты-подушечки и печенье развесное.

Комната. Посредине круглый стол, накрытый скатертью. За столом вплотную к стене стоит комод. Аркаша в комнате один. Забравшись с ногами на стул, переворачивает страницы альбома, внимательно разглядывая открытки. Открытки цветные, красивые. Аркаше нравится рассматривать альбом.

На кухне. Стол у окна. По одну сторону стола сидит дедушка на сундуке. По другую на высоком детском кресле Аркаша. До пола он ещё не скоро будет доставать, даже сидя на стуле. Сбоку стола на стульях мама и сестра. Обедают вчетвером. Значит это уже после смерти бабушки, Аркаше три года.

Лето. Крутой берег то ли пруда, то ли речки. Во всяком случае, течение незаметно. Ширина метров двадцать. Громадная ива с толстым наклоненным в сторону водоёма стволом касается ветвями воды. Красивое дерево, красивое место. Вдоль берега из воды сплошной зелёной массой выстроился тростник. Возле дерева небольшая заводь. Деревянный мосток из нескольких нешироких досок опирается на два столбика, вбитые в илистое дно. С двух сторон к столбикам цепями привязаны две большие лодки-плоскодонки. На цепях висят замки. Аркаша с сестрой пришли в это прекрасное место вдвоём. Походили по берегу. Взобрались на ствол дерева над самой водой осторожно, чтобы не упасть в воду. Залезли в одну из лодок. Перешагнули через два поперечных сиденья, прошли на самую корму, сели рядышком. Сестра взяла весло и стала отталкиваться им, чтобы лодка переместилась по другую сторону мостка до самого берега. Потом совершили плавание в обратном направлении. Аркаша помогал сестре отталкиваться веслом. Слишком короткое расстояние для плавания. После нескольких путешествий туда и обратно пошли посмотреть замки. Вдруг удастся отцепить лодки. Но лодки надежно удерживались замками. А так хотелось бы поплавать на водном просторе. Ничего не поделаешь. Сожаление, что ни одну из лодок не удалось отцепить, не уменьшило полученное удовольствие от прогулки к водоему, от увиденной красоты, от катанья в лодке.