Оскорбление нравственности - Том Шарп

— Вы, наверное, страшно от меня устали, — проговорила она как всегда томно и еле слышно, когда они в очередной раз сидели на веранде гольф-клуба и беседовали.

Коммандант заверил ее, что ничего подобного.

— Я так мало соприкасалась с настоящей жизнью, — продолжала она. — Потому-то мне нравится общаться с мужчинами, про которых можно сказать, что они je ne sais quoi.[22]

— Ну, не знаю, — скромно ответил коммандант. Миссис Хиткоут-Килкуун погрозила ему затянутым в перчатку пальцем.

— А вы еще и остроумны, — сказала она. Коммандант так и не понял, чем была вызвана и к чему относилась эта фраза. — От человека, занимающего высокий и ответственный пост, обычно как-то не ждешь чувства юмора. Ведь быть коммандантом полиции в таком большом городе, как Пьембург, — это же ужасная ответственность. Наверное, бывают ночи, когда вы от беспокойства просто не можете заснуть.

У комманданта были за последнее время несколько ночей, когда он не мог заснуть, однако о причинах этого он предпочел бы не распространяться.

— Когда я ложусь спать, то сплю, — ответил он. — По ночам меня ничто не беспокоит.

Миссис Хиткоут-Килкуун окинула его взглядом, полным восхищения.

— Как я вам завидую! — сказала она. — Я так страдаю от бессонницы. Обычно лежу и думаю о том, как все изменилось в жизни. Вспоминаю, как прекрасно было в Кении, пока не появились эти ужасные мау-мау[23] и не испортили все. Во что сейчас превратили черные эту страну?! Там даже не проводятся больше гребные регаты! — Она вздохнула, и коммандант выразил ей свое сочувствие.

— А вы попробуйте читать на ночь, — посоветовал он. — Некоторым это помогает.

— А что читать? — спросила миссис Хиткоут-Килкуун таким тоном, как будто она уже прочла все написанное в мире.

— Ну, например, Дорнфорда Йейтса, — предложил коммандант и с радостью увидел, что миссис Хиткоут-Килкуун уставилась на него, не скрывая своего изумления. Именно на такой эффект он и рассчитывал.

— И вы тоже? — выдохнула она. — Вы тоже его поклонник?

Коммандант утвердительно кивнул.

— Не правда ли, он великолепен? — продолжала миссис Хиткоут-Килкуун своим мертвым, еле слышным голосом. — Он абсолютно бесподобен. Мы его преданнейшие поклонники — и муж, и я. Абсолютно преданнейшие. Это было одной из причин, по которым мы перехали в Умтали[24]. Просто чтобы быть поближе к нему. Чтобы дышать тем же воздухом, каким он дышал, чтобы сознавать, что мы живем в одном городе с великим человеком. Это было удивительно прекрасно. Настолько замечательно, что нет слов.

Она на мгновение замолкла, и этой паузы оказалось достаточно комманданту для того, чтобы высказать собственное удивление: он никогда не думал, что Дорнфорд Йейтс жил в Родезии.

— Я всегда почему-то представлял его себе живущим в Англии, — сказал коммандант, не уточняя, что всегда в данном случае означало всю последнюю неделю.

— Он приехал туда во время войны, — объяснила миссис Хиткоут-Килкуун, — а потом опять вернулся в свой дом в О'Бонне, в Пиренеях — ну, вы помните, конечно: «Дом, который построил Берри». Но французы вели себя ужасно, и все там изменилось к худшему. Он не смог этого выдержать, переехал в Умтали и жил там до самой смерти.

Коммандант высказал сожаление в связи с тем, что Йейтс уже умер и они не успели познакомиться, чему он, коммандант, был бы весьма рад.

— Да, это было бы огромной честью, — грустно согласилась миссис Хиткоут-Килкуун. — Лично знать человека, обогатившего английский язык, это огромная честь. — Она как бы почтила память Йейтса, помолчав немного, а потом продолжила: — Как интересно, что и вы находите его великолепным. Я хочу сказать, что… ну… мне всегда казалось, что он может нравиться только англичанам. И встретить вдруг настоящего африканера, которому тоже нравится Йейтс… — она не договорила, явно опасаясь ненароком обидеть комманданта. Ван Хеерден заверил ее, что Дорнфорд Йейтс принадлежит к тому типу англичан, которым восхищаются все африканеры.

— Правда? — переспросила миссис Хиткоут-Килкуун. — Вы меня удивляете. Он был бы рад услышать это непосредственно от вас. Сам он терпеть не мог иностранцев.

— Я могу это понять, — ответил коммандант. Иностранцы обычно не очень приятные люди.

Когда они прощались, миссис Хиткоут-Килкуун сказала, что коммандант должен непременно познакомиться с ее мужем, а Ван Хеерден ответил, что счел бы за честь.

— Приезжайте как-нибудь к нам, погостите у «Белых леди», — сказала миссис Хиткоут-Килкуун, усаживаясь в машину. Коммандант стоял рядом, придерживая дверцу «роллс-ройса».

— У какой белой леди? — переспросил он. Миссис Хиткоут-Килкуун протянула затянутую в перчатку руку и подергала его за ухо.

— Ах вы, противный, — радостно сказала она, — противный и остроумный. — И уехала, оставив комманданта в недоумении, чем он заслужил столь очаровательный…

— Что ты сделала? — переспросил полковник Хиткоут-Килкуун таким тоном, что могло показаться, будто его вот-вот хватит апоплексический удар, когда жена сказала ему, что пригласила комманданта погостить у них.

— У «Белых леди»? Этого паршивого бура?! И слушать об этом не желаю! О Боже, скоро ты начнешь приглашать еще индийцев или негров. Плевать мне, что ты ему сказала. Я не желаю видеть эту скотину в своем доме!

Миссис Хиткоут-Килкуун повернулась к майору Блоксхэму.

— Объясни ты ему, Малыш, тебя он послушает, — сказала она и, еле переставляя ноги, направилась к себе в комнату лечиться от внезапно начавшегося приступа мигрени.

Майор Блоксхэм отыскал полковника в саду среди его любимых азалий и был весьма расстроен тем, как тот выглядел — красный, с вздувшимися венами.

— Не надо так переживать, старина, — сказал майор. — Мы должны уже думать о давлении, о здоровье.

— Как же не переживать, когда эта женщина заявляет, что пригласила какую-то краснозадую обезьяну! Погостить у «Белых леди»! — прорычал полковник, отчаянно размахивая садовыми ножницами.

— Да, это немножко чересчур, — примирительно произнес майор.

— Немножко?! На мой взгляд, это переходит все пределы. Здесь такое не принято. Нахлебники проклятые! — И полковник скрылся в кустах, оставив майора переживать последнее замечание, прозвучавшее в данном случае достаточно двусмысленно.

— Но ведь, насколько я знаю, он поклонник Мастера, — сказал майор, обращаясь к крупному цветку.

— Гм, — фыркнул полковник, успевший перенести свое внимание на рододендрон. — Знаю я эти сказки. Ему лишь бы всунуть ногу в дверь. А там не успеешь опомниться, как весь клуб будет забит подобными типами, черт побери.

Майор Блоксхэм согласился, что в этом есть доля истины. Он, однако, заметил, что, похоже, коммандант на самом деле искренне любит Дорнфорда Йейтса. Полковник был с этим категорически не согласен. — Он из тех типов, что раньше размахивали белым флагом, а сами стреляли в это время по нашим офицерам, — рявкнул он в ответ. — Ни одному буру нельзя; доверять ни на йоту.

— Но… — начал возражать майор, старавшийся одновременно и не упустить свою мысль, и проследить за стремительными перемещениями полковника по саду.

— Никаких «но»! — прокричал полковник из-за куста камнеломки. — Этот человек — негодяй. И в нем течет кровь цветных. Она есть в каждом африканере. Это общеизвестный факт. Я не потерплю ниггера в своем доме! — Его голос отгрохотал за кустами и стих, послышалось частое щелкание садовых ножниц. Поняв, что разговор окончен, майор Блоксхэм вернулся назад в дом. Миссис Хиткоут-Килкуун, уже вполне оправившаяся от мигрени, сидела на веранде с вечерним коктейлем.

— Он непреклонен, дорогая, — сказал майор, осторожно ступая мимо маленькой мексиканской собачки, лежавшей у ног хозяйки. — Абсолютно непреклонен.

Гордый тем, что ему удалось столь дипломатично сообщить о своей неудаче, майор налил себе двойную порцию виски. Вечер обещал быть трудным.

— Скоро открывается охота на лисят, — сказал полковник за ужином, когда подали авокадо. — Жду с нетерпением.

— А Фокс в хорошей форме? — поинтересовался майор.

— Харбингер его тренирует, — ответил полковник, — делает с ним каждое утро десятимильные пробежки. Хороший он парень, этот Харбингер. Знает свое дело.

— Да, Харбингер отличный доезжачий, — поддержал майор.

Миссис Хиткоут-Килкуун, сидевшая за дальним концом большого, сделанного из красного дерева обеденного стола, с обиженным видом выбирала ложечкой мякоть своего авокадо.

— Харбингер — уголовник, — сказала она после того, как несколько минут за столом царило молчание.. — Ты же взял его из тюрьмы в Веезене.

— Лучшие лесничие получаются из бывших браконьеров, — возразил полковник, которому не нравилось, что его жена взяла в привычку своими реалистическими комментариями разрушать тщательно вы страиваемый им собственный искусственный мирок. — Самые лучшие, да будет вам известно. И к тому же, умеющие отлично обращаться с собаками.