Вынужденная оборона - Станислас-Андре Стиман

Она тоже думала об убийстве на авеню Семирамиды, обо всех вопросах, что задал ей комиссар Мария.

— Нет, нет, — ответил Ноэль с нервным смешком. — Наоборот!

— Наоборот? — удивилась мадам Эльяс, считавшая, что от полицейских ничего хорошего исходить не может.

Но Ноэль уже отошел и быстро взбегал по железным ступенькам, ведущим в мастерскую.

«Предлагается, — гласила повестка — явиться в отделение полиции на Четверговой площади 17-го от 10 до 11 часов или 18-го с 14 до 16 на предмет дачи показаний».

Кто-то прилежно добавил чернилами уточнение: «Касательно правил вождения».

Бэль вернулась позднее, чем всегда. Выходя из кухни, куда он заглянул, чтобы свериться с единственными в доме настенными часами, Ноэль вдруг увидел ее за застекленной дверью в сопровождении высокого худого мужчины, целовавшего ей руку.

— Что это еще за типчик? — сварливо бросил он, едва она вошла. — Мы же договаривались, что твои ухажеры прощаются с тобой у лестницы!

Бэль пожала плечами:

— Это Фернан…

— Какой еще Фернан?

— Приятель Флоры. Случайно в трамвае встретились.

Ну вот, все, оказывается, еще раз очень просто. Если бы Ноэль стал настаивать, выказывать раздражение и отчаяние, она бы закричала: «Опять ты за свое?»…

Она направилась к зеркалу. Держа шляпу в руке, обернулась и спросила:

— Ничего не заметил?

— Нет, — ответил он, неохотно взглянув на нее. — Ах, да…

Слова застряли у него в горле.

— Зачем ты это сделала?

Бэль встряхнула свежеобесцвеченными волосами.

— Разве я так не краше? — спросила она.

Что было сущей правдой.

Глава 14

До смерти Вейля редко случалось, чтобы поглощенный работой или мыслями Ноэль прислушивался к шагам, от которых дрожали ступеньки наружной лестницы. Посетители внезапно возникали за застекленной дверью, словно на ходулях или как с неба упали. Оставалось лишь их впустить и состроить улыбку, хотя подчас их приход был весьма некстати.

Теперь же все было по-другому. Ноэль слышал, как они идут по двору, иногда даже как толкают дверь во двор, запертую лишь на задвижку. А когда ступени начинали скрипеть под шагами, ему хотелось убежать в другой конец квартиры, запереться на два оборота в кухне или в ванной… Конечно, некоторые шаги он узнавал сразу: решительные шаги Бэль, шаркающие шаги мадам Эльяс, шаги некоторых поставщиков, подчас сопровождаемые позвякиванием стукающихся друг о друга кувшинов или бутылок. Некоторые близкие друзья сообщали о своем появлении свистом. Некоторые кричали со двора.

Кто бы то ни был, Ноэль все равно всякий раз испытывал волнение, и когда в этот день после обеда дверь мастерской толкнул Клейн, он затаенно обозлился на него за тревогу, которую вызвали у него приближающиеся шаги.

— Добрый день, — сказал Клейн. — Проходил мимо… ну и…

Проходил мимо! Совсем, как комиссар. Но лгал он не лучше.

— Присаживайся, — сказал Ноэль тоном, который постарался сделать радушным. Но в глубине души чувствовал себя в ужасно затруднительном положении. — Ты… с нами ужинать будешь?

Лицо Клейна, как и позавчера, было серое, глаза красные. Однако поведение его совсем изменилось. Сразу было ясно, что он менее безучастен. Плохо контролируемые нервы вызывали подергивание правого века. Время от времени он внезапно поворачивал голову, словно услышав неуловимый для любого другого шум. А когда садился, то ногой подвинул кресло так, чтобы видно было дверь.

— Да, — ответил он, наконец. — По крайней мере, если… если это твоей жене не помешает… — И добавил, неожиданно сменив тему: — Меня подозревают в том, что я кокнул этого подонка Вейля.

Ноэль отчетливо услышал, как вниз по улице громыхает какая-то повозка. Копыта лошадей скользили по булыжной мостовой. Потом в соседнем интернате раздался приглушенный звонок.

— Это… это невозможно! — пробормотал он, инстинктивно взбунтовавшись против этого нового удара судьбы.

Клейн вытащил из кармана мятую пачку сигарет и принялся рвать на мелкие кусочки. Пока он говорил, Ноэль, всегда страдавший от беспорядка, словно от физической боли, невольно смотрел лишь на кусочки бумаги, медленно падавшие один за одним на ковер.

— Видишь ли, — сказал Клейн безразличным, без малейшего выражения, голосом, — когда я привык к тому, что Клер и малыш умерли, когда осознал очевидность их смерти, у меня появилось лишь одно желание, скорее, даже неотложная задача… Понимай, как знаешь… Собрать, объединить все картины, что ей нравились, особенно те, что были вдохновлены ею, чтобы, наверное, не предать ее лицо забвению, воспрепятствовать этому последнему исчезновению, этому последнему рассеиванию, в коем и заключается подлинная победа смерти. Это было через день после… того, что случилось. Я пошел к Вейлю. «Богородица с чертополохом» — помнишь, огромное такое полотно, для которого позировала Клер еще до нашей женитьбы — царила в его кабинете над камином. Он купил ее у меня за триста франков однажды, когда нам жрать было нечего… Я попросил его отдать мне ее. Предложил выкупить за ту же цену, что он заплатил. Для меня это целое состояние. Сказал, что даже готов, если только он может подождать, дать ему гораздо больше…

Клейн жевал кончик сигареты, не замечая, что она потухла:

— Ты хорошо знал Вейля?.. В такие моменты казалось, что имеешь дело со статуей Будды, с неким откормленным чудовищем, властвующим над нами силой денег, каким-то роботом с тайным механизмом… Я рассказал ему истинную причину моей просьбы… Он слушал не прерывая, полуприкрыв глаза, с на миг неподвижными, словно мертвыми, толстыми короткими пальцами, которые он обычно бесконечно скрещивал и разжимал… Исповедник, судия, нет, скорее толстый, пресыщенный и прельщенный, грязный тип…

«Верно! Совершенно верно!» — подумал Ноэль. Вейль словно воскрес перед его глазами с его лжеблагодушием расстриги, с его вислой, слишком белой, кожей.

— На мгновение я подумал, что мне удалось склонить его, сделать сговорчивым. Но разве людей, коих помышляют выпроводить, слушают внимательно?.. Когда я умолк, он продолжал сидеть молча, невозмутимо, словно выжидая, надеясь на продолжение, на то, что я еще что-то добавлю, придумаю какую-нибудь еще уловку. Молчание становилось невыносимым. Он открыл чуть удивленные глаза, и его зрачки, суженные переходом из тьмы к свету, походили на булавочные головки. «Клейн, — сказал он мне тогда, — я очень сожалею, положительно сожалею (так и сказал: „положительно сожалею“) о том, что с вами стряслось. Но я совершенно законно купил эту картину, сейчас она стоит в сто раз больше того, что я за нее заплатил, а когда-нибудь станет стоить еще куда дороже. В любом случае, я не намереваюсь с ней расставаться». Разжал свои куцые пальцы и указательным пальцем нажал кнопку электрического звонка. Мне пришлось опереться на письменный стол, чтобы встать. Мой взгляд упал на тяжелое мраморное пресс-папье. Я схватил его в тот самый момент, когда на пороге кабинета появился холуй, но вдруг почувствовал упадок сил, бросил его и направился к двери. Я уже почти вышел, когда Вейль догнал меня. «Вот сто франков — сказал он. — Если дела не поправятся, приходите еще…»

Клейн провел рукой по лбу. Было совершенно очевидно, что тот голос преследовал его, раздавался еще у него в ушах, и Ноэлю, как и ему, тоже показалось, что он звучит в недрах мастерской.

— И что… что ты тогда сделал? — спросил он.

— Скачала положил эти сто франков в карман… лишь для того, думаю, чтобы уж совсем неумолимо опуститься, унизиться. Но вечером я вернулся к Вейлю и попробовал проникнуть в дом. Тщетно. Назавтра, под вечер, я обнаружил, что одно окно первого этажа приоткрыто. Толкнул его, влез и украл картину. Я был готов к тому, что полиция станет меня допрашивать в тот же вечер. Но ничего не произошло. А на следующее утро узнал, что старикашку убили.

Клейн поискал взгляд Ноэля:

— А теперь послушай меня внимательно. Я украл картину четвертого, во второй половине дня. Вейля убили четвертого же под вечер, до того, как он успел подать жалобу. Из чего полиция сделала вывод, что кража и убийство связаны, что второе — логическое последствие первой, что Вейль застал меня, когда я проник в его дом, и я нанес ему смертельный удар, чтобы меня не схватили.

— Но это же абсурд! — вскричал Ноэль. — Ни малейшего следа борьбы на месте преступления не обнаружили. Вдобавок, если Вейль и не успел подать жалобу, кражу должны были обнаружить его домочадцы, он наверняка бы им о ней рассказал…

— Вовсе нет. Тогда ему пришлось бы рассказать и обо мне, предстать перед ними в самом неблагоприятном свете. Не забывай, к тому же, что кража произошла лишь за два-три часа до убийства.

Клейн внезапно умолк и навострил ухо.

— Кто-то идет, — сказал он хрипло. — Кто это?