Забытый сон - Чингиз Абдуллаев

— Я знаю. Извините, что затрагиваю такую щекотливую тему. Я понимаю, что вы гражданка Латвии и не должны мне отвечать. Но мне кажется, что право каждого человека выбирать, в какой школе ему учиться. Если хочет в русской, то должен учиться в русской. Да при желании хоть на суахили. Безусловно, что в школах должны преподавать государственный язык, и он должен быть везде приоритетным, но разве плохо, если граждане вашей страны будут знать еще и другие языки?

— Там все слишком сложно, — ответила Фешукова, — все не так просто, как вы думаете. У многих людей до сих пор нет гражданства…

— И у меня нет гражданства, — повернулся к ним водитель, — вы правильно говорите насчет школ. Я вам так скажу, пусть каждый учит тот язык, который хочет. А латышский мы все знаем, иначе пассажиров потеряем. Есть такие, которые принципиально по-русски говорить не хотят, и мы их понимаем. Но вообще-то они нас всех обманули. Говорили, что мы должны их поддержать в девяностом, и тогда все будет хорошо. Я сам белорус по национальности, мой отец переехал сюда еще в сорок шестом. Но он был офицером, и сейчас нам не дают гражданства.

— Вот видите, — показала на водителя Татьяна, — все слишком непросто. Сейчас нужно свернуть на параллельную улицу.

— Я знаю, — отозвался водитель, сворачивая налево.

Дронго обернулся. За ними следовала та самая машина, которую он уже видел на мосту. Это был все тот же самый «Ситроен», в котором находилось сразу двое мужчин, очевидно, тех самых «наблюдателей».

— Мне кажется, за нами следят, — сообщил водитель, глядя в зеркало заднего вида.

— Кто это следит? — улыбнулась Фешукова. — Зачем за нами следить?

— Вы сможете оторваться? — спросил Дронго. — Я заплачу вам в два раза больше, если вы сумеете оторваться и высадить нас на какой-нибудь соседней улице.

— А вы шпион? — спросил, улыбаясь, водитель.

— Да, — кивнул Дронго. — Меня зовут Джеймс Бонд.

Водитель беззлобно рассмеялся. И резко повернул направо. Затем прибавил скорость.

— Если меня остановят, штраф будете платить сами, — предупредил он и вывернул руль. Автомобиль развернулся, едва не столкнувшись с набиравшим скорость «Ситроеном», который проехал мимо них, пытаясь затормозить. Послышался скрежет тормозов, но они уже успели набрать скорость.

— Получилось, — обрадовался водитель.

Позади пытался развернуться «Ситроен», отставший от них примерно метров на пятьсот. Сидевшему за рулем «Ситроена» «наблюдателю» нужно было остановить машину и только затем попытаться развернуться. В это время такси свернуло на другую улицу и водитель остановил машину.

— Выходите, — предложил он, — этот дом проходной. За ним двор и следующая улица. Там возьмете такси. Если меня остановят, то я скажу, что не видел вас. Не знаю, кому я помогаю и зачем, но было интересно.

Дронго оставил ему в три раза больше, чем показывал счетчик.

— Спасибо, — кивнул он водителю. Затем, схватив за руку Фешукову, нырнул с нею в подъезд дома, и такси отъехало. Через пятнадцать секунд мимо них с ревом пронесся «Ситроен». Дважды терять одного человека за сутки было слишком много даже для не очень опытных «наблюдателей». Дронго усмехнулся.

— Лилия не говорила мне, что мы будем играть в шпионские игры, — заметила Татьяна, обращаясь к нему. — Кто они такие?

— Мои старые знакомые, — ответил Дронго. — Отсюда далеко до дома Рябова?

— Не очень. Можем дойти пешком.

— Ни в коем случае. Иначе нас сразу найдут. Остановим любую машину. И не беспокойтесь.

— Ничего, — улыбнулась Татьяна. — Я думаю, когда все закончится, вы напишете мемуары, а мы их опубликуем. Будет забавно.

Глава 9

Автомобиль затормозил около дощатого домика. За забором залаяла собака. Как в обычной среднерусской деревне. Это был небольшой рабочий поселок. Молодых людей здесь почти не осталось, все перебрались в столицу, некоторые дома стояли заколоченными. Это место считалось бесперспективным, и дома намеревались сносить, чтобы построить здесь новый большой центр для обслуживания автомобилей.

Фешукова открыла дверь и громко позвала сначала по-латышски, затем по-русски. Они прождали минуты полторы, прежде чем наконец послышались тяжелые шаги. Дверь отворилась, и на пороге возник мужчина, накинувший на себя какую-то замызганную куртку. Под ней была не очень свежая темная рубашка и мятые брюки. В правой руке он держал палку, на которую опирался при ходьбе.

Очевидно, это и был тот самый Рябов. Тяжело ступая, он дошел до калитки и открыл ее, смерив гостей недобрым взглядом. Затем спросил:

— Что вам нужно? Кто вы такие?

— Мы хотим с вами поговорить, — ответил Дронго, решив, что нужно взять инициативу на себя.

— О чем поговорить? Откуда вы приехали? Опять будете меня уговаривать съехать отсюда? Никуда я не уеду, и вы меня не выселите. Прав таких не имеете.

Дронго оглянулся на свою спутницу. В таких случаях решение нужно принимать мгновенно.

— Мы как раз хотим вам помочь, — сказал Дронго, — мы журналисты и поэтому приехали к вам.

— Журналисты, — прохрипел Рябов, — журналисты — это хорошо. Ну, тогда входите в дом. Цыц ты! — прикрикнул он на захлебывающуюся от лая собаку, сидящую на цепи.

Они вошли в дом. Здесь царил полный беспорядок.

— Проходите в комнату, — скинул с себя полушубок Рябов. — Правда, у меня там неубрано. Жена умерла в прошлом году, а дочь все никак не соберется приехать, чтобы отца навестить.

— Где она сейчас? — спросил Дронго, усаживаясь на стул. Он так и не снял куртку. Впрочем, Рябов ему и не предлагал. Фешукова осталась в пальто. Она уселась на другой стул.

— В Калининграде, — ответил хозяин, входя в комнату. Он недовольно огляделся, словно не знал о царившем вокруг беспорядке, и сел на диван, который жалобно под ним скрипнул.

— Что вам нужно? — спросил он, вытягивая свою левую ногу. Из-под брюк проглядывал протез.

— Мы хотели с вами поговорить, — осторожно начал Дронго, — нам сообщили, что у вас есть некоторые проблемы…

— У меня одна большая проблема. Эти гниды из районной власти хотят меня отсюда выгнать. А я не хочу уезжать. Они говорят, что эти дома принадлежали давно закрытой фабрике. А я им объясняю, что купил дом еще десять лет назад и заплатил полную цену. У меня купчая есть, а они ее не признают. Говорят, что прежний владелец не имел права продавать дом. Он смошенничал. Но при чем тут я?

Старик от негодования даже побагровел. У него было большое широкое лицо, несколько рыхлый нос, мордастые щеки.

— Безобразие, — в тон ему согласился Дронго. — Значит, дом вы купили десять лет назад? — Он достал из кармана ручку и сложенный вчетверо листок бумаги, словно для того, чтобы начать записывать.

— Почти десять лет, — кивнул Рябов. — А теперь они мне говорят, что я приобрел его незаконно. Можете себе представить?

— А где вы работали до этого?

— Нигде не работал. В собачьей будке дежурным сидел. Сначала на вокзале, потом в одном приличном доме устроили. Консьержем меня называли. Ну, какой я к черту консьерж был, если платили гроши и еще хотели, чтобы я сутками дежурил. Махнул я на все рукой и ушел.

— А до этого?

— До этого человеком был, — с чувством произнес Рябов. — При советской власти жили. Я в училище заместителем директора работал по хозяйственной части. А потом оттуда ушел и на железной дороге работал. Только там мне тоже не повезло. Видите, как меня там укоротили? — Он поднял штанину, показывая протез. — И стал я никому не нужным инвалидом. Вот такая у меня судьба. А теперь меня еще и из дома моего выгнать хотят.

— Нехорошо, — согласился Дронго. — Значит, ногу вы потеряли, когда работали на железной дороге?

— Я же говорю.

— Значит, сторожем и консьержем вы работали, уже будучи инвалидом?

— Правильно. И гроши получал. Когда советская власть была, она нас, инвалидов, уважала. У меня трудовой стаж был почти тридцать пять лет. А после мы гроши получали.

— И вы работали консьержем?

— Ну да. В Риге. Тогда я еще там жил, в самом центре. Мне еще в восемьдесят шестом как инвалиду квартиру дали в доме железнодорожников. Хорошую квартиру — трехкомнатную.

— Ясно. И вы работали консьержем. Но нам рассказывали, что там в это время случилась какая-то непонятная история с самоубийством?

— Что здесь непонятно? — удивился Рябов. — Все как раз понятно было. Человек домой пришел, а тут ему письмо принесли, что он банку деньги должен. Ну, он веревку на себя накинул и решил со всеми долгами вот так расплатиться. Они меня доведут, что я тоже на себя веревку накину.

— А нам говорили, что про письмо он уже знал и сам просил своего секретаря это письмо ему принести.

— Ну, может, и так было, — великодушно согласился Рябов, — я уже иногда запамятываю. Только он повесился, это точно.