Вилами по воде - Линда Ангелина

в лучах заката –

прикинулся невинным шлангом,

но хватка-то, однако — волчья;

ты, может, друг, и сам не ангел,

но этот — конченая сволочь…

Стекло

На горку въехав из провала,

я одолела перевал –

отсюда море открывалось,

над ним и в нём закат пылал;

внизу грузовичок устало

пересекал пологий склон,

а в кузове его плескалось

огнём оконное стекло –

и в этой плоскости зеркальной

горел оранжевый закат

и отражались птицы, пальмы,

столбы и небо в облаках;

на миг стеклянная поверхность

в себя вместила целый мир –

прибрежных гор зелёный веер,

закат над бухтой, лодки, пирс –

как будто некто опрокинул

в таинственную муть стекла

край неба, ряд застывших пиний

и моря огненную гладь;

казалось, нежная маджента

зари в полосках голубых

и шапки пальм — не отраженье

в стекле, а плод его глубин:

огонь в воде и бег весёлый

волн в серебристых завитках –

мир видимый рождён из стёкол

и тьмы магических зеркал…

И я, с улыбкой королевы,

не тормозя кабриолет,

не целясь, выстрелила с левой

и выбросила пистолет –

взлетел, блестя стеклянной пылью,

зеркальный мир грузовичка

и превратился в хаос; взвыли

сирены, Вагнер зазвучал –

и, в довершенье хит-парада,

под марш из "Гибели богов"

зажглись на небе сотни радуг,

сверкая выше облаков…

Ну вот и всё — конец виденьям,

конец иллюзиям моим,

нагроможденьям беспредельным

сирен, богов, закатов, нимф –

отныне буду без иллюзий

жить-не тужить и не грустить,

как все порядочные люди –

Эвтерпа добрая, прости…

Сосед

Соседский дед, профессор института

какого-то, остряк и весельчак,

зимой едва не помер от инсульта,

но выжил, слава Богу, и сейчас

молчит, навек лишившись дара речи,

сидит в коляске, лысиной трясёт,

натягивает шаль жены на плечи

да изредка вздыхает, вот и всё.

Неведомы для нас пути Господни,

а жизнь даётся только напрокат –

закончен срок аренды, и сегодня

он плачет, молча глядя на закат;

но всё могло бы быть гораздо хуже –

так пусть из-за забора он молчком

мне со своей веранды мучит душу,

блестя на солнце стёклами очков –

вот так и я, наверное, когда-то

состарюсь тоже, тронувшись умом,

и буду плакать, глядя на закаты

в молчании немом…

Сирень

Невозможный сезон всевозможных надежд и утопий –

Это май, от сирени в саду голова набекрень –

Надо думать о многом, но мысли сбегают офтопик,

Ни прозрений, ни слов — и во всём виновата сирень;

И пускай я не верю в любовь и незыблемость истин,

И мой поиск, быть может, ничтожен, и путь бестолков –

Я в ладони беру белоснежные рыхлые кисти

И надеюсь найти в них цветки из пяти лепестков –

И мне кажется, нет ничего драматичней на свете,

Чем душистой сирени короткий беззвучный концерт,

Чем игра светотени на россыпях белых соцветий

И прощальный аккорд увяданья и смерти в конце…

Я давно принимаю удары судьбы со смиреньем –

Всё грустней на душе, всё длиннее мой список потерь –

Улетают мечты в небеса облаками сирени –

Не вернуть,

Не забыть,

Ничего не исправить теперь…

Путешествие 4

Неплохо бы сегодня было взять,

Да и уехать к чёрту на кулички,

Легко над трассой в воздухе скользя,

Мечтать, считать ворон меланхолично,

И завершить полуденный полёт

У белых клумб на набережной Арля,

Где я чужая, где никто не ждёт,

Где день затянут зыбкой знойной марлей;

Давно хотелось мне приехать в Арль

И поглазеть, и погулять вдоль Роны,

Увидеть римский цирк, собор, базар,

Латунность рощ оливковых зелёных –

Смотреть, вдыхать и пробовать Прованс,

Лиловый дым его полей лаванды,

Дурман его лавандовых пространств –

И пить бандоль на каменных верандах;

Attraction Арля — сумасшедший дом –

Последнее пристанище Ван Гога,

Классический пример — каким трудом

Оплачен дар, какой судьбой убогой –

Шизофренией, бедностью, нуждой,

Тоской, и мочкой уха, и абсентом –

Подозреваю, что никто другой

Не согласится на такую цену…

Весь монастырский сад пройду, затем

Отправлюсь дальше — на осмотр развалин

Амфитеатра и античных терм,

Вздохнув о том, что мир непознаваем,

Но близок Рим — от римлян до меня

Каких-то пять десятков поколений –

Я им родня, расту на их корнях

Былинкой бледной, жалкой тенью тленной…

Потом в собор, где тихо и светло,

Торжественно, красиво и печально,

Где солнце сквозь витражное стекло

Бьёт сине-бело-красными лучами –

И на базар — там фрукты и цветы

Роскошные в количествах огромных,

Сыры и рыбы, груды дынь и тыкв,

И ранний виноград долины Роны;

Устав, зайду перекусить в кафе

На улочке кривой средневековой –

Хозяин — из породы де ла Фер –

Окутан тайной, мудростью, покоем –

Он что-то знает важное про жизнь,

Но я, возможно, тоже это знаю –

Что от себя, увы, не убежишь,

Что память тенью тянется за нами –

И в этот миг я вспомню о тебе –

Расстроюсь вдруг и попрошу открытку

И ручку, и замечу, что теперь

Мне от руки писать — сплошная пытка,

И что слова ползут наискосок,

А буквы — вкривь и вкось: я разучилась

Писать пером, не помню адресов,

Имён, фамилий, лиц, событий, чисел…

Конечно, проще скинуть смс,

Послать е-мейл, достать планшет из сумки –

Но нет — открытка из далёких мест –

Вот верный знак реального безумства –

Я напишу: любовь — тяжёлый груз –

Прости меня и помни Бога ради,

Ведь я — твоя единственная грусть,

А ты — моя единственная радость…

Путешествие 5

Плывёт по морю грозному Титаник –

не чувствуя грядущих испытаний,

в салоне-люкс вкушают господа

шарантских устриц в хрупких крошках льда,

пьют кто Moёt Chandon, кто просто водку,

любуются, как солнце сходит в воду,

танцуют буги, вальс и ча-ча-ча,

не ведая, что именно сейчас

в незримой точке G их ждёт огромный

и страшный айсберг, весь в углах и кромках:

к утру Титаник въедет в айсберг белый,

разрежут льдины корпус корабельный

на части, на фрагменты, на куски –

ну а пока несут закуски и

есть в рюмках и бокалах алкоголь,

пьют за круиз, за женщин, за любовь

и за Титаник — новый и