Как стать фантастом - Кир Булычев

Правда, тогда туризм в нашем институте сошел на нет из-за трагедии, в которую я не угодил по случайности. Устроился в последний момент на работу с "лесным семинаром". А пятнадцать человек из нашей секции пошли на двух шлюпках в Ленинград на день Военно-Морского флота. Они спешили, чтобы успеть к празднику. Решили проскочить перед штормом на Рыбинском море, и их разбило о стволы мертвого леса в северной части водохранилища.

Когда водохранилище заканчивали, тоже стремились уложиться в ударные сроки и лес не успели спилить. Так и остались страшной угрозой подводные стволы.

Находили тела наших ребят и девушек в течение двух недель, привозили в цинковых гробах, и за две недели мы похоронили многих - это страшное воспоминание, это было как работа. Сегодня с утра на кладбище, и завтра на кладбище...

С шестидесятого года я регулярно печатался в "Вокруг света", ездил в командировки и экспедиции от журнала и стал в редакции своим человеком. По моим расчетам, за годы работы в журнале я заполнил своими материалами более двух полных номеров.

С писателями моего поколения я познакомился уже в первой половине шестидесятых, когда занимался журналистикой и начал переводить для издательства "Мир", где чудесный человек Евгений Артурович Девис основал длинную и, можно сказать, революционную серию зарубежной фантастики. Я уверен, что для развития современной фантастики эта серия сделала даже больше, чем редакция Жемайтиса. Впрочем, можно ли сравнивать?..

Но большинство будущих и действующих, к тому же небогатых фантастов прошли сквозь эту серию в качестве переводчиков, составителей и авторов предисловий.

Я был в числе переводчиков и рецензентов, поскольку знал английский язык. Вот это была настоящая школа!

Правда, надо сказать, что для Евгения Артуровича все мы, приходившие в его узкий, как щель, кабинет, четко определялись по полкам, на которые он нас помещал.

Я оказался на полке "рецензентов и переводчиков". Уже в составители я не попадал, а предисловие, если не ошибаюсь, мне доверили написать лишь однажды: шел болгарский сборник, а я возвратился из Болгарии и знал авторов лично.

Из-за этой консервативности Девис долгие годы не хотел верить в то, что сам я могу что-нибудь написать. А лет пять назад, когда Евгений Артурович был консультантом в "Армаде" и там возник вопрос, не начать ли нам сотрудничать, он вызвался быть посредником и, встретившись со мной, сообщил: "Переводчик ты неплохой, но стоило ли тебе бросать это занятие сомневаюсь..." В "Мире" я познакомился с переводчицей Нелли Евдокимовой, полной, ленивой, талантливой женщиной, а потом и с ее мужем - Сашей Евдокимовым, книжным торговцем и, главное, очень неплохим библиографом.

Саша был страшно худ, немного похож на верблюда и лохмат.

Жили Евдокимовы в ближайшем к Бородинскому мосту доме на набережной. Там была арка этажа в четыре. Как раз над аркой и располагалась их квартира, а может быть, часть коммуналки.

Словом, просторная высокая комната со стеллажами, продавленным креслом и еще более продавленным диваном. Были там еще какие-то сидячие места, потому что, когда Нелли завела свой литературный салон, собиралось до двух десятков гостей и все как-то размещались.

Здесь я и увидел фантастов.

Главная фигура на этих сборищах - Ариадна Громова. Она была по натуре Главной Женщиной.

Ариадна приходила и садилась в кресло, а за креслом стояли ее молодые оруженосцы - Шура Мирер и Рафа Нудельман. Первый - начинающий фантаст, один из лучших в нашей стране; второй - критик, переводчик и соавтор Ариадны.

Аркадию Стругацкому, который тоже заходил раз или два, почетного места не доставалось, потому что он был начинающим и еще не понимал, насколько велик.

Я вовсе не был фантастом, писателем или кем-то еще. Но принадлежал к когорте переводчиков.

Вторая моя встреча с настоящим писателем произошла куда позже, в 1967 году, когда я решил написать фантастический роман. Об этом я договорился с моим другом, редактором "Детгиза", Ниной Матвеевной Берковой, и она же мне посоветовала уехать куда-нибудь из Москвы, чтобы не выкраивать для работы по двадцать минут в день, а садиться с утра и до вечера стучать на машинке, до упаду.

Присутствовавший при этом разговоре Олег Соколов, который тогда работал в "Искателе", сказал, что отлично знаком с рижским писателем Владимиром Михайловым, чудесным гостеприимным человеком. Так что садись, Игорь, в поезд, позвонишь Володе с вокзала и проведешь месяц на Рижском взморье, там у них потрясающий Дом творчества писателей, на самом берегу, вокруг сосны шумят.

Что за наваждение нахлынуло на меня, до сих пор не понимаю! Как я мог заявиться в чужом городе к незнакомому человеку? Сам этого никогда не делаю и не люблю, когда так поступают со мной. Но вот сошел я с поезда, позвонил Михайлову... его не было дома, а его жена Наташа вежливо предложила мне зайти к ним и подождать.

С чемоданом и пишущей машинкой я ворвался в квартиру Михайлова и застрял на несколько часов, потому что он занимался собственными делами, не подозревая, какой сюрприз его поджидает.

Когда он увидел меня, вполне обжившегося в его квартире, то в первый момент, к моему стыду, не смог скрыть некоторого раздражения - день выдался нелегким, и Михайлов выглядел усталым.

Понемногу Михайлов обмяк, подобрел, а так как человек он весьма доброжелательный, то через час мы стали приятелями, каковыми и остались на всю жизнь.

У Володи Михайлова я увидел полку, где стояли не только журналы с его повестями и рассказами, но и самые настоящие книжки, на которых было написано имя автора. А сам автор, невысокий, подтянутый, быстрый в движениях, черноволосый, не подозревавший о том, как его закрутит жизнь, стоял рядом со мной и вел себя как равный.

Володя оставил меня у себя ночевать, а на следующий день повез на взморье искать жилье. Почему-то Дом творчества для меня был закрыт - то ли из-за моего социального положения, то ли еще по какой причине, но мы сняли комнату в домике рядом с писательским, у уборщицы, милой латышской молодой женщины с двумя сыновьями. Месяц я прожил в ее доме, текла вялая, мокрая прибалтийская зима, в маленьком кафе у шоссе дешево (не сезон) угощали взбитыми сливками, миногами и настоящим кофе. Снег сыпал ночью, а утром таял везде, кроме газонов. Я сидел перед окном, плюхи мокрого снега срывались с сосновых ветвей, и те облегченно выпрямлялись. Я написал роман "Последняя война", который сложился несколькими месяцами раньше, когда я плыл на "Сегеже" из Мурманска в Тикси.

Даже космический корабль в романе именовался "Сегежей", да и некоторые члены экипажа носили имена моряков сухогруза.