Как стать фантастом - Кир Булычев

И я согласился.

Во-первых, потому что я рассчитывал добыть там материалы, чтобы закончить диссертацию. Во-вторых, мне нужны были деньги. В-третьих, мне просто хотелось снова побывать в моей драгоценной Бирме.

Так что летом я прошел стажировку в АПН, затем осенью 1962 года отъехал в Рангун.

...Есть печальный закон: нельзя возвращаться в полюбившиеся места и к прошлым привязанностям. Я помню, как в середине шестидесятых годов у нас с Кирой образовалось свободное время зимой и захотелось вырваться из Москвы. Мы сели в поезд и поехали в Ялту. В зимней Ялте светило весеннее солнце, кое-где цвели розы, ветер был не холодным, а прохладным. Но, главное, было пусто, чисто и просторно. Мы сняли за три рубля чудесный номер в гостинице "Ореанда", вечером ходили в ресторан, где в пустом зале играл небольшой оркестр. Мы подружились с оркестрантами, они потом приезжали к нам в Москву. Я тогда понял, что должен буду написать роман о зимней Ялте. Но взялся за него через двадцать лет - это мой главный и все еще недописанный роман "Река Хронос".

Новый год мы встречали в том же ресторане, накрыв общий стол с оркестрантами, к счастью, народу в ресторане было так мало, что музыканты большую часть ночи сидели за общим столом, а часов в пять утра мы пошли к расшумевшемуся за ночь морю. Было совсем темно, только чуть светились облака, а по морю гуляли белые барашки.

Когда мы возвратились в Москву, то все уши прожужжали друзьям о сказочной поездке, и неудивительно, что на следующий Новый год мы вернулись в Ялту с дюжиной приятелей.

Это была катастрофа.

Сыпал паскудный дождь, оркестр развалился, почему-то начались дрязги в нашей компании...

Так и с Бирмой. Вторичное путешествие туда оказалось менее интересным, и люди были поскучнее, и работа несладкой... и так далее. Хотя я несправедлив.

Во-первых, за год с небольшим в Бирме я настрочил в нашу АП Невскую газету двадцать или тридцать статей, причем сам же снабжал их фотографиями, написал две книжки для АПН - конечно же, о дружбе и сотрудничестве (к счастью, они вышли только на бирманском языке). Я собирал материалы для диссертации и фактически закончил ее. Я побывал в разных концах Бирмы нечего жаловаться! И все же.

В конце 1963 года подошло время отпуска. Обычно отпуска давали со скрипом и с опозданием, но так случилось, что передо мной уехал, завершив срок, заместитель председателя АПН, и я автоматически занял его место - из редакторов и корреспондентов перенесся в иное измерение. Мне тут же присвоили звание второго секретаря посольства и заместителя пресс-атташе, так как представитель АПН был пресс-атташе. Должность представителя АПН в те годы не была АПНовской, а замещалась сотрудниками других ведомств, и у нас она была занята майором ГРУ.

Требовался противовес, о чем я не сразу догадался.

Как только мне выдали дипломатический паспорт, меня вызвал к себе советник, резидент КГБ. Он был мил и добродушен.

- Игорек, поезжай в отпуск, отдохни как следует. Приедешь, примем тебя в партию и начнем работать - ведь ты теперь получишь допуск и как дипломат начнешь ходить на прием.

- Но я недостоин... - Тогда я еще апеллировал к гражданской совести моих оппонентов и уговаривал их не засорять партию людьми вроде меня.

- Достоин, - ответил советник. - А вот бороду придется сбрить. А то ты у нас теперь единственный беспартийный бородатый дипломат. Нехорошо. Всю жизнь проведешь на вторых ролях.

Незадолго перед тем к нам в Бирму приезжала делегация космонавтов. Я как корреспондент АПН провел с ними несколько дней и, в частности, фотографировал их для нашей газеты. Одну фотографию из подаренных Валентине Терешковой она вернула, надписав так: "Пускай жена заставит тебя сбрить бороду. Ведь достоинства человека определяет характер, а не личность". Наша гостья полагала, что личность - это нос и уши.

Я вышел от советника и понял, что его не устраивает моя личность. Характер - под вопросом. И тогда я понял, что в Бирму не вернусь.

Я был вполне лояльным советским человеком, и, когда надо было написать отчет о беседе или секретный доклад за находящегося в алкогольной,коме начальника, я покорно это делал. Но вот к новой жизни и новым обязанностям был не готов.

Я так и не вступил в партию и не сбрил бороду. Я не вступил и в Союз писателей, потому что полагал неприличным состоять в организации, идеалов которой, в частности, метода социалистического реализма и партийной литературы, не принимал. И мне всегда казались странными трагедии, которые завязывались вокруг изгнания из Союза того или иного прогрессивного писателя. А чего ты лез в эту клоаку? - хотелось спросить. Но не был знаком и потому не спросил.

Впрочем, я отвечаю только за себя. Тем более что сейчас эта проблема потеряла актуальность, и уже не приходится видеть удивление на "личности" собеседника, когда говоришь ему, что в Союзе не состоял. Потому что ленив, потому что не выношу собраний...

Я приехал в Москву, подлым образом никому ничего не сказав, чтобы не испортить себе отпуск, восстановился в аспирантуре, и лишь когда надо было возвращаться, сообщил в АПН, что выезжать за рубеж не хочу.

Это было удивительно! За многие годы существования АПН я оказался первым сотрудником, который изменил Родине наоборот.

То есть отказался бороться на переднем крае идеологического фронта и предпочел жизнь в аспирантском тылу. Знаете, какое официальное звание я получил? "Дезертир с идеологического фронта"!

А ведь если бы я стал проситься за рубеж, черта с два меня бы отпустили!

Но когда я отказался, возмущению не было предела. Заместитель председателя АПН, с которым ранее я был в хороших отношениях некоторый стал потом прогрессивным, демократически настроенным телевизионным обозревателем, начинал со мной очередную беседу со слов: "Слышал я, что у тебя плохие квартирные условия", а кончал так: "Ты ведь действительную в армии не служил! Я вот собираюсь позвонить министру обороны - как насчет того, чтобы, протрубить 3 года в солдатах?" А я, к сожалению, не знал, что в его словах правда, а что - пустая угроза. И дрожал. Но долго ли, коротко ли - плюнули на меня, и я возвратился в институт. Так я сделал еще шаг к фантастике.

Причем не только внутри, в сердце - именно во "второй Бирме" я начал писать фантастические опусы. Повесть "Русалка за 100 000" - фантастическую феерию о Бирме, "Краткую историю человечества" в фантастических миниатюрах.

Вернувшись из Бирмы в 1963 году, я продолжал писать для себя и друзей. Не очень активно, но писал. И всегда фантастику.

Не мог я писать реалистическую прозу. Не получалось.

Так что история об "Искателе", обложке и динозаврах - синтетический образ. Правда и домыслы в нем смешаны, хотя больше правды.