Поэма - Андрей Мир

– И это только начало! – с гордостью в глазах заявила Ева.

– Да, – согласился я, тайком вынашивая в голове грандиозные планы.

Меня то и дело стали печатать в различных журналах, я описывал то работу и услуги своих школ (этакая ненавязчивая реклама), то подход к тренировкам, то спортивное питание. Несколько интервью были взяты у нас дома, так что Ева не оставалась в тени, к тому же я то и дело упоминал о том, что успехом всецело обязан именно ей.

Моё время ценилось всё больше, я полностью отказался от преподавания, разве что изредка давал мастер-классы своим тренерам, на которые собиралось целая тьма народу; подобные вечера превращались в весёлые вечеринки. Тренерский состав школ был сформирован из старых знакомых из танцевального мира, а также из бывших учеников многократных чемпионов, – людей за которыми не нужно было присматривать. Применив лучшие практики индустрий гостеприимства и продаж, внедрив гибкую систему управления клиентами, я сделал свою сеть школ конкурентоспособной.

В то время с запада едва доносились отголоски pro-am, соревнований в которых выступали смешанные пары профессионал-любитель. Ещё на заре своей танцевальной карьеры, выступая в Америке, я разглядел в этом целое море франков, именно поэтому меня печали в вышеупомянутых журналах, именно это явилось краеугольным камнем в сети новых школ. Многие знакомые Евы с некоторых пор стали моими друзьями, что в деловом мире буквально значит: "этот парень может помочь мне заработать ещё". Часто мы с ними выбирались на охоту, рыбалку, играли в гольф, обедали, и, как водится, их круг всё разрастался. Именно некоторым из этих друзей я поведал о слабом веянии нового направления в танцевальном мире, веянии, которое денежным цунами захлестнёт сноровистого. За последние полгода я не только рассчитал новый проект по всем правилам бухгалтерского учёта, но и дотошно оценил танцевальных рынок не только Парижа, но целой Франции и нескольких близлежащих стран, более того, я поверил в то, что никто кроме меня не способен выжать максимум из этой возможности. Таким образом в моих руках внезапно оказались не только большие финансовые возможности, можно было сказать, что я держал на поводке фокус внимания половины Парижских газет.

В следующие три года, я не только открыл более двадцати танцевальных школ по всей Европе, но и учредил организацию для проведения всевозможных соревнований, ведь именно соревнования приносили колоссальный доход.

Мы с Евой переехали в просторный особняк, к которому прилегала огромная территория, на которой помимо сада с живописной беседкой и качелями, простиралось несколько гектар луга и леса. Маленькая хозяйка большого дома казалась абсолютно счастливой: полгода до переезда она усердно руководила ремонтными работами, и теперь можно было не только принимать в несколько раз больше гостей, но и устраивать самые настоящие балы!

Ева не расстраивалась из-за того, что я стал самостоятельным: после нашей первой годовщины совещания в её спальне прекратились, и она лишилась рясы серого кардинала. Ева отнюдь не жаждала оказывать на меня влияние, самостоятельность и уверенность в себе делали из меня такого мужчину, которого она всегда хотела видеть подле себя. Желание блистать всегда пылало в сердце Евы, но её хотелось блистать в тени влиятельного уважаемого человека; слышать своё имя сразу после известного, почтенного имени было для неё настоящей отрадой. Моя жена с нескрываемой гордостью читала все газетные заметки и журнальные статьи, которые так или иначе касались меня или нас.

– Это же всего-навсего реклама, – смеялся я над ней.

– Ну и что, ведь это твоя реклама, – отвечала она.

Помимо всего прочего Ева находила нескончаемое удовольствие в выездах в свет и в приёмах гостей. Всё так же порой я просил её присмотреться к тому или иному человеку для того, чтобы после выяснить верность моих собственных суждений, ведь никакие годы и опыт не могли научить меня разбираться в людях так, как это умела делать женщина. И конечно на каждое личное приглашение в любой дом, я отвечал, что приеду с женой. Мы часто ездили отдыхать и побывали во множестве стран; несмотря на то, что такие поездки из-за ждавших меня дел зачастую не превышали недели, они дарили Еве много радости.

Когда мы освоились и обжили свой новый дом, когда Ева наконец перестала заставлять слуг перевешивать картины с места на место, в попытках определить лучшую комбинацию из великих произведений, я подарил ей породистую лошадь и собаку. Ева на это ответила по-женски: заказала у известной портнихи костюм наездницы, который последняя сшила по последней моде. Таким образом у моей жены появилось новое увлечение, иногда и я разделял его, выходя с ней на прогулку. В такие минуты она то опережала нас с собакой, то возвращалась – совсем как маленькая девочка – либо скакала вокруг меня словно Валькирия.

Теперь я иногда мог работать дома: школы не требовали надзора, а многие организаторские вещи удавалось решить по телефону, к тому же несколько поверенных, заменявших секретаршу и посыльного, брали на себя известный ворох дел. Но отчего-то просторный кабинет не приносил мне большой радости, не восхищал сердце величественный вид из окна. Дела, дела, дела. Порой в те редкие минуты, когда, я задавался самым разрушительным вопросом: "зачем?", мне казалось, что мысли о погоне за достатком проказой облепили мой мозг. У меня было бесконечно много планов, как ещё можно улучшить наше с Евой положение, но в конце концов: "зачем всё это?" Отголоски пресыщения уже доносились издалека, словно тёплый ветер в конце зимы они предвещали перемены.

Да и наш с Евой брак всё меньше удовлетворял меня. По своей сути он был похож на один из договоров, которые мне часто приходилось заключать. Как известно хороший контракт позволяет выиграть каждой из сторон, так было и с нами; общие цели и порывы объединили нас для того, чтобы стало легче достичь желаемого, мы решили, что вдвоём будет проще отвоевать у судьбы хорошую долю, и на начальном этапе это, действительно, было так. Со временем же былая необходимость в Еве – по части нашего воображаемого договора – изжила себя, но я не позволял себе проявлять какое бы то ни было недовольство, да и разве это было возможно? Спускался я к завтраку – прибранная и нарядная Ева, украшенная счастливой улыбкой, терпеливо ждала меня за столом; негодовал в сердцах на ту или иную неудачу – она подбадривала меня; отправлялся на званный обед – ехала со мной в ослепительном наряде. В обществе Ева почти всегда держала меня под руку, и, хотя это отваживало весёлых в известном смысле