Современная комедия - Джон Голсуорси
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– Вэл, – сказала она еле слышно, – Вэл, не храпи, милый!..
В табакерке можно ценить не столько эмаль, бриллиантики или эпоху, сколько то, что она принадлежала вашему отцу. Уинифрид, хотя и достаточно показала себя собственницей, в течение стольких лет сохраняя Монтегю Дарти со всеми присущими ему качествами, не обладала, как ее брат Сомс, ни инстинктом коллекционера, ни тем вкусом к вещам, в котором Джордж Форсайт первый усмотрел «смесь ханжества и добродетели». Но чем больше время отдаляло ее отца Джемса – а с его смерти протекло уже четверть века, – тем глубже она чтила его память.
Как древний полководец или мыслитель, огражденный временем от соперников, год от году стяжает все большую славу, так и Джемс! Его нелюбовь к переменам, его предельная семейственность, его умение сберечь деньги для детей и вечная боязнь, что ему чего-нибудь не скажут, с каждым годом, который он проводил под землей, сияли в глазах Уинифрид все более ярким ореолом. По мере того как она полнела и ее светские стремления угасали, прошлое разгоралось в целое созвездие сияющих воспоминаний. Исчезновение табакерки, столь ощутимо напоминавшей Джемса и Эмили, поколебало ее завидное душевное равновесие больше, чем любое другое событие за много лет. От мысли, что она поддалась голосу, аристократически звучавшему по телефону, ей делалось положительно не по себе. А ей ли, казалось бы, не знать, с ее богатым опытом общения с аристократией! Однако она была из тех женщин, которые, установив неприятный факт, делают все, чтобы как можно скорее его устранить. Ничего не добившись от Вэла, который только сказал: «Ужасно жаль, мама, но что же поделаешь – не повезло!» – она призвала на помощь Сомса. Его новость сразила. Он помнил, как Джемс на его глазах купил эту табакерку у Джобсона, заплатив десятую долю той суммы, которую можно бы получить за нее теперь. Все теряло свой смысл, если возможно было вот так вдруг лишиться вещи, стоимость которой без всяких усилий с их стороны неуклонно возрастала в течение сорока лет. И взявший ее был из очень хорошей семьи – так, по крайней мере, утверждал племянник! Была ли честность старых Форсайтов, в атмосфере которой Сомс был воспитан и вступил в жизнь, врожденной или благоприобретенной – впитанной с молоком матери или с доходами от банков – об этом он никогда не задумывался. Она составляла часть их системы, так же как поговорка «Честность – лучшая политика» входила в систему частных банкирских контор, которые тогда процветали. Праздные мысли на тему о банках были вполне естественны для человека, помнившего отклики на крах конторы «Эндерстарт и Дарнет» и постепенное исчезновение маленьких банков с легендарными именами. Эти громадные теперешние объединения хороши для кредита и плохи для романистов: разъяренные вкладчики – интереснее не было чтения в его время! Такие большущие концерны не могут лопнуть, как бы ни вели себя их клиенты, но способствуют ли они честности отдельных лиц – в этом Сомс не был уверен. Как бы то ни было, табакерка пропала, и если Уинифрид не примет мер, ее не вернуть. Какие именно меры она может принять, было ему еще не ясно, но он посоветовал ей сейчас же поручить это дело кому-нибудь.
– Но кому?
– На то есть Скотленд-Ярд, – ответил Сомс мрачно. – Толку от них вряд ли добьешься – суетятся, а больше ничего. Есть еще этот тип, которого я приглашал, когда мы судились с Феррар, но он очень дорого берет.
– Мне бы не так было жаль, – призналась Уинифрид, – если б она не принадлежала дорогому папе.
– Таких бандитов надо сажать в тюрьму, – проговорил Сомс.
– И подумать только, – сказала Уинифрид, – что Вэл и остановился-то у меня главным образом для того, чтобы увидеться с ним.
– Ах так? – сказал Сомс мрачно. – Ты вполне уверена, что табакерку взял этот субъект?
– Безусловно. Я достала ее всего за четверть часа до этого, хотела почистить. Когда он ушел, я сейчас же вернулась в комнату, чтобы убрать ее, а ее уже не было. Вэл не выходил из комнаты.
Сомс на минуту задумался, потом отбросил подозрение насчет племянника, потому что Вэл, хоть и кровно связанный со своим папашей Монтегю Дарти, да еще в придачу лошадник, все же был наполовину Форсайт.
– Ну, – сказал он, – так прислать к тебе этого человека? Зовут его Бекрофт; вид у него всегда такой, точно он слишком много бреется, но он не лишен здравого смысла. По-моему, ему надо связаться с клубом, в котором этот тип состоит членом.
– А вдруг он уже продал табакерку? – сказала Уинифрид.
– Вчера к концу дня? Сомневаюсь; но времени терять нельзя. Я сейчас же отправлюсь к Бекрофту. Флер перестарается с этой своей столовой.
– Говорят, она отлично ее наладила. Такие молодцы все эти молоденькие женщины.
– Да уж быстры, что и говорить, – пробурчал Сомс, – но тише едешь – дальше будешь.
Услышав эту истину, которую в дни ее молодости готовы были без конца повторять старые Форсайты, Уинифрид заморгала своими очень уж светлыми ресницами.
– Это, знаешь ли, Сомс, всегда было скучновато. А теперь, если не действовать быстро, все так и ускользает.
Сомс взялся за шляпу.
– Вот табакерка твоя наверняка ускользнет, если мы будем зевать.
– Ну, спасибо, милый мальчик. Я все-таки надеюсь, что мы ее найдем. Милый папа так ею гордился, а когда умер, она не стоила и половины против теперешней цены.
– И четверти не стоила, – сказал Сомс, и эта мысль продолжала сверлить его, когда он вышел на улицу. Что толку в благоразумии, когда первый встречный может явиться и прикарманить его плоды? Теперь
