Папа, мама, я и Сталин - Марк Григорьевич Розовский
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Освобожден с работы ввиду откомандирования на работу по строительству Камчатского судоремонтного завода.
Основание: личная должностная карточка на гр. Шлиндмана С.М. и штатные расписания.
Начальник Ц Архива МППТ СССР /Крупский/
Ст. инспектор /Трусова/
ВОЕННАЯ КОЛЛЕГИЯ
ВЕРХОВНОГО СУДА
СОЮЗА ССР
28 августа 1954 г.
№ 4Н-04432/54
Москва, ул. Воровского, д. 13
СПРАВКА
Дело по обвинению ШЛИНДМАНА Семена Михайловича пересмотрено Военной Коллегией Верховного Суда Союза ССР 25 мая 1954 года.
Постановления Особого Совещания от 23 июля 1940 года и от 16 февраля 1949 года отменены и дело за недоказанностью обвинения в уголовном порядке прекращено.
ПРЕДСЕДАТЕЛЬ ВОЕННОЙ КОЛЛЕГИИ
ВЕРХОВНОГО СУДА СОЮЗА ССР
ГЕНЕРАЛ-ЛЕЙТЕНАНТ ЮСТИЦИИ /А. ЧЕПЦОВ/
ПРОКУРАТУРА
Союза Советских Социалистических республик
ГЛАВНАЯ ВОЕННАЯ ПРОКУРАТУРА
9 июля 1954 г. Красноярский край г. Канск, ул. Революции Москва, Кирова, 41 Д. 47
№ 2/6Г-58286-38
Гр. ШЛИНДМАН Семену Михайловичу
На Ваши заявления от 3 июня 1954 года и 12 июня 1954 года сообщаю, что по протесту Генерального Прокурора СССР Военная Коллегия Верховного Суда СССР своим определением от 26 мая 1954 года уголовное дело в отношении Вас прекратила за недоказанностью обвинения с освобождением Вас из ссылки.
Определение Военной Коллегии 19 июня 1954 года направлено начальнику УМВД Красноярского края для объявления Вам.
ВОЕННЫЙ ПРОКУРОР ОТДЕЛА ГВП
МАЙОР ЮСТИЦИИ (ШКАРУППА)
8. VII.1954 г.
СССР
КОМИТЕТ ГОСУДАРСТВЕННОЙ БЕЗОПАСНОСТИ при Совете Министров СССР
25 октября 1954 г. № 21 гор. Москва
СПРАВКА
Выдана гр-ну ШЛИНДМАН Семену Михайловичу, 1905 года рождения, урож. гор. Харькова, в том, что изъятые у него при аресте в 1937 году личные документы не сохранились.
Начальник отдела комитета госбезопасности
Начальник отделения
Третье действие
Отец. Меня освободили в канун двадцатого съезда — перемены пошли с 5 марта, чтобы потом покончить с лихолетьем по-серьезному и двинуть историю к новой жизни. Когда жахнул двадцатый съезд, я понял: у них дело пахнет керосином, будут нашу кодлу отпускать — и вся недолга.
Я. Ваша «кодла» — миллионы людей.
Отец. А по каждому — вертухаи теперь должны были назад откачивать. Прокуратуру закидали тоннами наших прошений, я сам настрочил последнюю жалобу на имя Маленкова и Микояна — длиннющую, как моя отсидка. Но уже не она помогла. Пошла кампания — как сажали пачками, так пачками повело освобождать.
Я. «Эпоха позднего реабилитанса», как тогда говорили, началась.
Отец. Честно говоря, я, когда отмазался, сам не поверил — думал: ну, опять на время, тик-так — и опять захомутают, опыт уже был… Но чуток осмотрелся — дело понеслось серьезное, начали выпускать широко, без балды, ворота открылись… на зонах вздрогнули, взбодрились… Неужели канули окаянные годы?! Неужели вправду теперь будут гнать правду, одну только правду?.. Верилось с трудом. Но ведь произошло!., ни хрена себе история пошла! — только успевай удивляться в завале.
Я. Спасибо Хрущеву?
Отец. Э нет, это не мы, ТАМ отбывшие, а вы будете кланяться, благодарить: мол, если б не Никита, все было бы по-старому!.. А мы подарки судьбы принимали молча, настороженно, по-тихому. Как должное, можно сказать.
Я. Честно скажи: вы трусили по-прежнему?
Отец. А хоть и трусили… В тот момент другого и быть не могло!.. Раньше трусили — так почему сейчас все должно иначе быть?!. Мы к трусости за эти годы ПРИВЫКЛИ — вот это надо понять. И если вдруг тебе, всю жизнь трусившему, вдруг говорят: всё, кончай, ты теперь другой человек, СВОБОДНЫЙ, иди на все четыре стороны, — это не всем в масть, может, кому-то и не в пандан, свобода тебя давить начинает, не знаешь, с какого боку ты к ней, а с какого она к тебе. Это, сынок, тяжесть большая — свобода, не легче, чем несвобода, вот в чем дело.
Я. Ты это испытал?
Отец. Не один я. Вот представь: ты по полной реабилитирован, а жилья нет, семьи нет, денег нет, работы нет… А ты — свободен, как птица с подрезанными крыльями, попробуй, полети!.. Не летится.
Я. Ну, семья, положим, у тебя была. И даже не одна, а несколько… Выбирай, с кем жить дальше будешь!
Отец. Я и выбирал. В Польшу ехать?.. Это вообще всё перечеркнуть — и тебя, и маму твою!.. Не ехать — всё тут уже разбито вконец, враскосец пошло — как жить?., где?., с кем?.. Лида меня не простила, не приняла, не приютила… Даже наоборот, показала на дверь!.. Вроде победа, но — Пиррова, радости никакой. Оставалось одно — нестись по воле волн, жить так — будь что будет, как выпадет — так пусть и выпадет, ничего САМ не крути-вороти, а то самому же и придется по новой расхлебывать…
Я. Какая-то рабская позиция.
Отец. Ну, правильно, рабская. А я уж давно допер: наша такая выпала судьба — быть рабом — до самого конца, до самой смерти. Что на воле, что в неволе. Это моя стезя — расплата. Вот я и расплачивался.
Я. Расплата?.. За что?
Отец. А за всё. За глупость нашу — за юность комсомольскую, безбашенную, за веру неистребимую в утопию, в товарища Сталина, в ИДЕЮ революции как спасительную и распрекрасную, — вот за все это мое еврейство, черт бы его побрал!
Я. Ничего не понимаю. Ты что такое говоришь?
Отец. То, что думаю. Сейчас. После смерти!.. Я заслужил то, что со мной случилось. И все мы заслужили. Поколение мое несчастное заслужило свои несчастья.
Я. Вот так так!.. Может, ты еще скажешь, что и «Сталин был прав»?
Отец. Не знаю.
Я. Ну, тогда мы расходимся. Твои несчастья ничем нельзя оправдать.
Отец. Слушай меня. Я прожил свою жизнь, как мог. Да, я был раб. Точно. А что оставалось?.. Теперь ты попробуй по-другому. Твое время. И что?.. Сломаешь шею. И ничего не добьешься. А я… а мы… выжили, несмотря ни на что. Факт, что мы с твоей мамой — хоть и врозь! — а выжили! Победили!
Я. Этот твой товарищ Сталин залез к вам в постель, разрубил вашу жизнь в куски — и это ты называешь «победили»?!. Всю жизнь я ношу — вынужденно! — не твою фамилию и не твое отчество
