Поступь империи: Поступь империи. Право выбора. Мы поднимем выше стяги! - Иван Кузмичев

столько от разбойного люда, сколько из-за корыстолюбивых людишек и их ставленников. Вот только как избавиться от этой проблемы? Посадить своих людей, причем воспитанных должным образом и в должных традициях? Таких, как витязи, правда, со специфичными знаниями.

Придется набор увеличивать и часть кадетов отправлять в отдельный корпус, полугражданского профиля, для обучения азам управления, экономики, законодательства, как необходимый резерв кадров, готовых сразу же вступить в новые должности.

Следующие два часа пролетели незаметно, слишком уж интересные вещи рассказывал смоленский губернатор. С одной стороны, вроде бы и знал я о них, но только поверхностно, не вникая в суть, теперь же у меня появилась возможность исправить сию оплошность.

Петр Самойлович поведал мне о том, что православные христиане, находящиеся под пятой у Османской империи, давно присылали к царскому двору посольства с грамотами о заверении в верности и просьбой о помощи и освобождении от исламского владычества. Самыми ревностными в этом плане оказались Дунайские княжества.

В Валахии господарем сейчас был Бранкован, а в Молдавии, свергнув Николая Маврокордата, восседал Димитрий Кантемир, который воспользовался помощью крымского хана. Как сказал смоленский губернатор, крымский хан так прямо и заявил султану в полном диване: «Бранкован богат и силен, у него много войска, он предан русским; неосторожно при настоящих обстоятельствах оставить в его руках Валахию; ежеминутно должно ждать от него измены и помехи успеху нашего оружия. Надобно захватить его, потому что добровольно он не явится в Константинополь; только Димитрий Кантемир в состоянии исполнить это дело, и потому назначьте его молдавским князем, а Николай Маврокордат не способен на это. Не могу сноситься я о важных делах с человеком, которому не верю».

Кроме того, что Кантемир получил Молдавию, ему было дано обещание, что если он успеет захватить Бранкована, то и вся Валахия станет его. Откуда все это узнал боярин, я не спрашивал: слава богу, своих резидентов у Руси-матушки в тех краях предостаточно, так что сомневаться в его словах мне не следует.

Одновременно с этим угнетенные христиане действовали самостоятельно, без указки бояр и князя. В сентябре этого года к царскому двору приезжал сотник Богдан Попович, вручив канцлеру, за неимением государя, грамоту от австрийских сербов, из городов Арада и Сегедина, от полковников Ивана Те-келии и Волина Потыседы. Все идет к тому, что готовится восстание, и нужно восставшим только одно – русские войска под боком и уверенность в поддержке со стороны православного государства, наследницы Византийской империи в православных делах.

– Ну так что же тогда получается?

– Если война с османами будет, то может статься, что мы потеряем и Азов, и часть земель наших, за которые русской кровью плачено, – тихо сказал губернатор, не глядя на меня.

– Неужто ты, боярин, мысли крамольные у себя в голове держишь? Или силу оружия русского не признаешь? – нахмурившись, спрашиваю его, прикидывая в уме, с каким итогом закончилась война в моем времени. Помню, что Россия возвращала Турции Азов с его округом и обязывалась срыть укрепления на Днепре и Дону и Таганрогскую крепость. Кроме того, вроде бы Петр обязывался не вмешиваться в польские дела и дать Карлу пропуск в Швецию. Определенно есть о чем задуматься.

– Нет, что вы, ваше высочество! – оторопело ответил Петр Салтыков. – Сила оружия русского известна нам, да только выдюжит ли Русь-матушка войну на две стороны? Мне говорили, что царевич умный и деятельный человек, прислушивается к словам, коли они с пользой сказаны. Ведь нет теперь Священной лиги, и некому будет помочь России, да что там, все только Османской империи помогать будут, после победы над шведами!

– Твоя правда, боярин, но ведь к государю приходят донесения об угнетенных братьях наших по вере, да еще и князья дунайские помощь предлагают. Отец не выдержит и сорвется к Днепру. А ведь кто-нибудь из князей и предать может, всяко под боком у басурман лежат, вот и предадут, для злата и живота своего, не глядя на своих крестьян, слезно молящих государя нашего о помощи.

Подумав немного, я все же решил пока ничего не обещать и лучше прикинуть шансы на войну, благо многое мне известно и кое-что может быть подправлено. Вот только хватит ли этой эфемерной подправки? У османов-то армия раза в три больше нашей под Прутом была. Что ж, время покажет, кто прав, а кто виноват.

– Хорошо, боярин, я поговорю с государем, но не обещаю, что получится. К вам же, как я слышал, вскоре полки подойти должны, от татарвы защищаться, так ты их к южным рубежам определи и по крепостицам рассели, все же надежней оно будет: и армию не пропустят, и от летучих отрядов проще отбиваться да мирных людишек защищать.

– Благодарствую, ваше высочество!

Встав, боярин поклонился мне, как всегда кланялись старшему не только по положению, но и по знаниям.

– Если какие вопросы появятся, то пиши мне, постараюсь ответить или помочь. А ежели у меня самого возникнет надобность в тебе, Петр, то уж не серчай, отпишу обязательно и службу попрошу, – с улыбкой сказал я ему.

– Как можно? Я же с радостью!

– Вот и замечательно. Тогда ступай давай, время идет, а мне уже сегодня снова в дорогу собираться, даже дел здешних посмотреть не успею. А то, может, за год еще какие мздоимства нашлись, и кое-кого повесить для острастки не помешает, – с показным сожалением говорю боярину.

Тот лишь слегка покивал головой и был таков, испросив разрешения удалиться.

Однако уехать вечером не получилось, решено было остаться в городе до утра: хляби небесные оказались чересчур уж слезными. Ливень был такой, что дальше десятка шагов ничего не было видно, словно не вода это, а сплошное серое марево. Но за ночь погода наладилась, и поутру даже светило осеннее солнце, тусклое, кое-как согревающее усталую землю. Но даже такое светило много лучше, чем яростный дождевой напор.

Перед тем как мы выехали за ворота, к нам подъехал молодой отрок в курьерском облачении и передал мне увесистое письмо от смоленского губернатора. Поблагодарив отрока рублем, мы тронулись в путь. Я же, изменив своим правилам, залез в карету. Слишком уж необычно это: вроде бы только вчера говорили с Салтыковым, а тут на тебе – и письмецо. Причем писанное явно не день и не два назад. Значит, вчера была только проверка, а сейчас – нечто большее, важное.

Занавесив шторы с одной стороны кареты, я поудобнее уселся на вещах, распаковал письмо, с каждым мгновением все сильней углубляясь в чтение старорусской письменности. Постепенно, как это бывало и раньше, буквы выстроились