Николай II - Александр Боханов

Затем опять сидела в крепости, но уже Свеаборгской. Как потом ее допрашивали уже при большевиках и держали под арестом в Петрограде на Гороховой улице в бывшем доме градоначальства, где теперь размещается эта страшная ЧК. И как ей удалось чудом спастись, а ее искали по всему городу, арестовывали близких, а она пряталась у разных знакомых и каждый день, каждую минуту ждала ареста и смерти.

Но Бог оказался милостив, охранил, и всегда находились добрые сердца, помогавшие, когда уже и надеяться-то не на кого. Анна писала, что не перевелись преданные люди, готовые оказать любую помощь царской семье. Ей передавали деньги, и она пересылала их через верных лиц в Тобольск. Только один известный сахарный делец и банкир К. И. Ярошинский перевел через Вырубову почти 200 тысяч рублей. И другие посылали. Но все благодеяния людям приходилось осуществлять в обстановке строжайшей тайны, рискуя всем.

Письма Танеевой-Вырубовой производили сильное впечатление на тобольских арестантов. Рядом с тем, что пережила Аня, их жизнь казалась относительно благополучной и спокойной. Даже Николая Александровича, всегда сдержанного и умевшего свыкаться с грустными обстоятельствами, злоключения верного друга семьи тронули почти до слез. В середине декабря в конверт с письмом Аликс царь вложил и свой листок, где было всего несколько строк: «Мысли и молитвы всегда с Вами, бедное страдающее существо! Ее Величество читала нам все ваши письма; ужасно подумать, через что Вы прошли! У нас здесь все хорошо — очень тихо. Жаль, что Вы не с нами. Целую и благословляю без конца. Ваш любящий друг. Н.».

Александра же Федоровна восхищалась Аней. Она просто молодец! Какая сила духа, как мужественно и честно переносит страдания! Кругом предают, клевещут, крадут, душу свою отдают дьяволу, она же — нет; сумела выдержать. Царица считала Танееву не только своей подругой, но и единомышленницей-ученицей, которой многое в жизни сумела объяснить. Эти уроки, как теперь видно, не прошли даром. В том и ее заслуга. Аликс овладело чувство глубокой и непроходящей нежности по отношению к Анне. Ее браслет с руки не снимала, а на ночь обязательно надевала кольцо, то самое, которое получила при последнем расставании. Да и днем бы не снимала, но оно было велико, опасалась потерять.

Писала ей, когда бывала одна, обычно лежа в постели. В камине горел огонь, и порой казалось, что она переносится в другое время. Невольно вспоминались тихие, умиротворенные вечера в Царском, в Анином домике. Их неспешные беседы, размышления, занятия рукоделием, музыкой. И голос Григория забыть не могла, как и то, что он говорил. Теперь, в Тобольске, она тоже беседовала с подругой, каждому письму отдавала столько самого важного, потаенного.

«Как время летит, скоро будет 9 месяцев, что я со многими простилась… И ты одна в страданье и одиночестве. Но ты знаешь, где искать успокоения и силу, и Бог тебя никогда не оставит. Его любовь выше всего» (24 ноября), «Да, прошлое кончено, благодарю Бога за все, что было, что получила, и буду жить воспоминаниями, которые никто от меня не отнимет. Молодость прошла. Тоскую сильно» (8 декабря); «Есть вещи, которые отгоняю от себя, убивают они, слишком свежи еще в памяти — все прошлое. Что впереди, не догадываюсь. Господь знает и по-своему творит. Ему все передала. Помолись за нас и за тех, кого мы любим, и за дорогую Родину. Вяжу маленькому (Алексею. — А. Б.) теперь чулки, он попросил пару, его в дырах, а мои толстые и теплые… Я своим тоже делаю, все теперь нужно. У Папы (Николай. — А. Б.) брюки страшно заштопаны тоже: рубашки у дочек в дырах… Анастасия очень толстая (ее отчаяние), как Мария раньше была, большая, крупная до талии — надеюсь, что вырастет еще. Ольга худая, Татьяна тоже» (75 декабря); «Прошедшее как сон! Только слезы и благодарность. Мирское все проходит: дома и вещи отняты и испорчены, друзья в разлуке, живешь изо дня в день. В Боге все, и природа никогда не меняется» (20 декабря); «Все головы потеряли, царство зла не прошло еще… Чем живут теперь? И дома, и пенсии, и деньги — все отнимают. Ведь очень согрешили мы все, что так Отец Небесный наказывает своих детей. Но я твердо, неколебимо верю, что Он все спасет. Он один это может» (9 января); «Благодарю день и ночь за то, что не разлучена со своими собственными 6 душками, за много надо благодарить: за то, что ты можешь писать, что не больна, храни и спаси тебя Господь, всем существом за тебя молюсь, а главное, что мы еще в России (это главное), что здесь тихо, не далеко от раки св. Иоанна» (24 января).

Императрица находила в себе силы морально поддерживать тех, кто был далеко от нее, но в первую очередь тех, кто был рядом. Утешала и наставляла и своих дорогих, и сопровождающих. Вера и надежда ее не покидали. Она уповала на милость Всевышнего. У нее сохранялась и надежда на конечное торжество справедливости на земле. Она видела, что, несмотря на все клеветы и оскорбления, многие проявляли неподдельный интерес и сочувствие к ним. Проводя много времени в кресле около окна, часто видела, как почти ежедневно разные люди подходили к дому, снимали шапки, крестились сами и крестили их. На них кричала охрана, их отгоняли, но снова и снова все повторялось. Да, не исчезла еще в людях любовь к своим монархам, и, чтобы там ни говорили и ни писали политические авантюристы, они — венценосцы. Народ это знает.

В Тобольске, тайком от комиссара, Ники нередко ходил в караульную комнату, где разговаривал с солдатами, играл с ними в шашки. Потом Александра жадно слушала его рассказы. Особенно обращала внимание на все, что касалось общего настроения служилых, солдатских оценок. Из неспешных и немногословных повествований Ники следовало, что некоторые уже не стеснялись критиковать нынешние порядки, высказывали возмущение всем происходящим, жалели, что в стране царя нет, говоря, что «раньше лучше было». Эти слова являлись сладкой музыкой для Александры Федоровны, утешали душу. Да, русские действительно как несмышленые существа: большие, невоспитанные, некультурные, но — дети. А на детей разве можно обижаться?

С воли тоже поступали обнадеживающие сигналы. Анна в письмах намекала, что что-то делается для их освобождения. В конце зимы — начале весны 1918 года у Александры Федоровны созрело убеждение, что вскоре их должны освободить верные люди. Не последнюю роль в укреплении подобного настроения, которым, как писал потом Жильяр, «Ее Величество заразила и всех нас», была история с одним поручиком, неоднократно появлявшимся перед взорами заключенных на улице и которого царица приняла за долгожданного спасителя. Это был… зять Григория Распутина. 22 января 1918 года царица написала Танеевой: «Надеемся офицера увидеть завтра хоть издали». Речь шла о Борисе Соловьеве — сыне бывшего казначея Святейшего Синода и друга Распутина Николая Васильевича Соловьева, частого гостя на столичной квартире старца на Гороховой улице.