Зимний излом. Том 1. Из глубин - Вера Камша

– Монсеньор, – правый глаз сержанта был синим и заплывшим, – улицы перекрыты, люди идут по домам. Генерал Карваль объезжает караулы. Герцог Придд отбыл к Галерным воротам.

– Хорошо. Сколько с вами людей и что у вас с лицом?

– Две роты. А с мордой – камень бросили... Ничего, заживет.

– Не сомневаюсь. – Робер развязал было кошелек, собираясь достать золотой, но передумал и бросил его Дювье целиком. – Сам выпей и товарищей угости. Хорошо, что хорошо кончается.

– Спасибо, Монсеньор, – лицо южанина было серьезным. – И то сказать, чудом обошлось, но разозлились на нас... Страсть.

А когда из Доры попрут счастливцы с подарочками, разозлятся еще больше, но лучше остаться без узелка с леденцами, чем сдохнуть в какой-нибудь яме.

– Пуэн, – распорядился Иноходец, – оставайтесь здесь. Площадь очистить, людей у вас теперь хватит. Присматривайте за дырой и ждите землемеров. Тех, кого вытащат, переписать. Списки пришлите мне к Комендантским воротам, а если уеду – домой.

Высокий длинноносый горожанин больше не хрипел и не задыхался. И не дышал. Зажатый со всех сторон труп медленно колыхался вместе с живыми. Ставшее после смерти надменным сине-багровое лицо висело перед самыми глазами Дика, и юноша зажмурился. Это он еще мог сделать, но только это.

Сзади шумело, орало, выло, ругалось, сзади была хоть какая-то жизнь. Там, где стоял Ричард, не было ничего, кроме судорожных хрипов и торопливого женского бормотанья. Дик не раз пробовал повернуться, но разве может повернуться вмурованный в стену камень?

– Убейте меня! – вырвавшийся из тупого рокота крик был чудовищным, люди так не кричат. – Убейте! Ну, убейте!.. Что вам, жалко? Жалко, да?! Выходцы, вот вы кто... Выходцы зеленые!.. Вы все зеленые!!! Смотрите... У него нос зеленый и крошится... Вы только гляньте, зеленый и крошится, кро... ха-ха-ха...

Вопли переросли в хохот, хохот – в какой-то шакалий вой, а кладка под ногами стала мягкой. Это не камни, это просто не могут быть камни. Камни – верные, надежные, уставшие, а тут – грязь. Злая, зловонная жижа, из которой рождаются оборотни. Старая Анна умерла. Ее больше нет, а раньше она рассказывала про рожденных топями гадин. Они совсем как люди, но изо рта у них пахнет болотом, и одна нога остается ослиной. Твари из зеленого болота, из Ренквахи... Они всегда ненавидели Окделлов, как трясина ненавидит скалы. Сначала она затянула отца, теперь и его...

– Мама! – детский крик резанул по ушам, и Дик торопливо распахнул глаза. – Мамочка... Что с тобой? Мамочка!

– Померла твоя мамка, – рявкнул в ответ грубый голос, – сдохла! И все мы сдохнем из-за этих таРаканов!

– Это они! – не поймешь, мужчина визжит или женщина. – Они!.. Они всех изведут!

– Именно, – заорал грубый, – мы перемрем, а в наших домах прихвостни тараканьи зажируют!

– Ты лжешь, – выдохнул Дик, но его не услышали. Или не поняли. Орали сзади, а вокруг колеблющиеся лица были смутными, зелеными и сонными. Только толстый мужчина в шляпе с пером медленно поднял налитые кровью глаза, словно хотел ответить, но вместо этого его стошнило. Он не мог опустить головы, его рвало прямо в затылок усатой старухи, и толстяк водил головой, пытаясь утереться о ее чепец. Сумасшедший сзади все еще хохотал, а перед глазами, которые страшно было закрыть, качался, качался, качался длинноносый мертвец.

– Эй, вы, – дюжий капрал-южанин изо всех сил барабанил в окованную железом дверцу, – открывайте! Уснули вы там, что ли? Или сдохли?!

Дора до ответа не снизошла. Светило солнце, в небе кружили голуби, безмятежно серебрился иней, но из-за испятнанных временем стен доносился странный, тревожный гул.

– Эй, – орал капрал, – это свои! Отворяйте, ..., так вас...! Точно, перепились!

– Подвинься. – Никола Карваль оттеснил служаку и саданул в калитку сапогом. Военный комендант был подчиненному по плечо, но смешным маленький южанин не казался, наоборот.

– С вами говорит генерал Карваль, – в устах Никола эти слова прозвучали чуть ли не в первый раз. – Приказываю открыть. Именем короля и Талигойи!

– Леворукий, померли они там, что ли? – процедил давешний цивильник. – Или в фонтане купаются?

Проклятое гуденье, что за ним кроется? Веселье? Драка? Бунт? Хотя бунтовщики бы орали. И пьяницы бы орали, и драчуны, а тут ноют, словно замерзающие пчелы. И где стражники и солдаты? Должен же кто-то быть у ворот!

– Монсеньор! – женщина? Здесь, откуда? – Монсеньор!

Полная горожанка средних лет вынырнула из-за мясной лавки, смешно вскидывая грудью, перебежала улицу, хлопнулась на колени перед Робером.

– Монсеньор, милости!

– Кто вы? – милое круглое лицо, из-под светло-серого чепца выбивается каштановая прядка. – Что вам нужно?

– Там мои дочери, – горожанка попыталась вцепиться Эпинэ в сапог, но Робер успел отскочить, – обе... Я их не пускала, а они пошли. С подружками... Пошли – и теперь там!

– Ворота закрыли, когда началась давка. – Иноходец говорил чистую правду, но ему казалось, что он врет. – Если ваши дочери не успели войти, они уже дома. Какой дорогой они пошли?

– Улицей Красильщиков, – торопливо забормотала женщина, – и прямо сюда, к Комендантским... Я их не пускала, но там... Обещали ленты и морисское масло... Они так хотели.

Ох уж эти пахнущие розами флакончики. И эти ленты! Как просто приманить девчонок, даже проще, чем мышей в мышеловку. Те хотя бы принюхиваются.

– Вам нечего волноваться, – если нечего, чего ты торчишь и смотришь, как теперь уже трое колотят в мертвые ворота?! – у Канальных и в самом деле случилось несчастье, но здесь все в порядке.

– Сандра и Мона никогда не пойдут к Канальным, никогда...

Оплакать беду она всегда успеет. Если случилась именно беда, но ведь пока ничего не ясно, пока просто не открывают ворота.

– Ваши дочери или дома, или скоро придут, – Робер осторожно погладил плечо женщины. – Вам тоже лучше вернуться.

– Монсеньор, – а ведь она на кого-то похожа, на кого-то давно забытого, – можно я подожду, пока откроют? Мне подарков не надо, только пусть...

– Ждите, – сейчас она заплачет, если только на нее не наорать, – только отойдите к лавке!

– Постой. – Никола отвлекся от калитки, лицо его было хмурым и подозрительным. – Как тебя пропустили?

– Я попросила, – лицо горожанки вспыхнуло, – там Жильбер стоял. Он тоже из Агиррэ. Он меня узнал.

– Постой, – подался вперед Иноходец, – так ты – дочь старухи Маризо?

– Да, Монсеньор, – закивала неожиданная землячка, – да... Неужели Монсеньор меня узнал?

– Ты похожа на сестер. – Эмма Маризо... Коса вокруг головы, бирюзовые сережки... Эмма пекла пирожки с земляникой и вышла замуж за мещанина из Агиррэ. Роберу было лет десять, эта была первая свадьба, на которую его взяли.