Зимний излом. Том 1. Из глубин - Вера Камша

Над безмолвной площадью надували щеки флейтисты, закатывали глаза скрипачи, тряс седеющей гривой маэстро, шевелили губами Морен, «Каглион», Дейерс, Кавендиш... В полной тишине, медленно и плавно, словно лебеди на пруду, горожане надвигались на палатки с подарками, окружали сонный багровый фонтан, тянули руки к разносчикам фишек, а на галерее, подтянув одну пухленькую ножку к подбородку и свесив другую, сидела толстая девчонка с золотыми крылышками за спиной. Девчонка шевелила пальчиками над самой головой маэстро Алессандри и щербато скалилась, а на ее голове пылала алыми ройями золотая корона...

– Господин маршал, тут барон Кракл... Живой!

Живой? Робер вздрогнул, выпустив руку Рокслея, и та мягко упала на алый плащ. Кракл жив, Рокслей мертв, таков закон мироздания. Его собственные руки были в крови, своей и чужой, Иноходец торопливо вытерся об измазанный камзол и увидел чудом уцелевшего. Барон громко стонал и закатывал глаза, но был невредим.

– Герцог, – провозгласил он, глядя на Эпинэ, – вы опоздали! Наши друзья мертвы. Какая ужасная смерть, какая страшная случайность! Кто мог подумать...

Подумать могли многие, но не удосужился никто. Кем надо быть, чтоб устроить гулянье на кое-как заделанных ямах?!

Тяжелые шаги заставили оглянуться. Двое «спрутов», не тех, кто вытаскивал Рокслея, сложили свою ношу рядом с Джеймсом. Полковник Морен больше никого не напоит солью. И в Барсину он тоже не уедет.

По лицу бывшего коменданта Багерлее прошелся кто-то в кованых сапогах, но нос уцелел. Нос и тяжелый перстень на левом мизинце. Следующими из-под обломков появились Карлион, которому выпало умереть без титулов, и маэстро Алессандри, сыгравший свой последний марш. Еще кто-то в капитанском мундире и с пробитой головой, совсем как Джеймс.

– Комендант здешний, – поясняет какой-то «спрут», – вроде как Локком звали...

– Вы не представляете, что я пережил, – один из глаз Кракла ловил взгляд Робера, другой лез в небеса, – и не дай вам Создатель испытать подобное! Вы не представляете, не можете себе представить...

Толстая девчонка в белом платьице с блестками прыгает по гнущимся доскам, высовывает язык, кричит, хлопает в ладоши, а на галерею, на помосты для актеров, на одинокое дерево лезут в поисках спасенья прижатые толпой люди. Те, кто внизу, хватают за ноги тех, кому посчастливилось подняться. Гроздья чудовищного винограда корчатся, раскачиваются, валятся на головы новой волны, рассыпаются обезумевшими тварями. Твари рычат, царапаются, кусаются, давят друг друга.

Кто-то поднимается, кто-то не может, по упавшим идут, лезут, ползут следующие, падают, снова лезут, вторым, третьим, четвертым слоем... А девчонка все прыгает, все размахивает руками, беззвучно, по-рыбьи разевая щербатый рот. За ее спиной нелепо топорщатся золоченые крылышки, на лице багровеют чудовищные шрамы, сверкает, переливается корона, и наползает со всех сторон тошнотворная зеленая муть...

Четверо скрипачей, цивильник с продавленной грудью и Кавендиш, которого больше не нужно убивать! Подлец, погубивший конницу Эпинэ, нашел подлую смерть. Мельницы судьбы мелют медленно, но наверняка. Каждому – свое. Рано или поздно. Кому – Скалы, кому – Ветер, кому – Молнии...

Небесная стрела ударила в вершину горы, разлетелась искрами. Искры стали звездами и снегом. Снег летел сквозь звездный свет, а сквозь него мчалась золотая охота. Рыжие кони топтали мертвые листья, языками пламени вились плащи за плечами всадников, пластались в полете черномордые борзые. С багряной перчатки сорвался ловчий ястреб, описал круг над головой Робера, крича звонко и тревожно. Всадник обернулся, поднял руку, то ли приветствуя Повелителя Молний, то ли подзывая заигравшуюся птицу.

Звездная россыпь бросилась Роберу в лицо, но Эпинэ успел увидеть, как белый кречет опускается на руку разом поседевшего хозяина....

– Герцог Эпинэ, – незнакомый офицерик с изжелта-зеленым лицом изо всех сил пытался сохранять спокойствие, – Его Величество настоятельно требует вас к себе.

– Его Величество подождет, – медленно произнес Иноходец, – пока его Первый маршал не закончит веселиться.

Сверкающая кавалькада стремительно исчезает в снежной круговерти. Звонко трубит ледяной рог, ржут, закидывая головы, белоснежные иноходцы, рассыпаются вьюжной заметью, а из-за черных гор вздымаются, тянутся к закованной в серебряный шар окровавленной луне четыре призрачных меча.

Сердце...Четверым Один ОтдалСердце.

– Господин Первый маршал, – офицерик не уходил, а смотрел собачьими глазами на Робера, – Его Величество... Его Величество не поймет вашего отказа.

Дурашка прав, нужно идти. Собрать в кулак то, что осталось от воли, и идти к бывшему другу, сюзерену, человеку. Робер в последний раз глянул на измазанную зеленой мерзостью лютню.

Нет золота, нет солнца, нет звезд, ничего нет. Погасло, остыло, умерло, смолкло...

В грудь отравленный кинжал —Полночь,Четверых Один Призвал —Помни!

– Он предчувствовал свою смерть! – возопил Кракл, глядя сразу на Робера и на осиротевший инструмент. – Предчувствовал! Мы не верили, а он оказался прав!

– Барон Дейерс слишком много пел о смерти, – не сдержался Эпинэ, – и она его услышала. Идемте, теньент, не стоит испытывать терпение Его Величества.

Примечания

1

«Гуси» – презрительное прозвище дриксенцев, на гербе которых изображены коронованный Лебедь на волне и два скрещенных меча. «Буробокими» и «Медвежьими башками» называют подданных правящей в Гаунау династии Бербрудер, считающих своим прародителем одного из богов Седых земель, могучего воина с медвежьей головой. После принятия Гаунау эсператизма Бербрудеры взяли своим гербом медведя с двуручным мечом.

2

Слепое, похожее на крота животное, ведущее подземный образ жизни.

3

Ольстра – седельная кобура. Их крепили к седлу с обеих сторон у передней луки седла. Кобуры обычно закрывались сверху.

4

Намек на варастийскую забаву, когда двух или более ызаргов помещают в мешок; животные начинают драться, и в конце концов в живых остается лишь один. Если подобное развлечение сопровождается ставками, ызаргов метят особым образом.

5

«Когда Александр узнал, что могила Кира разграблена, он велел казнить Поламаха, совершившего это преступление, хотя это был один из знатнейших граждан Пеллы. Прочтя же надгробную надпись, Александр приказал начертать ее также и по-гречески». Плутарх. Избранные жизнеописания.