Карл Маркс. История жизни - Франц Меринг
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Хэльс открыл этот конгресс тяжкими обвинениями против прежнего генерального совета и против гаагского конгресса, причем Эккариус и Юнг горячо поддержали Хэльса. Конгресс единогласно высказался против гаагских постановлений и отказался признать генеральный совет в Нью-Йорке. Он постановил созвать новый международный конгресс, как только федерации Интернационала в большинстве своем созовут его. Этим свершился раскол британской федерации; обломки ее уже оказались бессильными принять энергичное участие в выборах 1874 г., которые низвергли министерство Гладстона, в значительной степени благодаря выступлению тред-юнионов: они выставили ряд кандидатур и в первый раз провели двух своих членов в парламент.
Так сказать, свидетельством о смерти Интернационала был шестой конгресс его, созванный в Женеве 8 сентября генеральным советом в Нью-Йорке. В то время как бакунинский конгресс, собравшийся уже 1 сентября тоже в Женеве, насчитывал все-таки двух английских делегатов (Хэльса и Эккариуса), по пяти бельгийских, французских и испанских делегатов, четыре итальянских, одного голландского и шесть делегатов из Юры, марксистский конгресс состоял почти исключительно из швейцарцев, и притом в большинстве своем проживавших в Женеве. Даже генеральный совет не смог прислать ни одного делегата; точно так же не было на конгрессе англичан, французов, бельгийцев, испанцев, итальянцев; присутствовал только один германец и один австриец. Из всех менее чем тридцати делегатов конгресса старик Беккер похвалялся, что тринадцать он достал из-под земли, чтобы придать некоторый вес конгрессу количеством собравшихся членов и обеспечить большинство правому направлению. Конечно, Маркс не поддался этому самообману; он честно признал «провал» конгресса и предложил генеральному совету отодвинуть на время на второй план формальную организацию Интернационала, но по возможности не выпускать из рук центральный пункт в Нью-Йорке, для того чтобы идиоты и авантюристы не имели возможности захватить руководство Интернационалом и скомпрометировать дело. Ход событий и неизбежное развитие и сплетение их сами собой восстановят Интернационал в улучшенной форме.
Это было самым мудрым и самым достойным решением при тогдашних обстоятельствах; но, к сожалению, оно было ослаблено последним ударом, который Маркс и Энгельс хотели нанести Бакунину. Гаагский конгресс поручил комиссии пяти, внесшей предложение об исключении Бакунина, опубликовать результаты ее расследования; но комиссия не выполнила этого поручения, может быть, потому действительно, что члены ее «рассеялись по различным странам», или же потому, что ее авторитет оказался очень слабым, так как один из ее членов признал Бакунина невинным, а другой был к этому времени разоблачен как агент полиции. Вместо первоначальной комиссии задачу ее взяла на себя протокольная комиссия гаагского конгресса (Дюпон, Энгельс, Франкель, Ле-Муси, Маркс, Сералье); за несколько недель до женевского конгресса она издала меморандум под заглавием «Союз социалистической демократии и интернациональная рабочая ассоциация». Этот меморандум был составлен Энгельсом и Лафаргом; Маркс принял участие только в редактировании нескольких заключительных страниц, но, конечно, был не менее ответствен за него, чем непосредственные составители.
Критический разбор правильности или неправильности отдельных подробностей брошюры о союзе, как ее называли, потребовал бы по крайней мере такого же объема в десять печатных листов, как и сама брошюра. Не будет, однако, большой потерей, если воздержаться от этого разбора. В подобной борьбе перепалка идет с обеих сторон, и бакунисты в своих нападках против марксистов тоже не стеснялись и не имели права потом жаловаться, что с ними обходились сурово и даже иногда несправедливо.
Но эта брошюра стоит в ином отношении ниже всего того, что было напечатано Марксом и Энгельсом. В ней совершенно отсутствует то, что составляет своеобразную прелесть и длительную ценность всех их других полемических сочинений, то есть положительная сторона нового понимания, выявляемая посредством отрицательной критики. Брошюра ни единым словом не касается внутренних причин, которые привели к гибели Интернационала; она развивает сказанное в конфиденциальном сообщении и циркуляре от 1 января относительно мнимого раскола в Интернационале и говорит, что именно Бакунин и его тайный союз разрушили Интернационал своими интригами и происками. Брошюра эта не исторический документ, а односторонняя обвинительная речь, и тенденциозность ее бросается в глаза; немецкий переводчик постарался еще более украсить ее в прокурорском смысле, озаглавив ее «Заговором против интернациональной рабочей ассоциации».
Гибель Интернационала вызвана была совершенно иными причинами, чем существование тайного союза, а в брошюре к тому же даже не доказано, что деятельность союза имела практические результаты. Следственной комиссии гаагского конгресса пришлось довольствоваться в этом отношении только возможностями и вероятностями. Как бы ни осуждать Бакунина за то, что он, при его положении, увлекался фантастическими проектами уставов и разражался страшными на словах декларациями, но все же, при недостатке осязательного материала, должно признать, что во всем этом больше всего участвовала его пылкая фантазия. Брошюра, однако, посвящала половину своего изложения разоблачениям благородного Утина относительно нечаевского процесса, а также сибирской ссылки Бакунина, в которой он будто бы был вымогателем и разбойником уголовного типа. В подтверждение этого, однако, не приводилось никаких доказательств; а в других случаях все то, что говорил и делал Нечаев, ставилось прямо на счет Бакунина.
В особенности глава о Сибири является настоящим бульварным романом. Губернатором Сибири будто бы был во время ссылки Бакунина какой-то его родственник; благодаря этому родству, а также услугам, оказанным Бакуниным царскому правительству, он сделался тайным правителем страны и злоупотреблял своей властью, оказывая поблажки предпринимателям-капиталистам «за ничтожные чаевые». Это корыстолюбие порою, однако, будто бы побеждалось «ненавистью Бакунина к науке». Он разбил поэтому план сибирских купцов, желавших учредить университет в Сибири, для чего было необходимо согласие царя.
В особенности стильно разукрасил Утин историю о вымогательстве Бакуниным у Каткова большой суммы денег; эту выдумку Боркгейм уже за несколько лет до того излагал Марксу и Энгельсу, но они ему не поверили. По словам Боркгейма, Бакунин писал Каткову из Сибири, прося его выслать ему несколько тысяч рублей для организации побега. По словам же Утина, Бакунин стал выпрашивать деньги у Каткова уже после своего успешного побега и когда он добрался до Лондона. Он мучился угрызениями совести и жаждал вернуть одному откупщику взятки, которые брал у него во время сибирской ссылки. Это все же доказывало, что Бакунин способен был испытывать раскаяние; но даже такое человеческое чувство проявилось у Бакунина — и Утин, конечно, ужасается этому — в выклянчивании денег у человека, который был ему известен как «доносчик и литературный разбойник на жалованье у русского правительства». На такую головокружительную высоту поднялась фантазия Утина и все же еще не угомонилась на этом.
В октябре 1873 г.
