11/22/63 - Стивен Кинг

Ладно, бензиновые двигатели в этой версии будущего – этой нити, по терминологии Зака Ланга – вышли из употребления. Так ведь это хорошо?

Возможно, но воздух казался тяжелым, даже мертвым, когда я набирал его в легкие, и оставлял после себя какой-то привкус, напомнивший мне о запахе, шедшем от трансформатора моего детского электропоезда, если я очень уж сильно его разгонял.

Пора выключить его и дать отдохнуть, говорил в таких случаях мой отец.

Несколько магазинов на Главной улице вроде бы еще работало, но большинство зданий превратилось в руины. Замусоренный тротуар потрескался. У бордюра стояло полдесятка автомобилей, или бензиново-электрические гибриды, или с вращающимися устройствами на крыше: «Хонда-зефир», «Такуро-спирит», «Форд-бриз». Все выглядели старыми, парочка была выпотрошена. У всех на ветровом стекле красовалась розовая наклейка с черными буквами, достаточно большими, чтобы прочитать надпись и в сумраке: «НАКЛЕЙКА «А» ВСЕГДА ПОЗВОЛЯЕТ ПОЛУЧИТЬ НОРМИРОВАННЫЕ ТОВАРЫ».

Группа подростков шла по другой стороне улицы. Они о чем-то болтали и смеялись.

– Эй! – крикнул я им. – Библиотека еще открыта?

Они посмотрели на меня. Я увидел красные светлячки сигарет... только, судя по запаху, курили они марихуану.

– Да пошел ты, козел! – крикнул один.

Другой повернулся, стянул штаны, показал мне голый зад.

– Все книги, которые там найдешь, твои!

Последовал общий гогот, и они пошли дальше, разговаривая тихими голосами и оглядываясь.

Голый зад меня не смутил – я такое уже видел, – но эти взгляды мне не понравились. Тихие голоса – еще меньше. Они могли что-то замышлять. Джейк Эппинг в это бы не поверил, в отличие от Джорджа Амберсона. Джорджу пришлось многое пережить, и именно Джордж наклонился, поднял два увесистых куска бетона и сунул в передние карманы, на всякий случай. Джейк счел это глупостью, но возражать не стал.

Еще через квартал торгово-деловой район (пусть и такой плохонький) резко оборвался. Меня догнала пожилая женщина, нервно поглядывавшая на подростков на другой стороне улицы, которые находились чуть впереди. Голову женщина повязала платком, рот и нос закрывал респиратор вроде тех, что носили люди с ХОБЛ[166] или прогрессирующей эмфиземой.

– Мэм, вы не знаете, работает ли библио...

– Отстань! – Она смотрела на меня большими испуганными глазами. Луна на мгновение выплыла из-за облаков, и я увидел, что лицо женщины покрыто язвами. Одна, под правым глазом, проела плоть до кости. – У меня есть бумага, разрешающая находиться на улице, на ней печать Совета, так что отстань от меня! Я иду к моей сестре! Эти мальчишки – уже беда, а скоро они начнут искать жертву. Если прикоснешься ко мне, я включу жужжалку, и придет констебль.

Почему-то я в этом сомневался.

– Мэм, я всего лишь хочу узнать, работает ли биб...

– Ее уже много лет как закрыли, а книги выбросили. Там сейчас проводят Собрания ненависти. Отстань от меня, а не то вызову констебля.

Она пошла дальше, оглядываясь каждые несколько секунд, чтобы убедиться, что я не иду за ней. Я подождал, пока она удалится на безопасное, по ее мнению, расстояние, и двинулся дальше по Главной улице. Колено чуть оправилось после безумного забега по лестнице далласского книгохранилища, но я все равно хромал и чувствовал, что хромать придется еще не один день. В некоторых домах за задернутыми шторами горел свет, однако «Энергетическая компания центрального Мэна» не имела к этому никакого отношения. Горожане пользовались фонарями Коулмана, а кое-где даже керосиновыми лампами. Но в основном дома стояли темные. Некоторые выгорели. На стене одного такого дома я увидел фашистскую свастику, на стене другого – написанные краской из баллончика слова «ЕВРЕЙСКАЯ КРЫСА».

Эти мальчишки – уже беда, а скоро они начнут искать жертву.

И... она действительно сказала: «Собрания ненависти»?

Перед одним из редких домов, которые находились в пристойном состоянии – этот в сравнении с большинством смотрелся как особняк, – я увидел длинную коновязь, совсем как в фильме-вестерне... и привязанных к ней настоящих лошадей. Когда луна вновь выглянула в просвет между облаками, я смог разглядеть кучки лошадиного навоза, некоторые свежие. Подъездную дорожку перегораживали ворота. Луна спряталась за облаком, так что я не смог прочитать, что написано на железных листах, но о содержании догадался и без чтения: «ДЕРЖИСЬ ПОДАЛЬШЕ».

Я услышал, как впереди кто-то отчетливо произнес одно слово: «Блин!»

Голос был немолодой, определенно не принадлежавший этим подросткам, и доносился он с моей стороны улицы. Мужчина, который произнес это слово, злился. Более того, злился, похоже, на себя. Я пошел на голос.

– Твою мать! – в отчаянии воскликнул голос. – Вот говно!

Мужчина находился примерно в квартале от меня. Прежде чем я добрался туда, громко звякнуло что-то металлическое, и мужчина закричал:

– Убирайтесь отсюда! Чертовы маленькие сопливые сучата! Убирайтесь отсюда, пока я не достал пистолет!

Ему ответил издевательский смех. Смеялись, конечно, обкурившиеся подростки, ищущие жертву, потом заговорил тот – в этом я не сомневался, – кто показал мне голый зад:

– У тебя только один пистолет, который в штанах, и готов спорить, ствол у него давно согнулся!

Опять смех, потом треснуло что-то металлическое.

– Говнюки, вы сломали мне спицу! – И тут в голосе мужчины появились нотки страха. – Нет, нет, оставайтесь на своей чертовой стороне!

Облака разошлись. Выглянула луна. В ее блеклом свете я увидел старика в инвалидном кресле. Он переезжал одну из улиц, выходящих на Главную, – Гаддард-стрит, если названия не изменились. Одно из колес угодило в глубокую рытвину, и потому кресло сильно наклонилось влево. Подростки направлялись к нему. Парень, пославший меня, держал в руке пращу с заложенным в нее камнем. Теперь стало ясно, откуда взялся металлический звон и треск.

– Есть старые баксы, дедуля? Если уж об этом зашла речь, есть новые баксы или консервы?

– Нет. Если уж вам не хватает совести вытащить меня из ямы, по крайней мере уйдите и оставьте меня в покое!

Но они искали беззащитную жертву и, конечно же, уходить не собирались. Решили ограбить его, отнять то малое, что могло быть при нем, возможно, избить и уж точно вытряхнуть из инвалидного кресла.

Джейк и Джордж слились воедино, и теперь оба жаждали крови.

Внимание мальчишек сосредоточилось на старике, сидевшем в инвалидном кресле, и они не видели, как я иду к ним по диагонали – точно так же я пересекал шестой этаж Техасского хранилища школьных учебников. Моя левая рука мало на что годилась, но к правой претензий не было, я накачал ее за три месяца занятий лечебной гимнастикой, сначала в «Паркленде», потом в «Эден-Фоллоус». И точность броска я сохранил, не зря же играл третьим бейсменом в средней школе. Первый камень я бросил с тридцати футов, и он угодил Голожопому в грудь. Тот вскрикнул от боли и неожиданности. Подростки – все пятеро – повернулись ко мне. Когда они это сделали, я увидел, что их лица обезображены, как и у перепуганной женщины. Парень с пращой, мистер Да-Пошел-Ты, выглядел хуже остальных. На месте его носа зияла дыра.

Я переложил второй кусок бетона из левой руки в правую и бросил в самого высокого из подростков, в дылду в большущих мешковатых штанах, которые тот подтянул до самой грудины. Он поднял руку, чтобы защититься. Кусок бетона угодил в нее, вышиб из пальцев косяк. Подросток взглянул на меня и побежал. Голожопый последовал за ним. Трое остались.

– Врежь им, сынок! – завопил старик в инвалидном кресле. – Давно пора, клянусь Богом!

Я не сомневался, что пора, но числом они превосходили меня, а все снаряды я расстрелял. Однако имея дело с подростками, взять верх в такой ситуации можно только одним способом – не выказывать страха, демонстрировать истинно взрослую злобу. Продолжать переть на них, что я и делал. Схватил мистера Да-Пошел-Ты за старенькую футболку правой рукой, левой вырвал у него пращу. Он смотрел на меня, широко раскрыв глаза, не сопротивляясь.

– Бздун! – Я наклонился к нему, чуть ли не ткнулся своим носом в... ткнулся бы в его нос, если бы тот не сгнил. От подростка пахло потом, дымом марихуаны и грязью. – Какой же ты бздун, если готов напасть на старика в инвалидном кресле.

– Кто вы...

– Чарли гребаный Чаплин. Ездил во Францию, чтобы посмотреть, как танцуют дамы. А теперь вали отсюда.

– Отдайте мне мою...

Я знал, чего он хочет, и звезданул пращей ему по лбу. Раздавил одну из язв, оттуда потек гной с кровью. От боли его глаза наполнились слезами. Меня же наполнили отвращение и жалость, но я постарался не выказать ни первого, ни второй.

– Ничего не получишь, бздун, кроме шанса убраться отсюда, прежде чем я вырву твои никчемные яйца из твоей, несомненно, гниющей мошонки и засуну в дыру, которая у тебя теперь на месте носа. У тебя один шанс. Воспользуйся им. – Я набрал полную грудь воздуха и выкрикнул ему в лицо, окатив его капельками слюны: – Бегом!