Другая сторона светила: Необычная любовь выдающихся людей. Российское созвездие - Лев Самуилович Клейн
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
В. Набоков с матерью и В. И. Рукавишниковым. 1907 г.
У него был молодой приятель, неопытный и небогатый. В каком-то иностранном притоне, где они были вместе, приятеля обыграл шулер. Василий Иванович сел с шулером играть и преспокойно передернул, выручив приятеля. Это поведение, выходившее за рамки принятого в обществе, сильно раздражало Набокова-старшего.
Дядя Василий, «Рука», как его звали друзья, сильно заикался на губных звуках. Он сочинял неплохие романсы на свои собственные французские стихи. Работал он дипломатом при российском посольстве в Риме, специализировался на расшифровке тайных шифров.
Его усадьба, белая с колоннами, высилась среди деревьев на крутом берегу Оредежа напротив набоковской Выры. Почти каждый день дядя приезжал на коляске и завтракал у Набоковых, а потом задерживался в столовой и, взяв на колени маленького племянника Володю, ласкал его, а Володя почему-то не любил эти ласки и с нетерпением ждал, когда отец позовет его издали. Писатель явно хочет показать, что уже тогда рос с задатками неприятия малейшего намека на гомосексуальность. Дядя ходил, «жеманно переступая маленькими своими ножками в белых башмаках на высоких каблуках» — так Набоков описывает всегда именно гомосексуалов.
Когда племяннику было лет одиннадцать, дядя, приехав на дачу и сойдя с поезда, оценил внешность племянника, сказав по-французски: «Как ты пожелтел, как подурнел, бедняга!». Видимо, прежний облик племянника чем-то привлекал его. Тем не менее когда племяннику минул пятнадцатый год, он объявил его своим наследником. Но Владимиру Набокову он завещал только свое имение на Оредеже и миллионное состояние, а свои европейские владения — итальянскую виллу и пиренейский замок — он отдал другим: «какому-то итальянцу» и т. п. Вскоре, в 1916 году, он умер от грудной жабы во Франции, но Владимир Набоков лишь недолго побыл владельцем завещанного имения: революция отняла все, а имения в Европе, которые остались в сохранности, принадлежали другим — видимо, прежним любовникам дяди.
Таким образом, гомосексуальные влияния обступили Владимира Набокова с обеих сторон семейной общины — с материнской и с отцовской. Был еще некий Михаил Васильевич Набоков, железнодорожный служащий, который упоминается как «весьма скрытно» действующая «тетка» в полицейском доносе 1889 г., то есть за 10 лет до рождения Владимира Владимировича (Берсенев и Марков 1998; Ротиков 1998: 400). Возможно, это дальний родственник из менее знатной ветви рода Набоковых. Но гомосексуальность была и ближе. Это — тщательно прикрываемый в автобиографии брат.
11. Прикрываемый брат Сергей
Младший брат-погодка Сергей был по возрасту гораздо ближе к Владимиру, чем третий брат Кирилл. Сергей должен был оказаться лучшим другом Владимиру Набокову, но намеренное отчуждение, установленное писателем для их взрослого состояния, так проецировалось и на период детства, что в воспоминаниях брату почти не находилось места. Описывая в автобиографической книге «Другие берега» их выезд в открытом ландо с гувернанткой, писатель помнит мадемуазель на заднем сиденье рядом со своим
«заплаканным братцем, которого я, сидя напротив, иногда напоследок лягаю под общим пледом — мы еще дома повздорили; впрочем, обижал я его не часто, но и дружбы между нами не было никакой — настолько, что у нас не было даже имен друг для друга — Володя, Сережа, — и со странным чувством думается мне, что я мог бы подробно описать всю свою юность, ни разу о нем не упомянув (Набоков 1991: 89).
Да он и в самом деле почти не упоминает брата в этой книге. Другим персонажам — француженке-гувернантке, еврею-учителю, кембриджскому студенту-соученику — уделены целые главы, а брату Сергею — едва несколько строк. Брат рос полной противоположностью Владимиру. Владимир был бравым, спортивным и речистым, а Сергей — застенчивым заикой в очках с девичьими ужимками. Он учился играть на рояле и беззаветно любил музыку, в то время как Владимиру медведь на ухо наступил, и он с трудом отличал симфонию от простого шума. Их сестра Елена Сикорская вспоминает, что в детстве они никогда не были друзьями. Какое-то отторжение между ними существовало уже тогда.
И в заикании, и в любви к музыке брат напоминал дядю «Руку», и, видимо, еще кое-какие гены передались ему по этой линии.
Как сообщает Гроссман, опрашивавший старуху Сикорскую о братьях, в их отрочестве, когда Сергею было 15, а Владимиру 16, то есть перед самой войной или в начале войны, Владимир нашел на столе открытый дневник Сергея и прочел его. По другим данным, это была записочка Сергея соученику в Тенишевском училище. Прочтя, Володя счел необходимым показать его их учителю, а тот — Набокову-отцу. Как вспоминал сам писатель, дневник Сергея «внезапно дал задним числом объяснение некоторым странностям его поведения» (Носик 1995: 57; Grossman 2000). Согласно же последней версии автобиографии писателя, — то, что случайно нашел и прочел Владимир, было не дневником или запиской Сергея, а письмом к Сергею от их английского гувернера-тренера. Из письма можно было заключить, что между тренером и Сергеем был роман. Владимир по неопытности не понял смысла письма и отнес его родителям, чтобы те объяснили, почему тренер так пишет. Отец, опытный юрист, сразу все понял и уволил англичанина (Могутин 2001: 161).
Но в Тенишевском училище у Сергея тоже были романы. Он влюблялся в товарищей, которые, будучи гетеросексуальными, не отвечали взаимностью. Выйдя наружу, эти тайные склонности вынудили его покинуть училище.
В семье Сергей не находил сочувствия, но и не наталкивался на громкое возмущение и скандалы. К его гомосексуальности родители отнеслись с полным внешним спокойствием и соблюдали приличное молчание. Никто и никогда не заговаривал с ним об этом. Он мог вести себя, как ему было угодно. Однако он обожал
