До самого рая - Ханья Янагихара
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– Бери, – сказала я, а потом заволновалась, что это прозвучало слишком грубо, слишком недружелюбно, хотя на самом деле я просто нервничала. – Если хочешь, – добавила я.
Он заглянул в пакет, и я испугалась, что он будет смеяться надо мной и моей едой. Но он просто достал кусочек спаржи, обмакнул его в дрожжи и с хрустом разгрыз.
– Спасибо, – сказал он шепотом, потому что рассказчик уже начал говорить, – очень вкусно.
На этот раз история была про мужа, жену и их двоих детей, которые, проснувшись однажды утром, обнаруживают у себя в квартире птицу. Это было не очень реалистично, потому что птицы у нас встречаются редко, но мне понравилось, как птица упорно не дается в руки и как отец, мать, сын и дочь то и дело налетают друг на друга, бегая по дому с наволочкой. Наконец птица поймана, и сын предлагает ее съесть, но дочь оказывается умнее, и по ее совету вся семья, как и положено, относит птицу в местный центр по контролю за животными. В качестве вознаграждения им дают три дополнительных белковых талона, и мать покупает на них белковые лепешки.
Когда рассказ кончился, мы пошли к северному краю Площади.
– Как тебе? – спросил Дэвид, но я ничего не ответила: мне было стыдно признаться, что я чувствую себя обманутой. Я-то думала, что муж и жена – просто муж и жена, как мы с моим мужем, и вдруг оказывается, что у них двое детей, мальчик и девочка, а это значит, что они все-таки не такие, как мы. Они не просто муж и жена – они отец и мать.
Но говорить об этом было глупо, поэтому я сказала:
– Неплохо.
– А по-моему, ерунда какая-то, – сказал Дэвид, и я посмотрела на него. – Что это за квартира таких размеров, чтобы по ней можно было бегать? Что это за люди такие добропорядочные, что сразу отнесли птицу в центр?
Эти слова вызвали у меня одновременно восхищение и страх. Я посмотрела вниз, на собственные ботинки.
– Но это закон.
– Конечно, это закон, но он же рассказчик, – сказал Дэвид. – Неужели он действительно думает, будто мы поверим, что, если к нам в окно вдруг влетит большой, пухлый, сочный голубь, мы не убьем его тут же, не ощиплем и не отправим в духовку?
Подняв глаза, я увидела, что он смотрит на меня с полуулыбкой.
Я не знала, что сказать.
– Ну, это ведь просто рассказ.
– Вот именно, – сказал он, как будто я с ним соглашалась, и поднес руку к виску, шутливо отдавая мне честь. – Пока, Чарли. Спасибо за угощение и за компанию. – И с этими словами он двинулся на запад, в сторону Малой восьмерки.
Он не сказал, что мы увидимся через неделю, но когда в следующую субботу я вернулась на Площадь, он был там – стоял возле палатки рассказчика, – и снова у меня странно защекотало в животе.
– Я подумал, что лучше бы нам прогуляться, если ты не против, – сказал он, хотя стояла жара – такая жара, что мне пришлось надеть охлаждающий костюм. Но он был все в той же серой рубашке, брюках и серой кепке, и казалось, что ему совсем не жарко. Он говорил так, будто мы собирались здесь встретиться, будто уже договорились, а теперь он предлагал поступить иначе.
Мы зашагали рядом, и я решилась задать вопрос, который мучил меня всю неделю.
– Я больше не вижу тебя на остановке, – сказала я.
– Да, – сказал он. – Я теперь работаю в другую смену. Езжу на шаттле, который отходит в 7:30.
– Ага, – сказала я и прибавила: – Мой муж тоже ездит в 7:30.
– Правда? А где он работает?
– На Пруду, – сказала я.
– А я на Ферме, – сказал Дэвид.
Спрашивать, знакомы ли они, не имело смысла, потому что Ферма была крупнейшим государственным учреждением в нашей префектуре и там работали десятки ученых и сотни технических специалистов, а кроме того, сотрудники Пруда редко бывали за его пределами: у них почти не было повода встречаться с теми, кто работал на более крупных предприятиях.
– Я специалист по бромелиевым, – сказал Дэвид, хоть я и не спрашивала, потому что спрашивать, чем люди занимаются, не принято. – Так это официально называется, но на самом деле я обычный садовник. – Это тоже было странно – не просто рассказывать о своей работе, но рассказывать так, чтобы она казалась менее важной, чем есть на самом деле. – Я помогаю в скрещивании наших образцов, но в основном просто ухаживаю за растениями.
Он говорил бодро и деловито, но я вдруг ощутила потребность вступиться за его же собственную профессию.
– Это важная работа, – сказала я. – Нам очень нужны любые исследования с Фермы.
– Наверное, – сказал он. – Не то чтобы лично я проводил исследования. Но я люблю растения, как бы глупо это ни звучало.
– Я тоже люблю мизинчиков, – сказала я и вдруг поняла, что это правда. Я действительно любила мизинчиков. Они такие хрупкие, и жизнь у них такая короткая – несчастные существа, созданные только для того, чтобы их убили, разрезали на части, изучили, а потом сожгли и забыли.
– Мизинчиков? – переспросил он. – А это что?
Мне пришлось коротко объяснить, в чем состоит моя работа, как я подготавливаю мизинчиков и как ученые раздражаются, если я не приношу их вовремя. Он рассмеялся, и от этого я занервничала: мне не хотелось, чтобы он думал, будто я жалуюсь на ученых или смеюсь над ними, потому что они выполняют нужную работу, и так я ему и сказала.
– Нет-нет, я не думаю, что ты их принижаешь, – сказал он. – Просто… они делают очень важное дело, но на самом деле они обычные люди, понимаешь? Они раздражаются и бывают не в настроении, как и все мы.
Я никогда раньше не думала об ученых вот так, как об обычных людях, и поэтому ничего не ответила.
– Давно ты замужем? – спросил Дэвид.
Это был очень прямолинейный вопрос, и на мгновение я замялась, не зная, что сказать.
– Наверное, мне не стоило спрашивать, – сказал он, глядя на меня. – Прости. Там, откуда я родом, люди говорят обо всем гораздо свободнее.
– А откуда ты родом?
Он был из Пятой префектуры, с юга, но у него не было акцента. Иногда люди переезжали
