Смертельно опасны - Антология

Она улыбнулась так, словно разрезала гордиев узел тупыми ножницами.

– Я не пытаюсь доставать тебя, повторяя, что я старше и мудрее, – сказала я, поморщившись, – но я уверена, что это искажает смысл приказа.

– Она не хочет, чтобы я была волонтером, значит, я не буду волонтером, – упрямо отреагировала Глория. – Четыре дня из семи я буду сидеть рядом с мамой как дама на досуге.

– Не думаю, что тебе следует ездить туда семь дней подряд…

Глория нетерпеливо фыркнула.

– Ты видела маму в последнее время?

У меня сердце оборвалось.

– Я знаю, что ты…

– Ты всегда приезжаешь утром, верно? Кто сказал тебе о «закате» – Джилл? – Я попыталась что-то ответить, но она меня перебила: – Это кодовое обозначение того, что маме становится хуже по мере того, как день идет к концу. Они используют это слово в беседах с родственниками пациентов, потому что оно настраивает их мысли на прекрасный заход солнца после чудесного дня – словно человек начинает чувствовать себя с утра хорошо. Но это не так. Они чувствуют себя по утрам лучше – что не значит «хорошо».

Я смотрела на сестру с некоторым испугом и попыталась его скрыть, сказав первое, что пришло мне в голову:

– Я думала, ты сегодня не волонтерствовала.

Она нахмурилась:

– Ну да.

– Значит, если у мистера Сантоса случился бы очередной сердечный приступ – или у кого-то другого инфаркт, – ты просто стояла бы в стороне и позволила профессионалам заниматься этой проблемой?

– Ты с ума сошла? – резким голосом спросила она. – Думаешь, я бы просто смотрела, как человек умирает, только потому, что у меня нерабочий день?

– Не всякий человек. Только те, у кого записано НР, «не реанимировать». Как у мамы.

Ее словно громом поразило, а я хотела откусить свой язык и выбросить его к чертям.

– Если ты не знаешь наверняка, то предполагаешь, что человек хочет жить, пока не убедишься в обратном, – сказала она тихим жестким голосом, и я могла поклясться, что она пытается подражать деловому тону Акинтолы.

– А если это и есть та самая обратная ситуация? – спросила я, стараясь, чтобы ей не показалось, что я хочу спорить.

Она ничего не ответила.

– Ты же знаешь, что можешь вляпаться в серьезные неприятности, делая СЛР, когда не должна этого делать? И не только ты, но и врачи, и медсестры, и все, кто работает там, включая всех волонтеров. – Я не была уверена, что так оно и есть, но это не было абсолютной ложью. – Тебя могут даже арестовать за нападение, и я не думаю, что семья пациента будет ждать, пока ты выйдешь из тюрьмы, чтобы подать на тебя в суд за причиненный ущерб.

Глория подняла бровь на запредельную высоту.

– Комплект DVD «Закон и порядок» не включает в себя диплом о юридическом образовании. Я делаю то, что считаю правильным.

– Я просто спросила: а что, если бы ты знала наверняка…

– Как с мамой? – сказала она, почти выплюнув последнее слово. – Ну давай, произнеси это вслух: с мамой. Что, не можешь сказать, что на самом деле имеешь в виду? Или ты действительно боишься, что мама предъявит мне иск? Потребует уголовного расследования? Или и то, и другое? – Глория коротко хохотнула. – Я просила у тебя денег на то, чтобы внести залог? В последнее время? – добавила она. – Нет, не просила. Дело закрыто.

– Так что, ты всегда угадывала верно? – Я нахмурилась. – Сколько же раз это происходило?

Она заколебалась.

– Считая мистера Сантоса и миссис Будро? Пять.

У меня челюсть отвисла.

– А почему ты не сказала мне?

– Я была зла на тебя.

– Но тогда почему мама не… стоп, вычеркни. Почему никто вообще не сказал мне?

– Может, они думали, что ты в курсе. – Она пожала плечами. – Они же все называли меня героиней.

Мне захотелось биться головой о стол.

– А ты не думаешь, что я сказала бы что-нибудь, если бы я знала?

– Я была зла на тебя, – повторила она. – Помнишь?

– Да. И я также помню почему. Я спросила тебя, почему ты думаешь, что в пансионате что-то не в порядке. – Я исподлобья посмотрела на нее. – Оначает ли это, что ты изменила мнение на сей счет?

Она переступила с ноги на ногу и тяжело вздохнула.

– Тебе действительно нужно сделать из этого проблему?

– Эй, это была твоя идея, – отозвалась я, когда она выходила из комнаты.

Если Глория изменила мнение, то изменила свое мнение и я, хотя я не сразу это осознала. Осознание проникало в меня в леденящем замедленном движении. Мои посещения стали более частыми – вместо трех в неделю они превратились в ежедневные. Я думала, что это осознание смертности – в особенности моей матери, – вызванное открытием того, сколько раз Глория использовала свои блистательные способности по части СЛР. Нет, поправила я себя: сколько раз Глория проводила СЛР в экстренных ситуациях. Принять ее всерьез означало бы отказаться от мудреных терминов в вопросах жизни и смерти.

Я даже была готова признать, что все дело в моих нервах – не рвалась признать, но была готова, – однако она никогда меня об этом не спрашивала. Это озадачивало: она должна была задумываться над тем, почему я так резко изменила свой график посещений, разве нет? Я ждала, но она не пыталась заговорить со мной ни во время моих визитов, ни дома, где я теперь работала по вечерам, которые мы раньше проводили вместе.

Спустя неделю я уже не могла это выносить и вызвала одну из своих временных сотрудниц. Глория удивленно приподняла брови – это не была первая половина апреля[105], – но ни о чем не спросила. Она не произнесла ни слова и на подъездной дорожке.

– Ты возьмешь меня с собой, уезжая домой, или мне ехать с Лили? – спросила она, когда я парковала машину на свободном месте стоянки для посетителей.

Я сердито фыркнула:

– Пытаешься запалить газовый фонарь[106], да?

– А что это такое? – Глория выглядела озадаченной.

– Ладно, ты не любишь старые фильмы. Это значит, что ты хочешь довести меня до белого каления, – сказала я.

– С чего ты это взяла? – вежливо поинтересовалась она. Мое страстное желание влепить ей пощечину было, похоже, слишком очевидным. – Ну брось, я серьезно, – торопливо добавила она. – Ты же сама ведешь себя странно, работая целыми ночами, чтобы иметь возможность каждый день…

– А ты ни разу не поинтересовалась почему. Тебе это было совсем неинтересно?

– Конечно, было, – сказала она таким тоном, словно более тупого вопроса в жизни не слышала. – Но я решила, что не стоит тратить время. Ты никогда ни черта мне не говоришь, только тогда, когда тебе самой этого хочется. Что означает: почти никогда.

Я почувствовала, как щеки у меня снова запылали.

– Что случилось? – спросила она нетерпеливо. – Это ведь правда, разве нет?

Я сдалась:

– О’кей, о’кей. Я нервничаю из-за мамы. Когда я узнала, сколько раз ты делала СЛР… – Я пожала плечами. – Думаю, это выбило меня из колеи.

– Серьезно? – Моя сестра скептически приподняла бровь. – И когда же? После того как ты задумалась о юридических последствиях того, что я случайно верну маму к жизни?

– Я никогда ни с кем не делала СЛР – я даже не знаю, как это делается, – поэтому до меня не сразу дошла реальность факта, что мама может… ты понимаешь. Умереть. – Я едва не поперхнулась, произнося это слово.

Моя сестра с шумом выдохнула, глядя через лобовое стекло куда-то вдаль. И потом сказала:

– Если тебе от этого станет легче – в ближайшее время маме сердечный приступ не грозит. Сердце у нее в хорошем состоянии. Честно говоря, я больше волнуюсь о том, что она упадет, о ее приступах головокружения. К счастью, она уже не отказывается от кресла-каталки с таким упрямством, как прежде, так что и здесь беспокойства стало меньше. Но если ты хочешь по-прежнему приходить каждый день, я не стану тебя отговаривать, – добавила она с внезапной улыбкой. – Потому что это, похоже, действительно помогает ей пребывать в ясном уме.

– А как же «закат»?

– Об этом и речь! – Улыбка Глории стала еще более сияющей. – Бывают дни, когда я вообще не могу заметить этого.

– Новое лекарство? – спросила я.

– Нет, то же самое, в тех же дозах. Некоторые из пациентов получают гораздо больше и не чувствуют себя настолько хорошо.

– Может быть, потому, что она стала лучше питаться? – сказала я.

Глория пожала плечами:

– Это, конечно, не вредит. Ну что, пойдем в здание, или ты хочешь сидеть здесь и, как говорит мама, когда думает, что ее никто не слышит, целый день дуться как жопа?

Она была права. Маме стало лучше. Но доктор Ли предупреждала меня, что такие периоды почти выздоровления, когда пациенты словно стряхивают туман, которым прежде были окутаны, вовсе не признаки реального улучшения, а проявления самой болезни – одна из особенно жестоких сторон слабоумия.

Но это не сделало маму менее здравомыслящей. Она снова начала талдычить мне об отпуске и, услышав мой отказ, время от времени впадала в такую ярость, что я вынуждена была отходить от нее, чтобы она могла успокоиться.