Автопортрет: Роман моей жизни - Владимир Войнович

— Не надо так шутить.

— Ну, допустим, мы не совсем генералы, но этот номер нам подходит.

— Я не могу вас в нем поселить.

— А кто может?

— Начальник КЭЧ полковник Спиридонов.

— А какой у него телефон?

— Я не могу вам его дать.

— Почему?

— Не положено.

— Военная тайна?

— Так точно.

— И где находится, сказать не можете.

— Никак нет, не могу.

— Ну, хорошо, — сказал я громко Поповскому, — эту тайну мы как-нибудь откроем.

Мы без труда нашли этого полковника, начальника квартирноэкономической части, и он разрешил нам вселиться в генеральский номер.

Начальник гостиницы был так потрясен нашим всесилием, что сам перетащил наши пожитки. После этого, встречая меня в коридоре, на мое «здравствуйте» он вытягивал руки по швам и кричал:

— Здравия желаю, товарищ майор запаса!

Не знаю, почему он произвел меня только в майоры. По логике должен был произвести в генералы.

Разъезжая по частям, я выступал перед солдатами. Обычно их бывало много — от двухсот до тысячи человек. Принимали меня, как всякого заезжего лектора, торжественно: на сцену выставлялся красный стол и трибуна. Сначала к трибуне выходил замполит (обычно в звании подполковника) и говорил, что к нам приехал такойто, известный темто, затем мы менялись местами — замполит садился за стол, а я выходил к трибуне. Скучным лекциям о развитии советской литературы я предпочитал чтение собственных стихов, предваряя его кратким вступлением о том, что я прозаик, но читать прозу слишком долго и утомительно. А когда-то я писал стихи. Стихам моим повезло гораздо больше, чем прозе.

— Некоторые из них известны всем, в том числе и вам, — говорил я солдатам.

Они настораживались, смотрели на меня недоверчиво, но когда я называл свои песни, соглашались, что я не вру.

— Одно мое стихотворение, — подготавливал я слушателей к восприятию дальнейшего, — с трибуны Мавзолея цитировал Никита Сергеевич Хрущев, другое отметил в своем выступлении ваш самый главный начальник, ваш министр, маршал Малиновский.

И это была чистая правда. Хрущев с трибуны Мавзолея читал, а маршал Малиновский отметил. Как именно отметил, я, естественно, не уточнял.

Это стихотворение про танцы в сельском клубе я читал в каждой части. Солдаты ревели от восторга. Чтобы не показаться слишком нескромным, оговорюсь, что причина восторга заключалась не только в качестве, но и в теме стихотворения, действительно близкой любому солдату. Читая, я обычно вполглаза следил за реакцией замполита. Реакция во всех случаях была одна и та же. Содержание стихотворения замполиту явно казалось странным. На лице его отражалось сначала предвкушение большого политически выверенного удовольствия, дальше — недоумение и беспомощность. Ему даже не с кем было переглянуться — не искать же сочувствие у солдат. Я заканчивал чтение, солдаты хлопали, замполит тоже, а что ж ему делать, если сам маршал отметил? После выступления замполиты подписывали мне бумагу с кратким отзывом вроде: «Лекция прошла хорошо, была содержательной и имела большое воспитательное значение. Командование части благодарит товарища Войновича за интересное и яркое выступление». Несколько раз мне даже вручили почетные грамоты, и мне это казалось достойным печальной иронии, потому что за четыре года реальной и несладкой службы я ни разу не удостоился и такой бумажки.

Выступая, я поглядывал обычно на очередного замполита, видел его смущение и удивлялся: неужели никто из них не обратил внимания на реплику в «Красной звезде»? Ведь это было не так давно. С приведением последней строфы, о девушках, целующих устало. Или они вообще не читают свою газету? Нашелся только один, который читал, и, на мое счастье, он был последним.

Он тоже встретил начало моего выступления одобрительной мимикой, потом сменил ее на удивленную. Вместе с солдатами начал хлопать, но, вспомнив чтото, остановился, подождал, пока утихнут аплодисменты, и с растерянной укоризной сказал мне:

— А я эти стихи читал.

— Возможно, — подтвердил я охотно. — Советская печать их тоже отметила.

Замполит, как и все предыдущие, записал мне в путевке благодарность «за интересное и содержательное выступление», но этим не ограничился.

Мне наплевать на бронзы многопудье

Во Владивостоке нам с Поповским очень понравилось. Красивый город, живописные окрестности, бухта Золотой рог. Мы общались с местной интеллигенцией и ученым миром. Ездили на прокатном «Москвиче», купались в Амурском заливе, ловили морских звезд и ежей. Я начал писать повесть о двух товарищах. Командировка у нас была на десять дней, а мы там пробыли вдвое дольше, вместо десяти дней — двадцать.

Наконец вернулись в Хабаровск. Не успели ввалиться в гостиницу, прибежал из редакции посыльный:

— Полковник Грушецкий приказал вам немедленно явиться в редакцию.

— Передай полковнику Грушецкому, — сказал я важно, — что мы устали. А завтра… ну, часов так, примерно в одиннадцать… Как, к одиннадцати мы успеем отдохнуть с дороги? — спросил я Поповского.

Поповский выразил надежду, что успеем.

— Значит, — сказал я посыльному, — в одиннадцать или чуть позже мы будем.

На другой день явились к Грушецкому приблизительно как обещали. На лице полковника — ослепительная улыбка, и обращена она лично ко мне.

— Товарищ Войнович, я должен вам заметить, что вам была выписана командировка на десять суток, а вы вернулись через двадцать. По определенному воинскими уставами положению самовольная отлучка свыше двух часов считается дезертирством, и как ваш начальник я обязан применить к вам принятые в армии меры воздействия.

Я продолжаю валять дурака:

— Премного благодарен, товарищ полковник. Я прибыл сюда собирать материалы о службе наших советских воинов, об их боевых буднях, но, к сожалению, я еще здесь не видел, как наши воины проводят время на гауптвахте.

Полковник Грушецкий улыбается. Подполковник Шапа начинает странно дергаться. Полковник решил смягчить тон:

— Товарищ Войнович, у нас сегодня в пять часов будет занятие по гражданской обороне. Надеюсь, это вам интересно?

— Совершенно не интересно, товарищ полковник.

— Но вам все же придется на него прийти.

— Не думаю, товарищ полковник. У меня как раз на пять часов назначена очень важная встреча.

Вдруг подает голос подполковник Шапа:

— Товарищ полковник, разрешите мне поговорить с рядовым Войновичем?

— Разрешаю, — поощрительно улыбается полковник.