Констанция. Книга пятая - Жюльетта Бенцони

Привратник торопливо вышел за дверь, а Констанция, сидевшая у изголовья кровати, с нежностью погладила мальчика по мягким кудрявым волосам.

— Спи, мой дорогой. Завтра утром мы снова поедем с тобой на лошадях. А сейчас Мари — Мадлен прочитает тебе на ночь сказку. Какую сказку ты хочешь услышать сегодня?

Мальчик серьезно насупил лоб, словно мать поставила перед ним тяжелую задачу. Наконец, спустя несколько мгновений, он вымолвил:

— Про рай и ад.

Констанция неподдельно удивилась.

— Ты хочешь, чтобы Мари-Мадлен на ночь прочитала тебе отрывок из Библии?

— Да, — подтвердил мальчик.

— Наверное, ты вырастешь у меня священником, — пыталась пошутить Констанция. — Впрочем, это не так уж плохо. По крайней мере, ты будешь твердо знать, к чему стремиться. Ведь каждый священник хочет стать Папой Римским, наместником Божьим на земле.

Мальчик словно не слышал этих слов матери. На глазах Мишеля неожиданно появились слезы и он прошептал:

— Я хочу знать, где сейчас находится мой папа. Констанция была готова разрыдаться вместе с сыном, однако неимоверным усилием воли смогла взять себя в руки и поцеловала Мишеля в щеку.

— Наш папа там, где все хорошие люди, в раю.

— А почему Бог забирает к себе хороших людей? Почему они не могут остаться на земле?

Констанция опешила, не зная что ответить на такой вопрос сына. Она долго гладила его маленькую, еще по младенчески пухлую ручку, и, низко опустив голову, так, чтобы не видел сын, кусала губы.

— Наверное, господь Бог делает это потому, что все хорошие люди обязательно должны оказаться на небесах. Наверное, иногда ему хочется, чтобы это произошло побыстрее.

Мишель беззвучно всхлипнул.

— Да, я знаю, что мой папа был очень хорошим. Наверное, сейчас он стоит рядом с троном, в котором сидит наш Господь.

— Да, да, наш папа рядом с Богом, — торопливо подтвердила Констанция. — У него все хорошо. Когда-нибудь и мы с тобой встретимся с ним там, на небесах. Сейчас Мари-Мадлен прочитает тебе об этом.

Мальчик неожиданно успокоился.

— А про ад она мне тоже прочитает? Констанция покачала головой.

— Нет, Мишель, в аду находятся только дурные люди, — она даже нашла в себе силы улыбнуться и потрепать сына по щеке, — и такие, которые в детстве не хотели ложиться спать.

Мишель окончательно позабыл о своих печалях и лукаво улыбнулся.

— Мама, но ведь это не самый страшный грех?..

— Но все-таки грех. И если ты не будешь слушаться маму, то господь тебя накажет.

— А как накажет, как?

— Об этом тебе еще рано знать.

— Ну мама, я хочу, чтобы Мари-Мадлен прочитала что-нибудь страшное.

— Зачем?

— После этого мне снятся всякие интересные сны. Констанция еще раз погладила сына по голове.

— Глупышка. После этого ты долго не можешь заснуть. А ночью даже иногда просыпаешься.

— Мама, ну пожалуйста.

Переменчивость детской натуры снова дала о себе знать, и у Мишеля на глазах появились слезы.

— Вот если бы мой папа был жив, он бы обязательно разрешил.

Против этого аргумента Констанция не могла возражать и поэтому немедленно согласилась.

— Ну хорошо. Мари-Мадлен прочитает тебе про ад, но только совсем немного. К тому же, мы прочли с тобой молитву на ночь, а потому просто закрывай глаза и слушай. Мне сейчас нужно спуститься вниз, а потом я опять приду к тебе. — Даже если я засну?

— Даже если ты заснешь, — успокоила сына Констанция.

Когда она спустилась вниз, в комнату для гостей, Жан Кристоф подчевал офицера серых мушкетеров. Разумеется, офицеру королевской гвардии при исполнении служебных обязанностей не очень-то разрешалось увлекаться спиртным, однако этот февральский вечер был действительно прохладным, и гвардеец, которому, наверняка предстояло еще провести много времени на воздухе, не отказывался от угощения.

При появлении в комнате графини де Бодуэн офицер отставил в сторону небольшой серебряный кубок с недопитой наливкой, поднялся со стула и, сняв шляпу, почтительно приветствовал Констанцию низким поклоном.

— Я имею честь разговаривать с ее светлостью графиней Констанцией де Бодуэн? — спросил гвардеец, выпрямляя спину.

— Да, это я.

Гвардеец достал из обшлага маленький конверт с сургучевой печатью и протянул его Констанции.

— Имею честь вручить вам послание от ее величества королевы Марии-Антуанетты, — по — военному строго сказал офицер, протягивая Констанции письмо. — Прошу вашего разрешения удалиться.

Графиня де Бодуэн с достоинством приняла послание и едва заметным кивком головы удовлетворила просьбу офицера мушкетеров. Тот еще раз низко поклонился, щелкнул каблуками и, сопровождаемый семенившим за ним Жаном-Кристофром, направился к выходу из дома.

Констанция тут же сломала отмеченную личной печатью королевы сургучовую бляху на конверте и распечатала письмо. Это было, действительно, приглашение на аудиенцию к Марии — Антуанетте, назначенную на ближайшее воскресенье в Версальском дворце. Однако подписано было приглашение герцогиней д'АйенНоайль, первой фрейлиной ее величества. Собственно, ничего удивительного в этом не было, потому что, кто иной, как не герцогиня, должен был заниматься вопросами подобного рода. В общем, Констанция вполне справедливо не придала этому никакого значения и с удовлетворенной улыбкой сунула письмо за корсаж платья.

Выходя из комнаты для гостей, она столкнулась с привратником, который по-прежнему выглядел испуганным.

— Госпожа, я надеюсь, что вы получили хорошие вести? — с надеждой в голосе произнес он.

Широкая улыбка на лице Констанции говорила обо всем лучше всяких слов. Только после этого Жан-Кристоф успокоился. Заметив, что хозяйка немного задержалась рядом с ним, он принял это как знак благосклонного внимания и, даже не спрашивая разрешения, принялся тараторить:

— А уж я-то испугался. Ох, как испугался. Знаете, ваша милость, ведь мне прежде никогда не приходилось сталкиваться с королевскими гвардейцами. В том доме, где я раньше служил, появлялись только ростовщики и заимодавцы. А если бы пришел офицер королевской гвардии или того хуже — судебный пристав, моим прежним хозяевам уж наверняка бы не поздоровилось. По правде говоря, я даже не знаю, чем они там занимались, но уж наверняка какими-нибудь темными делишками. Их бы давно было пора посадить в Бастилию. Сами-то ходили в тряпье и обносках, а дома на золотой посуде обедали. Ну конечно, мое дело маленькое. А только не хочу я больше служить у таких хозяев. Слава Богу, что вы меня к себе забрали, ваша милость. Ох, если бы вы знали, как я вам благодарен. Ведь если бы тех моих хозяев в тюрьму посадили, так и мне было бы от суда не отвертеться.