Жажда жить: девять жизней Петера Фройхена - Рейд Митенбюлер
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
В своём дневнике Пири фантазировал, какие баснословные сделки предложат ему издатели, когда он достигнет полюса. Вот бы Harper & Brothers Publishers купили у него все права: на публикацию книг, журнальных статей, иллюстраций… Они заплатят Пири больше, чем любой другой полярный исследователь получал за свой труд. Подумал Пири и о мерчандайзинге: он выпустит именные пальто, палатки, нарты и другой инвентарь для холодных краёв. Пири даже набросал собственный мавзолей: разумеется, он будет монументальный и торжественный, со статуей Пири на крыше.
Наконец 7 апреля вычисления показали, что Пири достиг цели. Вычисления эти были совершенно не точные, отчасти потому, что компас так близко от магнитного полюса не надёжен. Но Пири ликовал: «Наконец-то полюс!!! Три столетия человечество шло к нему, двадцать три года я мечтал и рвался к нему. Наконец-то он мой».
Пири преуспел – во всяком случае, он так думал, – но до мировой славы было ещё далеко. Теперь надо было скорее возвращаться в цивилизованные земли и объявить о своём успехе. Пири должен обскакать этого мерзавца Кука!
Когда до редакции Politiken дошли потрясающие новости, Петер Фройхен оказался тем счастливчиком, которому выпала честь раструбить на всю Данию: Фредерик Кук достиг Северного полюса!
Стоял сентябрь 1909 года. Подробностей путешествия Кука было немного, но постепенно поступало всё больше информации. Кук появился как из-под земли и рассказывал невероятные истории о том, почему о нём так долго не было слышно. По его словам, полюс он открыл 21 апреля 1908 года, почти полтора года назад. В данный момент Кук находился на борту «Ханса Эгеде» и плыл из Гренландии в Данию. Там он обещал провести пресс-конференцию и подробно объяснить, что с ним сталось и почему он так долго не возвращался.
В Копенгаген слетелись журналисты со всей Европы: они гнались, пожалуй, за самой громкой сенсацией 1909 года. Фройхен поспешил на пресс-конференцию Кука вместе со своим другом Филипом Гиббсом. Гиббс был долговязый репортёр из лондонской Daily Chronicle, он часто обращался к Фройхену за помощью, когда ему нужны были какие-нибудь истории об Арктике. Конференцию устроили прямо на борту корабля: Кук не хотел терять ни одной минуты.
Репортёры набились на палубу, как сельди в бочку, и орали наперебой. Но вот появился Кук, и на корабле наступила тишина. Кук заговорил. Он объяснил, что, достигнув полюса, он с Авелой и Этукишуком попали на дрейфующую льдину, которая отнесла их далеко от полюса. Наконец они выбрались на остров Девон, там вырыли себе укрытие и провели на острове лето, питаясь дичью. Следующей зимой, когда лёд стал пригодным для путешествия, они переходили с острова на остров, несколько раз чуть не умерли с голода и наконец добрались до залива Нэрса и оттуда – в Эта. Это было в мае 1909 года. В поселении они дождались торгового корабля и на нём отплыли в Европу. Добравшись до ближайшего телеграфа в шотландском городе Леруике, они дали о себе знать в Копенгаген.
Фройхен и другие репортёры неистово строчили в блокнотах. Речь Кука длилась ещё только три минуты, но Фройхен начал беспокоиться. Что-то не сходилось: факты, комментарии, мелкие детали, которые только опытный полярный путешественник вроде Фройхена может заметить… Не хотелось верить, что Кук лжёт, «но я всё больше и больше убеждался, что он понятия не имеет, о чём говорит», описал это позже Фройхен.
Кук продолжал, а Фройхен переглянулся с Гиббсом: его недоверчивое выражение лица подсказало Фройхену, что Гиббс тоже сомневается в истории Кука. На самом деле Гиббс ещё раньше заподозрил, что что-то не так: ещё до пресс-конференции ему повезло войти в узкий круг репортёров, которых пустили взять у Кука интервью. Фройхена среди них не было. Позже Гиббс рассказывал, что заметил «что-то странное в глазах Кука: он не хотел встречаться с нами взглядом». Но тогда журналист не придал этому значения.
По-настоящему Гиббс засомневался в Куке, когда попросил взглянуть на его дневник, и Кук «ответил, что дневника при себе не имеет, странным тоном, как будто оправдывался. Он заявил, что все его бумаги – на борту яхты некоего Уитни, который везёт их в Нью-Йорк».
– И когда же он прибудет в Нью-Йорк? – спросил Гиббс.
– В следующем году, – последовал ответ.
Гиббс попытался выспросить подробности, но Кук всякий раз уходил от ответа, и репортёру уже всерьёз казалось, что путешественник лжёт. На главной пресс-конференции, на которой присутствовал и Фройхен, Кук держался намного увереннее, словно извлёк урок из предыдущего интервью, которое прошло совсем не так гладко.
Прочие журналисты, казалось, принимали рассказ Кука за чистую монету. Большинству казалось важнее поздравить его с великим достижением, чем уточнить подробности. Несколько следующих дней были сплошной чередой празднеств, приёмов и банкетов. Кука приняли в почётные профессора Университета Копенгагена. Репортёры следовали за ним повсюду. На немой хронике тех событий видно, как они бегут за ним хвостиком, словно восторженные собачки, купаются в лучах его славы, чуть ли автограф не просят. Фройхену не нравилось это помешательство, но о его подозрениях никто не хотел слышать, в особенности коллеги из Politiken. Редакция устроила в честь Кука роскошный банкет: датский политес призывал относиться к нему как к гостю, а не выпытывать у него истину. Когда Гиббс опубликовал негативную статью у себя в Daily Chronicle, Politiken даже ответила разгромным выпадом в его адрес, назвав Гиббса лжецом. Фройхен не имел отношения к этой публикации – и никак не мог защитить доброе имя своего друга.
Пять дней Кук наслаждался беспрерывным поклонением, но потом над ним сгустились тучи. Он как раз сидел на банкете, который устроила для него Politiken, как вдруг в зал ворвался какой-то человек, держа в руках сенсационную телеграмму. В ней говорилось, что Роберт Пири возвращается из Арктики и утверждает, что это он первым достиг Северного полюса!
Когда Кук об этом услышал, он не выказал недовольства: напротив, повёл себя вежливо и поздравил соперника с большим достижением. Однако он был намерен убедить общественность, что первым был он.
«Полярная полемика» разделила прессу на два лагеря. И в New York Herald, и в New York
