Опасные пассажиры поезда 123 - Джон Гоуди

Она не могла заявить на него в полицию — слишком многое пришлось бы объяснять. Поэтому она решила отомстить, поставив ноль по латыни. Удивительно, как хорошо он до сих пор ее помнил: неброская, бледнокожая протестантская сучка, маленькие сиськи с острыми сосками, обалденные ноги и эта маленькая вертлявая попка. И тут до него впервые дошло, что, может, ей и не обязательно было так уж крутить тогда задом, ведь она и так могла вырваться без особых усилий. Может, единственной причиной, почему она так взбесилась, было то, что он кончил ей на платье?

Впрочем, какая теперь разница. Обратно кино не прокрутишь.

Ребята из Организации тоже цеплялись к его имени — у них была слабость ко всяким смешным прозвищам, и в тот единственный раз, когда он засветился в прессе — дело о попытке изнасилования потом закрыли за недостатком улик, — газетчики окрестили его Джузеппе «Джоуи Уэлком» Бенвенуто. Это было за несколько недель до того, как он отколол номер, из-за которого его выгнали.

Ему приказали припугнуть двух парней, а он вместо этого пришил их. Да какая разница? Он просто хотел честно отработать свои деньги, и все. Но крестный отец был крайне недоволен. Дело, конечно, не в парнях, которых Джо пристрелил, а в том, что он не повиновался приказу. Дисциплина, мать их! А он, вместо того чтобы признать свою ошибку и вымолить прощение, возьми и наговори им кучу всякого вздора. И не успел опомниться, как получил пинка под зад. Надо же, выгнали из мафии!

Но при этом и пальцем не тронули — так что, может, все это и брехня насчет того, что из Организации можно выйти только вперед ногами. Однако он этого очень боялся, и — как знать — если бы не дядя Джимми, влиятельный капо, так над ним, может, чего-нибудь и учинили бы.

Да пошли они все в жопу! Без них обойдемся. Он и сам прекрасно зарабатывает на жизнь, а если нынешнее дельце выгорит, то поимеет на нем сотню кусков, а это больше, чем многие макаронники в Организации зарабатывают за десять лет.

Он устал таращиться в туннель, у него слезились глаза. Промокнув их нейлоном маски, он снова окинул взглядом пустые пути. Но что это? — они вовсе не пустые! Вдалеке — он даже прищурился, чтобы лучше видеть, — вдалеке кто-то идет по путям, прямо к их вагону!

Анита Лемойн

На кого-то другого автоматы, возможно, и производят впечатление, но Анита Лемойн их не боялась. Никто ее не тронет. Других — может быть. Крикливый негр уже огреб по роже, но ее не тронут. Время от времени Аните, конечно, попадались мужчины, у которых она не вызывала никаких эмоций, но это случалось далеко не каждый день. Даже если мужчине она не нравилась, пара унций плоти между ног выдавала его. И какими бы лихими ни были эти террористы, они не станут просто уничтожать или портить ценный товар. Так что Анита не была напугана — лишь раздражена: если вся эта хрень не закончится как можно скорее, это влетит ей в копеечку.

Она сидела спокойно — она умела придавать лицу каменное выражение, и многие другие выражения тоже, — но уже начинала нервничать. Я не могу себе позволить застрять в чертовом вагоне метро, всего в трех сраных остановках от места назначения. Клиент, к которому она ехала, платил полторы сотни за девушку и не любил, когда они опаздывали. Однажды она видела, как он наорал на одну девчонку — его поджатые, как у маленького ребенка, губы извивались, как червяки, когда он шипел: «Если у нас, в нашем бизнесе, каждая секунда на счету, то я не вижу причин, по которым шлюха смеет опаздывать на пятнадцать минут». И он выгнал ту девушку и больше никогда ее не вызывал.

Этот тип какая-то большая шишка на телевидении, что-то по части новостей. Продюсер или режиссер или кто-то там. Его послушать, так он просто незаменим. Может, и так. По тому, как он жил, было похоже, что это правда — квартира на Пятой авеню, летний дом в Саутхэмптоне, яхта, дорогие тачки и все такое. Правда, у него была пара извращенских пунктиков по поводу секса — так у кого их нет? Да и кто она такая, чтобы рассуждать о чьих-то предпочтениях? До тех пор пока ей не делали больно — чего она терпеть не могла, — не было ничего такого, на что бы она не согласилась. Телевизионному типу нравилось трахаться с двумя девушками одновременно, — само по себе это банальность, но тип разработал целую систему весьма причудливых комбинаций и «перепасовок», как он это называл. Она была не против, хотя в последнее время начала подозревать, что тип, судя по его любимым позам, был латентным гомосексуалистом. Если он когда-нибудь догадается об этом, то враз избавится от всех девушек и купит себе симпатичного парня.

Но она не собиралась обсуждать с ним это, по крайней мере до тех пор, пока денежки капают. А они, кстати, вот-вот перестанут капать, если она в ближайшее время не выберется из этого дурдома и не окажется как можно быстрее на станции «Астор-Плейс». И дело не только в том, что она останется без денег. Мистер Жеманный Ротик не станет брать в расчет, что она опоздала из-за того, что какие-то головорезы угрожали ей автоматами. Он все равно выгонит ее пинком под зад и еще, вероятно, будет орать, что у них на ТВ даже под артиллерийским обстрелом все делается с точностью до секунды.

Ее нога, до сих пор непрерывно отбивавшая по грязному полу ритм ее нетерпения, вдруг замерла. А что, если попробовать раскрутить кого-нибудь из этих четырех ублюдков на то, чтобы ее отпустили? Звучит как безумие — но как это поймешь, не попробовав? Взять того, в заднем конце, — разве он не пялился на нее с того самого момента, как она вошла в поезд? И до сих пор пялится, даже с расстояния в пятьдесят или шестьдесят футов. Она запомнила, как он выглядит, прежде чем он надел маску: итальяшка, латинский любовник со смазливым личиком. Она знала этот типаж — отморозок, повернутый на сексе. Ладно, но как тут действовать, если ублюдок в полумиле от нее? Кто-нибудь из остальных? Главный скрылся в кабине машиниста. Остаются Амбал и Нервный. Правда, ни тот, ни другой толком не взглянули на нее, но, с другой стороны, она пока ничего для этого и не сделала; она еще даже не продумала свою стратегию.

Отморозок вдруг открыл заднюю дверь вагона, выставил в туннель дуло автомата и начал что-то пронзительно кричать.

Лонгмэн

Первая кровь. Так говорят железнодорожники, когда на новой линии кто-то впервые попадает под поезд. Лонгмэн вспомнил это выражение, когда Стивер ударил автоматом негра. Лонгмэн старался не смотреть на потерпевшего, который сидел, прикладывая к лицу окровавленный платок, и на него снова нахлынуло ощущение нереальности происходящего. Как он, находясь в здравом уме, мог позволить Райдеру втянуть себя во все это? Нет, Райдер просто загипнотизировал его!

Да неужто? Разве он пошел за Райдером не добровольно? Держа в оцепеневших руках тяжелый автомат, обильно потея под нейлоновой маской, Лонгмэн напомнил себе, что ведь это именно он подал Райдеру идею. Он-то думал, что все это игра, так, дежурная шутка за дежурной кружкой пива после еженедельной встречи на бирже труда. А Райдер, оказывается, все это время тщательно анализировал идею угона поезда и наконец признал предприятие теоретически возможным. Дело теперь было за его практической осуществимостью.

Все эти как бы случайные вопросы Райдера, все его подначки, на которые Лонгмэн неизменно покупался, служили, оказывается, одной цели: формированию решения в пользу или против предприятия. И ведь Лонгмэн прекрасно чувствовал это.

Почему же он сам полез в капкан? Наверное, Райдер покорил его своим прошлым боевого командира. Ему захотелось заслужить уважение Райдера, предстать в его глазах знающим, умным и храбрым солдатом. В конце концов Райдер был прирожденным лидером, а Лонгмэн всегда искал, кому бы подчиниться.

Он очень удивился, когда, спустя неделю после первого разговора о поезде, Райдер вдруг сказал:

— Я тут все думал об этой вашей затее с угоном. Все же это абсурд.

— Вовсе нет, — ответил Лонгмэн (и лишь спустя долгое время понял, что именно в этот момент заглотил наживку). — Это вполне реально.

Райдер начал задавать вопросы, и Лонгмэн, отвечая, все больше осознавал, насколько же сомнительным и недоработанным был его план. Райдер указывал ему на изъяны с поразительным профессионализмом, и Лонгмэн лихорадочно подыскивал ответы, словно оправдывался. Например, Райдер заметил, что для того, чтобы контролировать пассажиров всех десяти вагонов, потребуется около тридцати человек. И Лонгмэн с неприятным удивлением осознал, насколько легкомысленно он подходил к такому ключевому вопросу. Однако он почти сразу же нашел решение: отцепить от поезда первый вагон. Райдер кивнул: «Верно, десять заложников — тот же аргумент, что и сотня». Но не всякий раз ответы рождались так же легко.

Всю следующую неделю он обдумывал детали и разрабатывал решения и на следующей встрече без запинки отбарабанил выученное домашнее задание, не дожидаясь вопросов. Но Райдер снова пошел в атаку: он нащупывал слабые места и вынуждал защищаться. Он даже не пытался подсказывать решения или спорить: он просто играл в адвоката дьявола, назойливого слепня, который своими укусами стимулировал изобретательность Лонгмэна. И лишь потом, когда все технические аспекты были окончательно продуманы, он начал добавлять собственные идеи.