Подземный меридиан - Иван Дроздов

В голосе начальника шахты Андрей уловил несвойственную для резкой натуры Селезнева заискивающую ноту. «Видимо, очень нужна им моя машина, — подумал Самарин. И тут же про себя решил: — Постараюсь им направить опытный экземпляр. — Потом, улыбнувшись своим мыслям, заключил: — Если, конечно, из моей затеи что–нибудь выйдет».

— А где Денис? — спросил Андрей.

— Поехал на шахту. Там у нас подъемная машина закашляла, могут добычу сорвать.

Как и все горняки, Селезнев в слове «добыча» нажимал на первый слог.

Шли по правой стороне широкой Университетской улицы. Начинался вечер. Природа разлила вокруг теплую тихую благодать, какая, наверное, бывает только в городах юга Украины. Струйки дыма на терриконах змейками тянулись вверх, увлекая в высоту едкий перегар тлеющей породы. Колеса подъемных машин на шахтных копрах вращались так резво, что спицы едва различались в синеватой дымке.

Возле кинотеатра «Звездочка» было много людей. В нарядной толпе Андрей неожиданно заметил знакомый силуэт. Вначале не поверил глазам, но сомнений быть не могло — это была Мария. Он уже хотел подойти к ней, но как раз в эту минуту Селезнев закричал:

— Мария Павловна! — и поднял вверх руку.

Женщина обернулась. Некоторое время стояла в нерешительности, затем двинулась через дорогу. Селезнев пошёл к ней навстречу.

«Они знают друг друга», — подумал Андрей с некоторым облегчением.

Как со старым приятелем Мария поздоровалась и с Андреем.

— Степнянск не так велик, чтоб разминуться в нем, — сказала она, подавая руку Андрею.

— Вы знакомы? — спросил Марию Селезнев.

— Да, мы познакомились на курорте.

Сказала просто, давая понять, что не придает значения их знакомству, а потому и не делает из этого тайны. Но Андрей с радостью заметил влажный блеск в её глазах, почувствовал тревожное беспокойство в её голосе.

— Раз уж вы нам попались, то мы вас, — галантно заговорил Селезнев, — не отпустим без обеда.

— А я и не вздумаю сопротивляться, — в тон ему заговорила Мария. — Только… — Мария взглянула на часы, — в моем распоряжении полтора часа.

— Пожалуйста! — Селезнев сделал широкий жест, приглашающий войти в ресторан.

Мария с нескрываемым любопытством и приятным изумлением взглядывала на Селезнева. Она все время улыбалась, покачивала головой, но не смущалась, а, наоборот, как показалось Самарину, вела себя легко и свободно, даже чересчур свободно.

Селезнев шел впереди. Нагнувшись к Марии, он правой рукой деликатно касался её локтя, а левой предлагал любой из свободных столов.

Ресторанный зал недавно построенной гостиницы «Дружба» не блестел хрусталем люстр, не давил глаз тяжестью лепных украшений. Здесь все было на современный лад: легкие, светлые занавески, разноцветье синтетических плафонов у потолка. Одно только портило вид: массивные квадратные колонны громоздились по всему залу, скрадывая простор и желанную легкость.

Заказывал Селезнев, заказывал широко, с размахом, как и все, что он делал. Мария, с которой он обсуждал каждое блюдо, старалась сдерживать его пыл, но от этого начальник шахты лишь ещё больше распалялся. Потом болтали на разные темы, в том числе о делах, к которым Мария, как заметил Андрей, не оставалась равнодушной.

— Хорошо работает ваш приборчик, — говорил Андрею Селезнев, — а если бы ещё и новую вашу машину заполучить… Мы, Андрей Ильич, надеемся на вас. У нас по статье на науку много денег имеется. Помощь нужна — пожалуйста, опыт нужно ставить — к вашим услугам. Вы же знаете нашу шахту — вдоль и поперек её излазили.

Начальник шахты украдкой взглянул на Марию, словно опасаясь, как бы та не заскучала от такой деловой темы. Но Мария слушала со вниманием. Она и смотрела больше на Селезнева, и задавала вопросы чаще ему, и просила продолжать, если тот вдруг обрывал беседу.

— Нет, нет, вы, пожалуйста, говорите. Вы же знаете, как мне интересно все, что касается вашей шахты.

Селезнев пояснил Самарину:

— Наш театр пьесу о шахтерах ставит, так Мария Павловна дважды приезжала к нам на шахту и в бариновскую лаву спускалась.

— Так вы и Дениса Баринова знаете? — спросил Андрей, не скрывая радостного изумления.

— Видела в лаве, в работе — черного, как негр.

— Да, в тот день у него была запарка. Кровля дурила, — пояснил Селезнев.

— Лава, Денис Егорович и вся его бригада… — сверкая повлажневшими глазами и вся воодушевленная, говорила Мария. — Все было так здорово и необыкновенно. Меня перед тем крепко напугали крутизной пласта, и в первые минуты я трусила, но потом… Когда я увидела машины и людей… И Денис Егорович. Он так посмотрел на меня из–под белого шлема… Потом протянул ко мне руки и сказал так спокойно и хорошо: «А вы не бойтесь, здесь все свои люди». А мне даже почудилось: «…и все вас любят». Да, да, все было, как в сказке. Такие впечатления на всю жизнь.

Как артистка, Мария обладала искусством наблюдать за собой со стороны и сейчас была довольна тем, как ведет себя с Андреем, как говорит с ним и как на него смотрит. Внутренний голос ей говорил: «Он — судьба твоя». Но именно сейчас она бы не хотела думать об этом и, тем более, выдавать наружу свои чувства. Она ушла от Каирова — переселилась в другую квартиру, начала новую жизнь, — и конечно же Самарин к этому её шагу никакого отношения не имеет. «Будь я с ним знакома или не знай я его — все равно поступила бы так, а не иначе», — говорила она себе и старалась приглушить внутренний голос, который хоть и не громко, но настойчиво повторял: «Он — судьба твоя, судьба…»

— Вы кого играете сегодня? — обратился Селезнев к Марии.

— Приходите на спектакль — увидите, — уклонилась от ответа Маша.

— Придем непременно, — пообещал Селезнев. И повернулся к Самарину: — Придем, Андрей Ильич? Вот тогда ты увидишь, что за артистка Мария Павловна. Я только ради нее и хожу в театр. Нет, я правду говорю, без всяких шуток, Мария Павловна. Вам и шахтеры скажут. Я как только посмотрю спектакль с вашим участием, так мягче и добрее становлюсь. Жене своей всякие слова ласковые говорю, шахтерам благодарности объявляю. Так на меня ваша игра действует. Впрочем, если бы вы не играли, а просто появлялись на сцене, я и тогда бы в театр ходил. Я как тот интендант, про которого мне рассказывал один из приятелей. Но нет, вам я этой истории не поведаю.

— Ну почему же? — спросила Мария.

— Нет, нет, рассказ банальный — не для вашего слуха.

— А вы все–таки расскажите, — не отступалась Мария.

— Ну если вы просите — так слушайте. В освобожденной Полтаве солдаты ставили пьесу. В чем воевали, в том и играли. Пели под гитару, плясали под балалайку. А когда наступал антракт, выходила под занавес цветочница. Сидела с корзиной цветов — весь антракт! Красавица! Шея, профиль — богиня! Старый интендант — из гражданских, мобилизованных — смотрел на нее во все глаза. А когда цветочница удалялась и начиналось очередное действие, интендант засыпал. Но поскольку он был из присутствующих самый старший начальник, то после спектакля к нему подошел режиссер и спросил: «Как, понравилась постановка?» — «Ничего играли ребята, недурно», — ответил интендант. «А что вам особенно запечатлелось?» — «Все хорошо, — повторил седой интендант. — Играли как надо, вроде, взаправдашних. Опять же, и пели ладно. Только вот они, по–моему, зря все это представляли. Лучше бы им ту; с цветами–то, девицу на сцене посадить да через каждые полчаса её поворачивать. А так — ничего, хорошо играли ребята».