Заботы пятьдесят третьего года - Анатолий Степанов

- Выпить хочешь? - тихо спросил Дима.

- Странный вопрос. Затем и пришел. - Сергей сел на стул и тоскливо оглядел растерзанный стол.

- Ананасов! Нету. Бананов! Нету. Коньяку! Нету, - вольно пересказала Маяковского Яна и деловито добавила: - За водкой ты из-за своей солидности и самоуважения, ясное дело, не пойдешь. Алик, одевайся. И я пойду. На завтрак Витеньке что-нибудь куплю.

Она погладила Виктора по голове.

Дождь, точно, лил. Ночной, весенний, московский. Иногда задувал ветер, и тогда дождевые капли летели им в лица. В дождь, в желтом свете фонарей, в журчащем шуме автомобилей Яна была девочкой из-за десяти лет, в которую следовало влюбиться первой неразмышляющей любовью. Но вот он, магазин. Вот очередь. Вот касса.

В авоську положили три свинных отбивных (для Виктора), кило любительский колбасы, полкило швейцарского сыра, две банки крабов, большую банку маринованных огурцов и четыре поллитра. На улице Яна взяла Алика под руку, и они медленно шли, слушая и ощущая дождь. Спешить было некуда.

В подъезде, в тамбуре между дверями, он обнял ее, предварительно поставив авоську на плиточный сортирный пол.

- Ну и что? - спросила Яна.

- Тебе приятно? - нахально поинтересовался он.

- Конечно приятно. Разве я позволила тебе такое, если бы было неприятно. Тебе сколько лет?

- Будто не знаешь. Двадцать четыре. Я тебе нравлюсь?

- Нравишься. А мне... В общем, я тебя старше.

Они закрыли глаза и потерлись щеками.

- Тебе неприятно? - опять спросил Алик.

- Дурак, - ответила она и легко поцеловала его в щеку. - Пошли.

Перед Сергеем стояла индивидуальная четвертинка из заначки. Почти уже приконченная. Сергей хлебнул и разглагольствовал:

- Высокие цели, высокие мысли, высокие слова. Прекрасно. Самые высокие слова - в библии. А для чего она? Для безотказного массового гипноза. Слишком часто высокие слова существуют для обмана или существуют для того, чтобы подчинить, придавить человека. Хочу правды, хочу простого и в мельчайших подробностях точного изображения жизни. И буду картины снимать так. Пусть люди смотрят и думают. Сами! - увидев Алика и Яну, он охотно отвлекся. - Принесли? Ну тогда я чекушку приканчиваю, а дальше действуем на равных.

Пока Дима и Виктор обновляли стол, Яна задумчиво глядела на Андрея, который, обеспечив первый тайм, не суетился.

- А все-таки ты это зря, - грустно произнесла Яна, продолжая рассматривать Андрея. Андрей соблазняюще (был хорош) улыбнулся.

- Что - зря?

- С "Лайфом". Ты уверен, что за тобой не следят?

Андрей презрительно пожал плечами. Презрительно, но неуверенно. Появилось интересное занятие. Коллектив замер в ожидании. Охота началась.

- Кто-нибудь был в предбаннике кроме тебя? - жестко поинтересовался Дима.

- Заходили какие-то. Но когда я его брал, никого не было.

- Абсолютно никого? - допытывалась Яна.

- Абсолютно. - Андрею - заметно на глаз - стало не по себе.

- Профессия у этих людей такая, чтобы быть незаметными или незамеченными, - включился в облаву Сергей, умиротворенный решением вопроса о напитках. - Да ладно, ребята, хватит об этом. К делу.

Разлили и выпили.

- Какие еще люди? - выпив, грозно спросил Андрей.

- Наши люди, - разъяснила Яна.

- Ну, взял журнал, ну, посмотрел его. В чем состав преступления? Ерунда все это, - старательно успокаивал себя Андрей. - Выпьем еще, ребята.

Выпили еще.

- Не те теперь времена, - не унимался Андрей.

- Ты о чем это? - спросил Дима. Он был ясен и добр.

- Я - свободный человек и что хочу, то и делаю. Не те теперь времена!

- Времена, действительно, не те. Зато мы все те же, - Алик вяло ковырял крабовую лапшу. - Что ты суетишься? Вызовут тебя куда надо, поговорят, возьмут на заметку. И все дела. Зачем же нервничать.

Игра становилась скучной. Слишком легко Андрей заглотнул крючок. Алик смотрел на Яну и Виктора, не понимая, что они - муж и жена. Виктор блаженно разглядывал абажур - он уже был пьян. Яна не смотрела на него, не интересовалась им, не беспокоилась за него. Она с ожиданьем смотрела на Диму, который, трогая гитару, подбирался к песне.

- Я пойду, - сказал Алик и встал из-за стола. Еще было много водки, еще было десять часов вечера, еще были впереди разговоры и укромные минуты с Яной - всего этого было жалко, было жалко себя, но Алик еще раз сказал: - Я пойду.

И вышел в коридор темной коммунальной квартиры. В коридоре было пусто. Пожилые соседки любили Андрея за красоту и интеллигентность и старались не мешать его досугу.

Алик медленно одевался и слушал, как за близкой дверью Дима наконец запел: "Сегодня Сонечка справляет аманины". В комнате дружно рявкнули припев, дверь отворилась, и в коридор вышла Яна.

- Алик! - позвала Яна. Ее слегка шатнуло. Она плотно прикрыла дверь и, вплотную подойдя к полупьяному Алику, внятно спросила: - Ты любишь меня, Алик?

Он обнял ее, ощутив где-то у солнечного сплетения ее упругие и мягкие груди, она нашла слабыми мягкими, готовыми на все губами его рот, и ему показалось, что он любит ее. Но сказать об этом вслух он не мог, не хотелось. Задохнувшись, Яна оторвалась от Алика, ударив его кулаком в грудь (больно), и сказала:

- Ты люби меня, Алик. А мне тебя любить грешно. Грешно. Грешно. - И пошла в комнату.

Из раскрытой двери шибанул табачный дух. Войдя за ней в комнату уже в пальто, Алик отыскал на столе чистый стакан, наполнил его до краев и выпил. Водка долго ходила от кадыка к желудку, потом улеглась и произошел удар, которого он ожидал. Ноги-руки сделались податливыми посторонним влияниям, в ушах зашумело, мысли разбежались в разные стороны, и он оказался на воздухе. Чистый воздух тоже ударил по слабому месту - по голове.

Алик шел по пустынной и мокрой улице Чернышевского, с удовольствием ощущая, как ноги его, шагающие по лужам, уже промокли. Он бесконечно шел к Садовому кольцу, постоянно удивляясь, что во многих окнах небольших московских домов особенно ярко горит при дожде свет. Он поднимал к этим окнам лицо, умильно чувствуя, как капли дождя стучат по его щекам.

По еще не позднему Садовому кольцу шуршали машины и троллейбусы. Улица была похожа на Москву-реку. В ней отражались фонари, она блестела под фонарями. Переходить Садовое кольцо не хотелось. Не хотелось окунаться в Москву-реку. Алику становилось холодно. Трезвел.

И слава богу. У круглосуточно работающего продмага (людей в нем было немного) он пересек Садовую Черногрязскую и пошел Старой Басманной, ныне Карла Маркса улицей. Дождь поутих, а Алик протрезвел и с радостью стал узнавать свой путь. От церкви Никиты-великомученника, через Разгуляй, по еле заметному спуску - к Елоховскому собору, мимо Доброслободской, мимо МИСИ. Он теперь понял, куда идет. Он шел к трамвайной остановке у метро "Бауманская", чтобы на трамвае доехать до дома. И пешком, через железнодорожный переход у Спартаковской можно, но, трезвея, он уставал. Лучше трамваем.

У трамвайной остановки дождь опять припустил. Но, к счастью, уже скрежетал по Немецкой расплывчатый в дожде трамвай. Не тот, конечно, не к Сокольникам, а к Комсомольской площади, но не ждать же под ливнем. К Красносельской, а там до кинотеатра "Шторм" рукой подать. Трамвай был новенький, одновагонная коробочка. Алик влез в него.

"Обилечивайтесь!" - тут же предложила пожилая кондукторша, и Алик, как говорится, обилетился. Кондукторша объявила: "Следующая - Девкины бани!" Объявила и не за веревку дернула, - на кнопку нажала. Технический прогресс. Алик стряхнул дождь с волос, с бровей (Был, пижон, без кепки) и уселся. Было где сесть, хотя народу довольно много: работяги с вечерней, железнодорожные пассажиры к поздним поездам на Казанский, Ярославский, Ленинградский вокзалы, продавщицы из только что закрывшихся магазинов. Трамвай постоял у светофора на Бакунинской и наконец тронулся.

- Девкины бани! - выкрикнула кондукторша, и трамвай остановился. Никто не вышел, а вошли трое.

Один пробежал вагон и распахнул дверцу кабины вагоновожатого. Второй остался возле кондукторши и вытащил из кармана пистолет. Третий, совсем молоденький, спросил у того, что с пистолетом:

- Начинать?

- Подожди, - отчеканил тот, раскрыл кондукторскую сумку и выгреб из нее деньги. Те, что бумажками. Криком приказал дальнему, тому, что показывал нож вагоновожатому:

- Вели извозчику, чтобы без остановок до моста! И чтоб помедленней!

Трамвай неспешно покатил. Вооруженный пистолетом обратился к пассажирам:

- Гроши и рыжевье, кольца там, часики - огольцу сдавайте!

Молоденький пошел по рядам. Делать нечего - отдавали. Оголец злодействовал: обыскивал, если ему казалось, что не все выложили, покрикивал. С молодым пижоном поменялся кепками, ему водрузил на самые уши свою замызганную, а себе на голову возложил его новенькую лондонку.

Сейчас подойдет оголец и станет шарить у него в карманах, а он будет покорно сидеть, растопырясь, как на гинекологическом кресле. Прелестная картинка: чемпион Москвы по боксу на гинекологическом кресле. Главное пистолет, пистолет!